#9 Печать пожирателя (СИ). Страница 50

Пахло везде одинаково: сначала — озоном и раскалённым металлом от пробиваемых барьеров, потом — пылью древних камней и смолой развороченной древесины. А под конец — сладковато-приторным душком горелой плоти и страха.

Их личная гвардия… Капитан Сингх был прав — у махарадж были собственные армии, по несколько сотен, по тысяче-другой человек! Одни бросались в атаку с идиотским рвением, и от них оставалось лишь пепельное пятно на стене или лужица расплавленного металла, в которой отражалось пустое небо. Другие, поумнее, разбегались, побросав оружие.

Я их не преследовал. Мне были нужны не они. Мне вообще не нужны были жертвы, если уж честно.

Я пробивался в самые сердцевины владений махарадж — в их личные покои, в святилища, в подземные сокровищницы. Туда, где они хранили свою главную силу и свою главную слабость. Искал взглядом вспышку чужого сознания, холодный блеск артефакта, вибрацию карманного измерения. А потом — вскрывал.

Иногда грубо, с треском ломая защиту. Иногда — тоньше, находя брешь в договоре между пожирателем и его тварью и разрывая её изнутри, заставляя существо выть от боли и ярости, пока его хозяин корчился в агонии рядом.

Это оказалось на удивление не особо сложно, когда есть сила, превосходящая возможности местных магов.

Да-да, снова Эфир… Пока что его было много…

И кстати, всё это «великолепие» — каждый мой налёт, каждый взрыв, каждый проломленный барьер, каждый агонизирующий визг пожирателя, лишающегося своего питомца — всё это тщательно фиксировалось и записывалось на камеру наблюдателем, которым выступал Хугин.

Мой новый друг наконец-то переварил то проклятие, что я в него вбухал в Долине Царей. И превращение, надо признать, было радикальным!

От прежнего маледикта не осталось и следа. Теперь бывший механический глаз стал существом из полированного чёрного металла и сияющих магических контуров — механический ворон с глазами-объективами, в которых горел холодный свет.

Его перья были идеальными пластинами, сквозь которые проступала энергетическая начинка. Он парил в воздухе беззвучно, лишь слегка потрескивая от перегрузки данными.

Я подключил его к портативному голографическому накопителю, и он снимал всё. Хладнокровно, без эмоций, с разных ракурсов. Снимал, как я разношу крепости тиранов, как освобождаю захваченных ими рабов (те, что не сошли с ума от страха, разбежались кто куда), как уничтожаю тех, кто слишком упорно сопротивлялся.

Зачем? У меня появилась идея — гениальная в своей наглости. Весь этот «промо-материал» — моё будущее оправдание. Доказательство для Империи, для всех тех, кто считал меня исчадием ада и предателем.

Рано или поздно я собирался вернуться — и хотел предстать перед жителями России не беглым преступником, а карающим мечом, который в одиночку устроил зачистку целого региона от вышедших из-под контроля пожирателей!

Звучит круто, согласен.

Немного работы — и я стану не угрозой миру, а его санитаром! И у меня начали появляться видеодоказательства, снятые в идеальном качестве.

Пусть потом Юсупов повозится с этим, распространит по нужным каналам. Это будет мой пропускной билет обратно… или, по крайней мере, мощный козырь в будущих переговорах с Императором.

Да, я отдавал себе отчёт в происходящем.

С точки зрения любого нормального человека — или даже не совсем нормального, но всё ещё цепляющегося за нормы морали — я занимался чистейшей воды насилием, вандализмом и террором.

Я врывался в чужие дома, убивал махарадж и их гвардейцев, отнимал у них самое дорогое и крушил всё на своём пути.

Но…

Они ведь были пожирателями, тиранами, угнетателями — так что я смотрел на это иначе. Я смотрел на это глазами того, кем был когда-то, и кем становился снова. Глазами существа, у которого отняли всё, загнали в угол и вынудили оскалиться.

Жестоко? Безусловно. Но — оправданно.

Для меня.

Оправдано тем, что у меня не было лишнего времени на уговоры и церемонии. Каждая секунда промедления — это ещё одна секунда, которую Илона проводила в заточении хрен знает где, в этом чудовищном Убежище-крепости. Её лицо, искажённое страхом в последний миг перед похищением, стояло у меня перед глазами жгучим пятном.

Оно было моим главным оправданием.

Оправданием того, что мне вконец осточертело прятаться. Сжиматься, подстраиваться, притворяться безобидным, пока настоящие хищники разгуливают на свободе.

В Империи я был вынужден это делать — ради планов на будущее. Но это у меня отняли, и здесь, в этом диком, жестоком краю, где правят сильнейшие, моя истинная суть наконец-то могла вырваться наружу без оглядки на последствия.

И это было… освобождением. Горьким, кровавым, но освобождением.

К тому же — при всём том, что эти махараджи творили — я давал им шанс!

Дерьмо космочервей, я был до неприличия вежлив!

Перед каждым штурмом я являлся к их воротам — один, без оружия, без демонстрации силы. Мои энергожгуты лишь лениво вились вокруг запястий, словно змеи на солнцепёке.

И я ВСЕГДА предлагал сделку: родовое существо в обмен на жизнь.

«Отдайте его добровольно — и я развернусь и уйду. Вы сохраните всё остальное. Откажетесь — и я заберу его сам»

Ответ был всегда одинаковым. Сначала — высокомерное презрение. Потом — гневная речь о том, кто они такие и кто я такой. Затем — попытка убить. Ни один. Ни один из пяти самодовольных владык жизни и смерти не выбрал благоразумие. Они не видели в мне угрозы — лишь наглого выскочку, которого будет так приятно растоптать…

Я чувствовал их эмоции, прогонял их через себя, и ощущал чужое высокомерие и предвкушение жестокого убийства зазнавшегося незнакомца…

И это их высокомерие и стало для них приговором.

Когда первый залп магии летел в мою сторону, во мне что-то щёлкало. Тот самый переключатель, что возвращал меня в прошлую жизнь. В жизнь, где не было места переговорам, где я был представителем элиты — тем, кто судит, но никогда не бывает судим.

А здесь… Здесь я об этом забыл, но Египет и Индия хорошенько мне об этом напомнили.

Когда против тебя весь мир, когда из каждого угла тянется рука, чтобы схватить, ударить, предать — остаётся только одно.

Оскалиться. Зарычать так громко, чтобы задрожали стены!

И биться, биться до конца, не оглядываясь на крики о пощаде — потому что тебе самому её никто не предложит…

Я не наслаждался их смертями. Но и не испытывал ни капли сожаления.

Это был холодный, методичный отлов дичи для большого и важного дела. Они стали разменной монетой в моей игре, винтиками в моём механизме спасения. И я оставил за собой это право — решать их судьбу. Потому что они, оказавшись на моём месте, не стали бы церемониться со мной.

Что поделать — мир именно таков.

И я, наконец, перестал делать вид, что это не так…

Впрочем, я не особо задумывался об этике, когда действовал — куда сильнее меня интересовало практическое применение моих «трофеев».

Их я аккуратно, словно хрупкие игрушки, изучал, и позже, в тишине временного убежища, что оборудовал в пещерах под Варанаси, изучал. Там, в сыром полумраке, пахнущем плесенью и глиной, я и проводил свои главные эксперименты.

Я давно хотел поработать с сущностями родовых существ и…

Кто бы мог подумать, что придётся делать это наспех и при таких обстоятельствах? Да ещё и так легко — знай себе, трать Эфир!

В будущем благодаря этим опытам я смогу, при желании, подчинить себе всех родовых существ Империи, ха!

У меня была теория. Опыт прошлой жизни, все эти десятки лет, прожитых в мирах Титаноса, в очередной раз оказались востребованы.

Я знал, что пространственное убежище — это не просто дыра в реальности. Это часть родового существа. И я предполагал, что чтобы в него войти, нужен не взлом, а… поддельное приглашение, просьба.

Поэтому моя теория держалась на двух основных составляющих.

Во-первых — нужно было обмануть саму ткань реальности, выдав свою энергию за энергию чужого родового существа, свой квантовый отпечаток — за его отпечаток.