Забавные, а порой и страшные приключения юного шиноби. Фантасмагория. Часть 1. Страница 11

– Мы так плохо переносим боль, – захныкала Нуит.

– Мы просто не созданы для этого жестокого мира, – продолжала причитать Нира, глядя с ужасом, как юный шиноби макает иглу в склянку с анестетиком.

– Почувствуете только лишь укол, – пообещал им молодой человек и тут же воткнул иглу.

– А-а!.. – заорала Нуит.

– А-а!.. – поддержала её Нира. – Мы не перенесём этого.

– О Господи, – поморщилась старшая сестра. – Какие ж дуры.

– Лея! – одёрнула её мать.

– Всё, нам надо подождать секунд пятнадцать; как анестетик заморозит ткани – приступим к делу, – пояснил шиноби, пряча иглу и скляночку с тёмной жидкостью в свой ларец. – Мне будут надобны бинты иль чистый материал.

– У нас всё приготовлено, мы всё заранее принесли, – сообщила ему младшая из дочерей и сама достала из сундучка в углу моток светлой ткани. – Вот! А иголка с ниткой у тебя есть?

– Здесь не нужны они, – отвечал Ратибор, беря в руки хирургический инструмент. – Такой разрез я зашивать не стану. Он будет мал, затянется он быстро.

– Ну что он там копается? – интересуется Нира, которой ничего не видно. – Когда начнёт же? Я больше не могу уже…

– Уже режет, кажется… – отвечает ей Нуит.

– Режет, режет… – заверяет сестёр младшая. – Всё, взрезал…

– Фу, – морщится старшая. – Какая мерзость.

– Лея! – снова осаживает её мать.

– Мамаша! – снова вопит Нуит. – Чего она? Пусть отстанет.

– Она нас донимает снова! – хнычет Нира.

– Лея! Уйди отсюда, – злится мать. – Или не лезь.

– Всё, – заканчивает Ратибор. – Дренаж тут будет лишний, но зашивать разрез не стоит. Всё скоро кончится, в три дня, даст Бог, благополучно. Теперь нужна вода мне.

Он приклеил кусочек ткани к разрезу, но не плотно, скорее чтобы рана не пачкала одежду.

– Вода! – восклицает Мория, открывает дверь комнаты и кричит в коридор. – Монька, Монька, ты где?! Господину лекарю вода нужна!

И теперь в её голосе слышалось уважение к «господину лекарю». Глядя, как Ратибор заканчивает дело, девочка сказала ему:

– Я тоже пойду в доктора.

На что её мамаша сделала круглые глаза: что ты несёшь, чадо? И, уловив посыл матери, шиноби произнёс:

– Я б не советовал, их часто бьют.

– За что? – удивилась Мория. Её глаза широко раскрылись. – Врачи людям приносят пользу.

– Ну, если знают как. Всё чаще бьют их за некомпетентность, и за врачебные ошибки тоже. За жадность часто бьют. Я слышал, что одного врача, что не имел диплома, в болоте утопили. Наутро же, когда пришли, нашли один скелет бедняги, его кальмары за ночь обглодали, – рассказал ей шиноби.

– Я получу диплом, – заверила девочка.

– Я в этом не уверен, и к тому же, бить будут не в диплом, а в бубен, – продолжал отговаривать её шиноби.

А мать ребёнка согласно кивала: угу, так всё и есть. И потом добавила:

– Ну и нужно тебе это дурное занятие?

А тут Монька принесла воды в тазу, и шиноби стал мыть инструменты, заодно дезинфицируя их специальным дезинфектором из большого пузырька. Он уже готов был собрать всё своё и распрощаться с матерью и её дочерьми, но в это самое мгновение старшая дочь, милашка Лея, говорит так, чтобы слышали все:

– А у меня ведь тоже есть фурункул.

– Чего? – мамаше всё это сразу не понравилось. – Какой у тебя ещё фурункул? Ты ничего мне не говорила, а теперь вдруг нате вам, фурункул у неё…

– Да как же «нате вам», как же не говорила! – взвизгнула Лея. – Вчерась говорила вам, что мне сидеть больно, сегодня поутру говорила. Чего же вы не помните, маман? Утром был разговор.

– И где он у тебя? – мать смотрела весьма нехорошо на свою дочь.

Тогда Лея наклонилась и сказала ей какое-то слово на ухо.

И лицо матери стало ещё злее, она выпучила глаза на свою старшенькую и махнула рукой:

– Ой, всё, успокойся… Ничего с тобой не случится. Переживёшь. У всех чирьи выскакивают.

И после этих слов шиноби начал складывать отмытый инструмент к себе в шкатулку. Но оказалась, что у Леи характер настоящей принцессы. Она поначалу прищурилась, как будто пыталась что-то рассмотреть в лице матери, сжала губы и потом стала шипеть через них:

– Ах «успокойся»? «Ничего не случится?» Ну, мамаша… Папаша денег ни на что не даёт, ни на ленты хорошие, ни на воду для благоуханий, даже на врача, так ещё и вы! Вы! К нам в кои веки заявился гой-олух, что лечит, не оговорив своих цен заранее, так вы ещё и к нему мне не дозволяете обратиться… Этой мелкой крысе зубы подёргали, этому нашему Тянитолкаю чирей отрезали…

– Мамаша, она опять начала, – захныкала Нира. Но на неё никто не обратил внимания. А Лея продолжала всё так же свирепо:

– А я? А мне что? А мне ни-че-го! Может, маман, я не ваша? Может, я гоями подкинутая?

– Да угомонись ты, какими ещё гоями? – шипит ей в ответ мать, а сама косится на Свиньина. – Чего тебя так распёрло-то?

– Да ничего! – продолжает девица с той же яростью. – Вот теперь, мамаша, зарубите себе на носу… вот возьмите нож и зарубите… как приедет ваш Аарон Цукер с его астмой, – тут она стала кривляться и высовывать язык, изображая, кажется, удушье, – с его дурным папашей, от которого прёт кошками так, что аж глаза ест, так я к ним не выйду. Хоть зовите меня, хоть обзовитесь. За ноги меня к ним тащить станете, так я за каждый косяк цепляться буду. И орать, что презираю всех Цукеров. Всё их вонючее семейство. А если у этого дурака сутулого опять приступ астмы случится, так я у него ингалятор отберу и спрячу.

– Угомонись, припадошная! Перед людьми стыдно. Всю дурь свою выложила как на тарелочке, – мамаша снова косится на Ратибора, который уже понял, что денег за его труды не предвидится, а посему собрал свои инструменты и ждал лишь удобного момента, чтобы попрощаться. Но тут мамаша сдалась под напором свой старшенькой. Опять поглядела на молодого человека и сказала чуть заискивающе:

– Видите, шиноби, как чирьи на тонкую девичью натуру влияют, едва совсем ума не лишают, а у Леи нашей как грудь начала расти, так его всё меньше становилось, иной раз и вовсе полоумной делается. Может, вы поглядите, что у неё там? Может, сделаете что?

Конечно, Ратибор не стал возражать.

«Делай добро, бросай его в воду, не жди награды, и оно к тебе вернётся троекратно».

– Конечно, я погляжу, – отвечает он. Ну, и то, что девушка хороша собой, тоже играло не последнюю роль в его согласии.

И тут в глазах девы поутих пламень ярости, а заискрились огоньки озорства, присущие девицам этого возраста. Она взглянула на мать, а та махнула на неё рукой: да давай уже покончим с этим.

И тогда девушка подошла к шиноби, всё ещё сидящему на стульчике, встала к нему спиной и, улыбаясь скромно и очи потупив, сказала:

– Чирей у меня… сзади.

И стала подбирать юбку свою прямо перед ним. А молодой человек, с детства приученный ничего не пугаться, вдруг начал понимать, где «сзади» у девушки фурункул, и от того его начала потихоньку пробирать паника! Он даже боялся взглянуть на стройные ноги Леи, которые приоткрывала его взору поднимающаяся юбка, у него вспотели ладошки, а сам он стал смотреть на мать девицы: эй, тётя… Это вот так и должно сейчас происходить? Или это какой-то экспромт вашей дщери. А мамаша лишь улыбалась сконфуженно: чего вы на меня-то смотрите. Туда смотрите. Там он, дорогой лекарь, там где-то этот злосчастный фурункул, а потом и пальцем ему стала указывать: вон там.

А у Леи закончились чулки и наконец появилось нижнее бельё, а потом и оно закончилось, и, чуть прикрытый нижним бельём, немного ниже поясницы, с правой стороны алел прыщ. И чтобы его было лучше видно, дева немного, самую малость, приспустила трусики, чтобы врачеватель смог лицезреть виновника всей этой не совсем обычной ситуации.

А тут в комнате почти в полной тишине, которую некоторые сочли бы гробовой, когда даже самая маленькая из дочерей от удивления не издавала ни звука, раздался что ни на есть смачный плевок.

– Тьфу! – и, словно сжигая всё вокруг презрением и погружая всех присутствующих в тягучую субстанцию неловкости, прозвучал шепелявый голос Нуит: – Стыдобища какая! И всё это перед гоем!