Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 (СИ). Страница 39

— Корытце? — переспросил Митяй. — А зачем?

— В него будет заливаться холодная вода для охлаждения. Трубка должна проходить через это корытце, но не касаться дна и стенок. Понимаешь? А дальше трубка выходит из корытца и опускается вниз — на расстояние примерно в палец, чтобы то, что мы будем перегонять, капало в отдельную емкость.

Я отложил уголь и посмотрел на Митяя:

— Понял схему?

— Понял, Егор Андреевич, — сказал Митяй, еще раз внимательно изучив рисунок. — А что это будет? Для чего такая хитрая штука?

— Это будет примитивный перегонный куб для дистилляции, — объяснил я. — В нашем случае — для несколько особых целей.

Митяй почесал затылок:

— А как же правильно делать такую штуку? С чего начинать?

Я сел за стол и стал подробно объяснять:

— Слушай внимательно. Начинать нужно с основной емкости — перегонного куба. Берешь стеклянную заготовку, нагреваешь в печи до мягкости. Потом выдуваешь шар — сначала небольшой, потом постепенно увеличиваешь, следя, чтобы стенки были одинаковой толщины.

Митяй слушал, не моргая.

— Дно делаешь плоским, но достаточно толстым, чтобы куб устойчиво стоял на огне. Горлышко — узкое, примерно в два пальца диаметром. Тут самое главное — горлышко должно быть идеально ровным, иначе трубка не припаяется плотно.

— А трубку как делать? — спросил он.

— Трубку вытягиваешь из толстого стеклянного прута. Нагреваешь середину до красна, потом медленно растягиваешь в разные стороны — получается полая трубка. Только следи, чтобы канал внутри не закрылся и был одинаковым по всей длине.

Я встал и прошелся по комнате, обдумывая детали:

— Самое сложное — это изогнуть трубку правильно. Нагреваешь в том месте, где нужен изгиб, но не докрасна, а чуть меньше. И медленно, очень медленно сгибаешь. Если поторопишься — трубка сплющится или лопнет.

— А корытце для охлаждения? — напомнил Митяй.

— Корытце делается отдельно. Можешь выдуть как маленькую овальную бутылку, потом срезать верх. Или слепить из нескольких кусков стекла — главное, чтобы швы были герметичные. Размером примерно с две ладони в длину и одну в ширину.

Я показал руками приблизительные размеры.

— В корытце делаешь два отверстия — где трубка входит и где выходит. Отверстия должны плотно обхватывать трубку, но не пережимать ее. Это самая тонкая работа — тут нужна особая аккуратность.

— Егор Андреевич, — сказал Митяй, — а как все это соединить, чтобы не текло?

— Соединения делаются на горячую пайку. Трубку к кубу припаиваешь так: нагреваешь край горлышка и конец трубки, потом быстро соединяешь и проворачиваешь. Стекло должно сплавиться в одно целое.

Я взял со стола небольшую стеклянную палочку и показал на пальцах движения:

— Вот так поворачиваешь — медленно, равномерно.

— А проверить, что все герметично? — спросил Митяй.

— Просто. Затыкаешь конец трубки пальцем и дуешь в куб. Если воздух не проходит — значит, все плотно. Если где-то свистит — ищи щель и заделывай заново.

Митяй кивнул:

— Понятно. На когда это нужно?

Я задумался:

— Стекло — материал капризный, может и лопнуть, если поторопишься. Но постарайся как можно быстрее. Край — завтра к обеду.

— Егор Андреевич, — осторожно спросил Митяй, — а зачем такая спешка? Что случилось-то?

Я тяжело вздохнул:

— Парень один, в соседней дереве при смерти лежит, Митяй. Избили его разбойники, ребра поломали, внутренности повредили. Нужно операцию делать — а без этой штуки, — я кивнул на чертеж, — никак. Иначе помрет парень.

Лицо Митяя сразу стало серьезным:

— Понял, барин. Сейчас же за дело возьмусь. А если что не получится — сразу к вам прибегу?

— Конечно.

Пока я все объяснял Митяю — в горницу вошли Пахом и Никифор.

Оба были уже в дорожной одежде: сапоги высокие, до колен, кафтаны крепкие, дорожные, подпоясанные широкими ремнями, шапки в руках держали почтительно. Лица серьезные — видно было, что понимают: раз их барин вызывает, значит, дело неотложное.

— Егор Андреевич, — поклонился Пахом. — Захар сказал, что вызывали? Говорит, срочное задание у нас есть?

— Да, ребята, есть задание, — кивнул я, откладывая уголек в сторону. — И очень важное. От него многое зависит.

— Берете лошадь и по заводной, — начал я, поворачиваясь к ним. — И скачете что есть духу в город.

— Доберетесь — сразу к аптекарю идете. Лавку его знаете? Возле Торговых рядов стоит, рядом с Никольской церковью.

— Знаем, — подтвердил Пахом. — Там вывеска большая висит, с крестом красным нарисована.

— Вот и отлично. Идете к нему и берете серную кислоту. Может быть, если сразу не поймет, что вам нужно, скажите — здесь ее еще купоросным маслом называют. Запомнили? Купоросное масло.

Они переглянулись — названия им были неведомы, но запоминали старательно.

— Купоросное масло, — повторил Пахом. — А сколько брать-то надо, Егор Андреевич?

— Возьмите граммов двести, а лучше триста. У Степана возьмите бутылку стеклянную, прочную, без трещин. Отдадите аптекарю, пусть в нее нальет. И закупорьте хорошенько, пробку воском залейте для верности.

Я подошел к ним ближе, посмотрел в глаза серьезно:

— Запомните крепко, ребята — эта кислота очень опасная штука. Если попадет на кожу, то до самых костей может проесть. Так что обращайтесь аккуратно, не расплескивайте, руками голыми не трогайте.

Лица у них стали еще более серьезными — поняли, что везти придется вещь недетскую.

— А для какого дела кислота-то нужна? — осторожно спросил Никифор.

— Для дела важного, для спасения человеческой жизни, — ответил я коротко. — Подробности потом объясню, сейчас времени нет на разговоры.

Те уже было сорвались бежать, но я их остановил жестом:

— Подождите, это еще не все! Если у аптекаря кислоты не окажется — тогда можете поискать у кожевников. Они этой кислотой кожи выделывают, дубят. Знаете, где кожевенные мастерские в городе?

— Знаем, — кивнул Пахом. — За рекой, в Кожевенной слободе. Там вонь такая от них, за версту чуется.

— Правильно. Либо же, на крайний случай, у кузнеца главного спросите — того, что возле городской управы кузницу держит. Он тоже металл этой кислотой может травить. Но думаю, у аптекаря должна быть точно.

— А если совсем нигде не найдем? — забеспокоился Никифор.

— Тогда зайдете в ту лавку, где немец торгует заграничными товарами. У него спросите, он со всякой химией дело имеет.

— В общем, сейчас быстро собирайтесь и скачите. К ночи в городе будете, вечером у вас есть время все найти и купить. Максимум — утром рано, как только лавки откроются. После этого сразу же обратно в дорогу. Лошади за ночь на постоялом дворе отдохнут, корму им хорошего дадите, овса не жалейте. Чтобы к обеду завтрашнему здесь были, понятно?

Я полез в кошелек, достал десять рублей — деньги по тем временам немалые, крестьянская семья месяц на них прожить могла.

— Вот вам, — протянул я деньги Пахому, — это на кислоту. И чтобы на постоялом дворе переночевать как следует — не в конюшне на соломе, а в горнице теплой. Отдохнуть перед обратной дорогой нужно будет. И еще. Чуть не забыл — у того же аптекаря возьмите тоже грамм двести-триста спирта. Точно должен быть у него.

— Хорошо, Егор Андреевич! — хором ответили ребята.

— Захар вам про инструменты сказал? — спросил я.

— Да. И что первым делом к купцу, с которым вы торгуете пойти и куда потом, если у него не окажется, — ответил Никифор.

— Ну и отлично. Ступайте.

Пахом принял деньги с благоговением, пересчитал и аккуратно спрятал за пазуху:

— Все будет сделано, Егор Андреевич. А если вдруг что-то не так пойдет?

— Если что-то пойдет не так, — сказал я твердо, — сами на месте решайте, но без кислоты и инструментов не возвращайтесь. Это вопрос жизни и смерти человеческой, понимаете?

— Понимаем, — серьезно ответили оба.

— Тогда марш быстро собираться! Времени терять нельзя!

Пахом и Никифор поклонились и быстрыми шагами вышли из горницы. Через открытое окно я слышал, как они торопливо готовятся к дороге — стук сапог по двору, ржание лошадей, которых выводили из конюшни, скрип кожаной сбруи, которую проверяли и подтягивали.