Отравительница. Страница 16

Мне доставляло физическую боль трогать губами её плоть, не чувствуя при этом должного вкуса. Слабые звуки, которые она издавала, насыщали меня гораздо больше, чем её стоны. Я хотел поглощать её до тех пор, пока от неё ничего не останется, пока она не превратится в трясущееся жалкое месиво в моих руках.

В качестве альтернативы я хотел оградить её от всего остального мира и держать в своей комнате, как домашнее животное.

Было много всевозможных способов пленить такое существо, как я, и Алина преуспела во всём, что только могло прийти мне в голову. Было приятно видеть её в таком состоянии: её кожа покраснела от смущения, стыда и возбуждения. Мои губы рисовали узоры на её теле, как на холсте, с гордостью сообщая о каждом своём намерении, чтобы она знала, что её ждало впереди. Даже её кожа была сладкой на вкус, именно такой, как я себе представлял, и даже больше.

Когда я отпустил её волосы, она попятилась назад. Если бы моя рука не обхватила её за талию, она бы упала на пол.

Она заснула.

Как же это разозлило меня.

Голова Алины вяло ударялась о моё плечо, когда я тянул её вперёд. Её умиротворённое лицо освещалось лишь лунным светом из окна, поверженное тело рухнуло в мои объятия. Я мог бы забрать её тогда, но по какой-то непонятной причине не сделал этого.

Образ, представший передо мной, надолго останется в моей памяти, если я позволю ему это. Он почти заставил меня забыть о той обиде, которую я почувствовал, когда она уснула.

Ночь была слишком короткой. Я жалел, что у меня больше не оставалось времени. Как ужасно несправедливо.

Я взял её на руки и направился с ней в спальню – моё самое любимое место во всём городе.

Её жилое пространство было настолько знакомо мне, что я мог мысленно описать каждый предмет в комнате. Я знал, где она хранила свою расчёску, в какой ящик убирала чулки, как прятала четырёхдюймовое лезвие парикмахера под левую подушку, а также то, что она, на всякий случай, хранила мышьяк в боковом ящике.

Я уложил её на мягкие шелковистые простыни. Сегодня я вёл себя с ней мягче, но был приятно удивлён тем, что она боролась со мной, а не просто пыталась оказывать сопротивление. Я это имел в виду, когда сказал, что горжусь ею, как учитель, который восхищается своей ученицей. Конечно, с каждым разом она будет становиться только свирепее, когда я буду гореть от желания испытать на ней все идеи, приходящие мне в голову. Будет поистине удивительным увидеть, как далеко я смогу заставить её зайти, прежде чем она рассыплется.

Я хотел контролировать каждое движение её тела.

Каждый изгиб, напряжение или разрядку. Каждый толчок и рывок. Каждую каплю крови или слёз.

Никаких исключений.

Вся она должна была принадлежать мне.

Но на сегодняшний вечер она заслужила немного покоя.

Я вдыхал густой дым от сигареты, наполняя им мои лёгкие, а затем выпускал его обратно.

Корабли лениво покачивались в гавани, освещаемые лишь уличными фонарями и блуждающими то тут, то там, огнями. Изредка раздавался звон колоколов и, казалось, корпуса кораблей начинали плавно покачиваться, пробуждаясь ото сна. Сегодня ночью – или, правильнее сказать, сегодня утром? – было холодно. Оставался ещё час царствования темноты, прежде чем встанет солнце и прогонит своим теплом густой туман.

Голод действовал на меня больше, чем я хотел это признавать. С каждой минутой я становился всё более раздражённым.

О чём, чёрт возьми, я думал?

Я должен был насытиться Алиной, когда у меня была такая возможность. Заставить её выкрикивать моё имя и умолять меня остановиться! Или умолять меня продолжать? И то, и другое сняло бы остроту голода, который крепко держал меня в своих объятиях. Всё, чего я добился, пока что разочаровывало меня. Я фантазировал о том, какой она могла бы быть на вкус, если бы я впился зубами в её кожу несколько часов назад. Ничто не могло сравниться даже с её запахом.

Её духи полностью пропитали мой нос, но этот аромат быстро рассеивался, словно сон, который хотелось поскорее забыть.

Как она могла спокойно спать, когда ей грозила неминуемая опасность? Вот загадка!

И эти глаза, полные любопытства: то, как она смотрела на меня.

Она дразнила меня.

Никто ещё не пытался засунуть пальцы мне в рот, никто ещё не рассматривал меня, как подопытного кролика. Какая-то часть меня хотела, чтобы она продолжала, чтобы исследовала моё тело так же, как я хотел исследовать её. Я был готов показать ей всего себя, как на ладони. Испугается ли она, если я решу полностью раскрыться перед ней? Или же её возбудит моя нечеловеческая сущность?

Первое правило хищника: не привязываться к добыче. Но что я мог поделать? У меня тоже имелись недостатки. Она совершенно не боялась опасности, скорее, наоборот, жаждала исследовать меня, подстёгиваемая своим любопытством. Это завораживало меня. Одно дело – её испуг, и совсем другое – то, что я чувствовал, находясь с ней, то, как она изучала меня, словно научный работник, препарирующий лягушку. Казалось, она даже обрадовалась тому, что я не был обычным человеком.

Возможно, я изначально неправильно подошёл к этому вопросу.

Что ей нравилось? Редко можно было встретить такого человека, который бы так высоко ценил природу и всех её существ. Может быть, она действительно смогла бы понять меня. Я не знал, волноваться мне или возбуждаться от её тяги к науке, особенно в том случае, если я не смогу удержать её рядом.

Но я должен был её удержать. Она была слишком небезразлична мне, чтобы просто оставить её в покое. В погоне за новыми открытиями она могла угодить не в те руки. Я никак не мог этого допустить.

От мыслей о том, что чужие руки будут ласкать то, что принадлежало мне, у меня волосы на голове вставали дыбом. Она была моим лакомством. Я заслужил её.

Стоп.

Я слишком разволновался.

Сосредоточься. Пора поохотиться.

Я высосал из сигареты всё, что мог, и втоптал её в грязь.

Несколько простолюдинов спешили в этот ранний час на свою работу. Совсем недалеко я заприметил темноволосую девушку, только что опорожнившую ведро с сомнительной жидкостью на улице возле таверны.

Схватить её не составило особого труда. Её тело было лёгким, как пёрышко. Зажав ей рот рукой, я потащил её в переулок.

Дрожа от предвкушения, я наконец вонзил в неё зубы. Тепло наполнило мой рот, и, одолеваемый жадностью, я стал кусать её ещё сильнее, желая поскорее насытиться. Она вскрикнула, когда первый ряд клыков пронзил её горло. Когда второй ряд вонзился в её плоть, яд расслабил её мышцы, и кровь быстрее потекла из её ослабевшего тела.

Она оказалась совершенно безвкусной, как хлеб, выпеченный без соли. Варёное мясо без приправ. Чёрствое печенье, оставленное на открытом воздухе на ночь. Мутная жидкость текла ко мне в рот до тех пор, пока я не осушил всё тело.

Я заставил себя оторваться от мёртвой девушки, пытаясь представить себе, что это была моя дорогая тень. Когда я закрывал глаза, я представлял себе сладкую пряность, захлестнувшую мои чувства, её густые, чёрные, как смоль, волосы, пропущенные между моих пальцев, эти голубые глаза, расширенные от ужаса…

Мой желудок скрутило, и я поморщился от боли. Еда не доставила мне удовольствия, несмотря на то, что я был дико голоден. Я сильнее сжал челюсти, в разочаровании раздирая чужую плоть, после чего бросил тело на землю.

Когда я закончил, моя добыча упала, как мешок с мукой, глухо ударившись о землю.

Я выплюнул из своего желудка всю только что выпитую кровь, наблюдая, как она впитывается в гравий.

Ещё одна напрасная трата времени, как и три предыдущих раза.

Мысль об Алине словно делала всё остальное безвкусным, вымывая все вкусовые качества и насыщение из всего, что я пытался употребить в пищу. Должно быть, так чувствовал себя Тантал [4]  – только я находился немного дальше от своего плода.