Полное собрание историй о привидениях. Страница 15

От возмущения Андерсон сел в постели с намерением окликнуть ее, да так и замер, неподвижно глядя перед собой. Его саквояж как ни в чем не бывало стоял на своей треноге ровнехонько там, где его в первый день оставил носильщик. Для человека, который гордится своей наблюдательностью, это был чувствительный удар. Каким образом он ухитрился не заметить саквояж накануне вечером, он просто отказывался понимать; так или иначе, пропажа нашлась.

Дневной свет не только возвратил из небытия саквояж, он вернул комнате в три окна ее истинные пропорции, и жилец с удовлетворением отметил, что в своем выборе все-таки не ошибся. Почти одевшись, он подошел к среднему из трех окон посмотреть, какая погода. И тут его постиг еще один удар. Определенно, прошлым вечером что-то стряслось с его наблюдательностью. Он готов был поклясться десять раз кряду, что перед сном курил у крайнего правого окна, и вот теперь он собственными глазами видел окурок сигареты на подоконнике среднего.

Пора было идти на завтрак. Он запаздывал, однако номер 13 припозднился и того больше: его башмаки все еще стояли за дверью, мужские башмаки. Значит, номер 13 – мужчина. И только сейчас Андерсон краем глаза заметил табличку над дверью: «14». Должно быть, он по рассеянности миновал дверь номера 13. Три глупейшие ошибки за двенадцать часов – это чересчур для методичного, ясно мыслящего человека. И он повернул назад проверить себя. Сразу за номером 14 оказался номер 12, его собственный. Номера 13 не было вовсе.

Перебрав в уме одно за другим все, что он ел и пил в течение суток, Андерсон решил на время забыть о странной загадке. Если его зрение или разум начали сдавать, он еще успеет в этом убедиться; если же дело в ином, тогда ему повезло столкнуться с прелюбопытным явлением. И в том и в другом случае дальнейший ход событий заслуживал самого пристального внимания.

В дневные часы он вновь углубился в корреспонденцию епископа, о которой я уже коротко рассказал. К его разочарованию, переписка оказалась неполной. Ему удалось обнаружить еще только одно письмо, относящееся к делу магистра Николаса Франкена. Епископ Йорген Фрис писал Расмусу Нильсену:

«Хотя мы ни в коей мере не согласны с Вашими измышлениями по поводу нашего суда и всегда готовы дать Вам решительный отпор, в настоящее время, поскольку наш любезный и досточтимый магистр Николас Франкен, супротив которого Вы смеете выдвигать насквозь лживые и злокозненные обвинения, внезапно покинул нас, сей предмет обсуждению не подлежит. Но ежели Вы и впредь посмеете клеветнически заявлять, будто бы святой апостол и евангелист Иоанн в своем боговдохновенном Откровении вывел Римско-католическую церковь в образе и символе вавилонской блудницы, тогда пеняйте на себя…» и т. д.

Как Андерсон ни искал, он так и не сумел найти продолжения этой полемики, ни единой подсказки о причине или характере таинственного исчезновения casus belli [11] , который столь внезапно покинул поле брани. Оставалось предположить, что Франкен неожиданно умер, и, поскольку последнее письмо Нильсена – написанное, несомненно, при жизни Франкена – от ответа епископа отделяло всего два дня, смерть явно наступила скоропостижно.

Ближе к вечеру Андерсон ненадолго наведался в Хальд и выпил чаю в Беккелуне; и за весь этот день, пребывая в довольно взвинченном состоянии, он не заметил, однако, никаких тревожных признаков надвигающейся слепоты или слабоумия, каковые всерьез опасался в себе обнаружить после утренней путаницы.

За ужином он оказался рядом с хозяином гостиницы.

– Объясните мне, – сказал он после дежурного обмена двумя-тремя незначащими фразами, – почему в большинстве датских гостиниц номер тринадцать исключен из перечня комнат? Вот и у вас его тоже нет.

Хозяин очень оживился:

– Кто бы мог подумать, что вы замечаете такие вещи! Признаюсь, я и сам задавал себе этот вопрос. Лично я считаю, что образованному человеку нет дела до глупых суеверий. Взять меня: еще когда я ходил в школу здесь, в Виборге, наш учитель и слышать не желал о подобной чепухе. Ну да его уж нет, давно умер… А какой человек был, просто золото, честный, принципиальный, и, между прочим, не только головой умел работать, но и руками. Помню, как мы, мальчишки, – зимой было дело, снегу намело…

И он ударился в воспоминания.

– Так, по-вашему, никаких веских причин исключать номер тринадцать не имеется?

– Нет, конечно. Но видите ли, в чем загвоздка… К примеру, меня к гостиничному делу приобщил мой отец. Сначала он держал гостиницу в Орхусе, а потом, когда родились дети, перебрался в Виборг, он ведь отсюда родом и до самой смерти держал «Феникс», до тысяча восемьсот семьдесят шестого года то есть. Тогда я и открыл свое дело в Силькеборге, а эту гостиницу купил всего в позапрошлом году.

Засим последовал обстоятельный рассказ о том, в каком состоянии ему достались дом и дела, когда он прибрал их к своим рукам.

– Так что же, когда вы здесь появились, был среди номеров тринадцатый?

– Нет, что вы. Я как раз к этому и веду. Видите ли, в гостиницах вроде нашей останавливаются в основном странствующие коммерсанты, у них вся жизнь на колесах. Попробуйте поселить эту публику в номер тринадцать! Да они скорее согласятся провести ночь на улице. Конечно, если вы спросите меня, то мне ровным счетом все равно, какой номер написан у меня над дверью, о чем я им так прямо и говорю; но они знай твердят, что это число несчастливое. У них всегда наготове сотни историй про то, как один их товарищ-коммивояжер заночевал в тринадцатом номере и с тех пор ходит сам не свой, а другой растерял всех своих клиентов, а третий… словом, что-нибудь да стрясется, не то, так это, – закруглил свою тираду хозяин, не припомнив иного выразительного примера.

– В таком случае для каких надобностей вы используете свой тринадцатый номер? – поинтересовался Андерсон, поймав себя на странном волнении, несоразмерном ничтожности вопроса.

– Мой тринадцатый номер? Но мы же с вами о том и толкуем, что здесь нет никакого тринадцатого номера. Мне казалось, вы это уже заметили. Ведь он был бы по соседству с вашим.

– Да, верно, только почему-то я думал… вернее, мне показалось, вчера вечером, что я видел в коридоре дверь с номером тринадцать. Честно говоря, я почти уверен, что не ошибся, потому что и в первую ночь я ее тоже видел.

Разумеется, как Андерсон и ожидал, герр Кристенсен от души посмеялся и снова, очень терпеливо и членораздельно, повторил, что в его гостинице номера 13 нет и никогда не было – ни при нем, ни до него.

Его уверенность несколько успокоила Андерсона, хотя и не вполне, и он подумал, что наилучшим способом выяснить раз и навсегда, действительно ли он поддался странной галлюцинации, было бы пригласить хозяина к себе в номер выкурить сигару перед сном, тем более что у него имелся вполне удобный предлог – фотографии с видами английских городов, которые он взял с собой в поездку.

Герр Кристенсен был польщен и с готовностью принял приглашение. Они условились встретиться около десяти, а прежде Андерсон хотел написать несколько писем. С тем они и расстались. Вопрос о существовании номера 13 начал до такой степени нервировать моего кузена, что он, втайне сгорая от стыда, предпочел идти к своей комнате со стороны номера 11, дабы избавить себя от необходимости миновать злосчастную дверь – или то место, где, по логике, эта дверь должна была находиться. Войдя к себе, он быстро, с опаской обвел взглядом комнату, но ничего подозрительного не заметил, если не считать смутного ощущения, что комната опять стала меньше. Саквояж – или его отсутствие – проблемы уже не представлял: Андерсон самолично вынул из саквояжа все содержимое и задвинул его под кровать. Сделав над собой усилие, он выкинул из головы все мысли о номере 13 и сел писать письма.

Соседи вели себя относительно тихо. Время от времени в коридор отворялась дверь и на пол со стуком падала пара обуви, или же мимо, мурлыкая что-то себе под нос, шествовал постоялец-коммивояжер, а то еще за окном протарахтит по разбитой булыжной мостовой телега или по каменной плитке тротуара простучат торопливые шаги.