Варлорд. Политика войны (СИ). Страница 14

Я выдернул свой пистолет и скрючился у подножки.

Аскасо нырнул под стену и оттуда изрыгал проклятия.

Из-за угла показалась еще одна машина.

«Рено» остановился, скрипнула дверца, затопали башмаки.

Я упал набок и под днищем машины несколько раз выстрелил в сторону набегающих.

Выброшенная гильза кувыркалась в воздухе, рассекая легкий дымок.

Краем глаза я видел, как Панчо задвинул безоружного Дуррути за Т49, его охранники после окрика вышли из ступора и схватились за оружие.

Вторая машина нападавших тоже встала, из нее выскочили еще несколько человек.

Но тут полоснули очереди.

Пистолет-пулеметы А-2 снесли вторую группу, а Ларри задел одного из первой. Сидевший с нами за машиной охранник тоже очухался и прикрыл его.

Через минуту все закончилось: из радиатора «рено» брызгала кипящая вода и била струйка пара, на асфальте без движения лежало несколько человек, бледный Ларри, не выпуская пистолета, держался за правое плечо, где расплывалось кровавое пятно, Панчо уже оттащил в сторону раненого налетчика, на асфальт капал бензин…

— Франсиско, тут есть телефон? — я поднялся на ноги, опираясь на «испано-сюизу».

— В магазине, вон там…

— Вызови скорую и полицию.

При слове «полиция» он скривился, но встал и побрел на угол. Меня же накрыл запоздавший адреналиновый вал, от которого бешено колотилось сердце, а в голове билась одна мысль — блин, вот завалили бы меня, и все приготовления псу под хвост.

Я заторможенно и не с первого раза попал «кольтом» в кобуру, а затем дрожащими руками начал чистить рукав, которым вляпался в лужицу у бордюра…

Панчо тем временем встряхнул раненого и ткнул ему в нос дымящийся ствол:

— Кто послал???

— Док… то…ра… — промямлил тот.

— Я тебе сейчас уши отстрелю! — взревел Панчо и для убедительности пальнул рядом с головой.

Раненый закрыл голову руками, взвыл и отключился.

Охранники проверили тела и выволокли еще двух покоцаных, но уцелевших, потолще и похудее.

— Значит, так, — обрадовался Панчо. — Я задаю вопросы, кто первый ответит, будет жить.

Он демонстративно выщелкнул магазин, вставил новый, передернул затвор, а затем начал двигать им, прицеливаясь в лоб то одному, то другому:

— Кто такие?

— Фаланга! Фаланга! — тоненько заверещал толстый, а худой сомлел и обвис на руках охранников.

— Кто послал?

— Санчес! Рафаэль Санчес! — торопливо доложил толстый.

Перекинувшись парой слов с Панчо и Аскасо, мы решили, что целью, скорее всего, был Франсиско и предложили сделать вид, что его тут не было. Испарился анархист моментально, еще до приезда «скорой» — чувствовался большой опыт. Панчо сдал медикам раненых фалангистов и всех убитых, а Ларри уложил на заднее сиденье и отправил с охранником и Дуррути в нашу больницу в Оспиталет.

Автомобиль со штурмовыми гвардейцами появился одновременно с полицией, а еще через несколько минут возник первый репортер.

Формальности в участке тянулись до вечера, новость о нападении фалангистов на самого Грандера разлеталась по городу быстрее света.

Даже не по городу, а по стране, в чем я убедился в больнице, куда я заехал узнать, как дела у Ларри. Доктора уже промыли рану, выудили застрявшую пулю, обработали и забинтовали плечо. От переливания крови Ларри повеселел и порозовел, все в один голос убеждали, что ничего страшного нет, и тут меня позвали к телефону в кабинете главврача.

Уверенный голос в трубке я слышал первый раз в жизни:

— Сеньор Грандер? Это Хосе-Антонио Примо де Ривера, вождь Испанской Фаланги.

— Здрасьте, — только и смог выдавить я.

— Добрый день, — продолжил голос, — я хочу принести свои глубочайшие извинения и заверить, что Фаланга никогда не рассматривала вас как противника и тем более как цель. Мы с высоким уважением уважением относимся к вашей деятельности и считаем вашу производственную практику истинным проявлением синдикализма и корпоративизма.

Этот звонок настолько изумил меня, что я так и отвечал невнятными междометиями.

— Я сам знаю, что значит пережить такое, сеньор Грандер! Весной на меня покушались, но мы смогли дать отпор! Я восхищаюсь вашими действиями и самообладанием! Хочу заверить, что Фаланга ни в коем случае не сборище боевиков, посвятивших себя уничтожению противников. Как гуманист, юрист и католик, я против насилия, если оно не служит высшим целям государства и защите Отечества.

Он говорил довольно долго, уходя в публицистические выси, а я все думал, как бы закончить разговор. Наконец, главный фашист Испании выдохся и закруглился сам.

Негласные переговоры левых тянулись весь декабрь, на Рождество некоторые из них выбрались «покататься на лыжах» в Андорру, где наконец выработали консенсус, взяв за основу программу самой умеренной из всех партий, Республиканской левой. Никакого жесткача типа «диктатуры пролетариата», вопли Кабальеро о которой доносились даже из тюрьмы, или национализации промышленности, все очень умеренно. Разве что аграрная реформа глубже и шире, ну так страна же крестьянская.

А так — план промышленной реконструкции, государственные субсидии, общественные работы, строительство дорог, инфраструктуры и жилья, мелиорация, прогрессивное налогообложение (ну да, я первый под раздачу, а деваться-то некуда), социальные программы. Де-факто очень похоже на рузвельтовский «Новый курс», реверансы в сторону которого внесли в документы Фронта по моему настоянию.

Как только высокие договаривающиеся стороны скрепили соглашение, на столе Алкало Саморы из ниоткуда возникли шестнадцать папок. Вспыхнул скандал с парламентским расследованием, сеньора Штрауса вызвали в Кортесы, где он вылил столько грязи на Леруса и радикалов, что выступление там же Номбелы только закрепило уже сложившееся впечатление.

Короче, все как по писаному — правительство в отставку, даешь в феврале досрочные выборы, и тут испанский политический бомонд вздрогнул от официального сообщения о создании Народного фронта.

Месяц на предвыборную агитацию — очень мало, но деньги рулят, я вбрасывал их щедрой рукой, устраивая «конференции с фуршетами» и «лекции с гонорарами» для нужных людей, оплачивая печать листовок и газетные статьи.

Автобус высадил Иньяки и его друзей-басков прямо у Casa de la Vall, резиденции Генерального совета Андорры. Они потоптались перед входом, оценили воздвигнутое в относительно модерновом стиле за год соседнее здание, принявшее на себя функции королевского дворца, и уткнулись в большой щит с тезисами аграрной реформы.

Авторитет обожаемого монарха за прошедший год взлетел на невообразимую высоту, и мы с Борисом I решили, что самое время разобраться с земельной собственностью, вечной болью горного края. Все, что не обрабатывалось более пяти лет или облагалось утроенным налогом, или переходило в собственность государства за небольшую компенсацию — по выбору владельцев. По всей Андорре вводились максимальные ставки аренды, за превышение которых арендодатели опять же влетали на повышенный налог. Для батраков вводилось ограничение рабочего времени и минимальная ставка оплаты. Вырученные от повышенных налогов средства шли на выкуп земель и предоставление их либо в собственность, либо в аренду по минимальным расценкам.

Все это дало невиданный всплеск поддержки среди крестьян, за исключением крайне небольшого числа «глав семейств», и без того обиженных на лишение их избирательной монополии. Но общий экономический подъем нивелировал это недовольство — жить в Андорре стало лучше, жить стало веселей.

Дождавшись, когда баски осилят текст на испанском и каталонском, я вышел на небольшую площадь:

— Кайшо, Иньяки!

— Арацальдеон, хауна Грандер! — повернулись ко мне гости.

Наваррских рекете по выбору Иньяки я пригласил в Андорру показать изменения с момента «переворота» и поговорить за выборы.

Новая больница, школы, горнолыжные курорты, дороги, ЛЭП, магазины, два офисных центра и еще два в строительных лесах говорили сами за себя, а уж аграрная реформа…