Владелица замка «Темные пески». Страница 8

Повернувшись к мохнатому существу, я встряхнула мешочком, демонстративно подсыпая соли в ладонь. Белые кристаллы блестели на закатном солнце, как крошечные алмазы.

– Еще раз хоть кого утащите или напугаете… – начала я, медленно приближаясь к твари, и каждый мой шаг отдавался гулко в наступившей тишине. Та отползала назад, желтые глаза расширились от ужаса, а мохнатая грудь вздымалась чаще. – …засыплю с ног до головы. Солью. Горячей. Поняли?

Существо закивало так усердно, что клочья шерсти затряслись, а с них посыпались капли мутной воды, оставляя на земле темные пятна.

– А теперь – вон! Ну!

Последнее слово прозвучало как хлопок бича. Нечисть исчезла мгновенно – вместе с запахом болота и ощущением липкого присутствия, которое давило на грудь все это время. Воздух стал чистым и свежим, будто после грозы, пахнущим полынью и влажной землей.

Я глубоко вздохнула, разжала пальцы – соль тонкой струйкой потекла на землю, растворяясь в пыли.

– Домой, – тихо сказала я Стиву, глядя, как крестьяне, дрожа, помогают друг другу подняться, их движения постепенно обретали уверенность. – И чтобы к утру кто-нибудь привез соли. Много соли.

Кучер, до этого замерший на облучке, с готовностью взялся за вожжи, его пальцы крепко сжали потрескавшуюся кожу. Лошади, наконец успокоившись, фыркнули, будто с облегчением, и тронулись с места. А я в последний раз оглядела опустевшую деревенскую улицу, где теперь снова слышался привычный шум – где-то захлопнулась дверь, залаяла собака, заплакал ребенок, и этот плач уже звучал не как крик ужаса, а как обычная детская каприза.

Обычная жизнь возвращалась.

И я вдруг поняла, что больше не просто Маргарита Андреевна. Теперь я – настоящая хозяйка Темных песков.

Глава 7

До замка мы добрались уже глубокой ночью. Лунный свет струился по зубчатым стенам, превращая Темные Пески в призрачное видение, где каждый камень отбрасывал длинные, искаженные тени. Я едва волочила ноги, спина ныла от усталости, а веки слипались сами собой, будто их присыпали пеплом.

Мэри встретила меня в холле с зажженным подсвечником, пламя свечи трепетало от сквозняка, пляшущие блики освещали ее встревоженное лицо. Но я лишь покачала головой – сил даже на вечерний туалет не осталось. С трудом взобравшись по винтовой лестнице, ступени которой казались сегодня особенно крутыми и неровными, я рухнула на постель, не снимая дорожного платья, пахнущего пылью и дымом. Последнее, что помню – как холодные шелковые простыни коснулись моей щеки…

И сразу же погрузилась в странный, беспокойный сон.

Мне снилось, будто я снова в той деревне, но вместо крестьян в избах живут странные существа. В одной избе сидит тощая старуха с лягушачьими глазами, закутанная в платок пропавшей бабы Агарьи, ее пальцы с перепонками ловко помешивали деревянной ложкой в котле.

– Я ведь добро делаю, – хрипит она, помешивая котел с какой-то мерзкой жижей, от которой идет пар с запахом гнилых водорослей. – Мышей ловлю, пауков из углов выметаю…

В другой избе здоровенный детина с козлиными копытами вместо ног укладывает спать деревенских ребятишек, его грубые руки неожиданно нежно поправляли одеяло.

– Кто ж им сказки на ночь рассказывать будет, как не я? – укоряет он меня, пряча рога под шапкой пропавшего мужика Стертана, из-под которой торчали клочья свалявшейся шерсти.

Самый жуткий был в избе старосты – существо, похожее на огромную мокрую крысу в человечьей одежде. Оно сидело за столом и аккуратно вело учетные книги, его длинный чешуйчатый хвост свисал со скамьи, касаясь пола.

– Налоги-то кто считать будет? – щебетало оно тонким голоском, перелистывая страницы мокрыми от слизи пальцами. – Вы, барыня, в своем замке и не знаете, сколько тут делов-то…

Я металась от избы к избе, вытаскивая эту нечисть за шиворот, доказывая, что они не имеют права притворяться людьми. А они все как один жалобно плакали, цеплялись за пороги, клялись, что больше им жить негде, их голоса сливались в один жалобный гул, напоминающий шум ветра в камышах.

– Приснится же такое, – прошептала я, проснувшись с первыми лучами солнца, которые уже пробивались сквозь щели в ставнях.

Губы были сухими, а во рту – горький привкус, будто я и правда всю ночь ругалась с потусторонними тварями. За окном щебетали птицы, а где-то внизу уже слышались привычные утренние звуки замка – скрип дверей, шаги служанок, звон посуды. Но тревожное ощущение от сна не отпускало, оставляя на душе тяжелый, холодный осадок.

– Куда ночь, туда и сон, – проворчала я себе под нос, с трудом отрывая от подушки голову, которая казалась сегодня невыносимо тяжелой.

Дернула за шнур колокольчика, и через мгновение в дверь постучала Мэри, ее шаги были легкими и быстрыми, как всегда.

– Воды горячей, – хрипло попросила я, потирая глаза, в которых будто насыпали песка. – И чтобы с травами.

Горничная кивнула и скрылась, а я с трудом поднялась с кровати, чувствуя, как ноют все мышцы. Дорожное платье, в котором проспала всю ночь, было мятым и пахло пылью, дымом и чем-то еще – возможно, той самой нечистью из деревни, едкий запах болота въелся в ткань.

В углу мыльни, отдельной комнаты, местной ванной, стоял большой железный чан с облупившейся эмалью, в который слуги уже лили ведра с горячей водой. Пар поднимался густыми клубами, наполняя комнату ароматом лаванды и розмарина – Мэри, как всегда, знала толк в травах, добавляя в воду еще и веточку чабреца для бодрости.

Я сбросила платье, с наслаждением погрузившись в почти обжигающую воду, которая сразу же согрела озябшее за ночь тело. Мэри принялась усердно тереть мне спину жесткой мочалкой из люфы, смывая вчерашнюю пыль дороги и остатки страха, которые будто прилипли к коже.

– Сегодня, говорят, из деревни весточка пришла, – болтала горничная, поливая мне на плечи теплую воду из медного ковша с гербом Артарашей. – Все живы-здоровы, даже ребятишки. Баба Агафья уже печь истопила, хлеб поставила.

Я лишь крякнула в ответ, закрыв глаза. Вода смывала не только грязь, но и остатки тревожного сна, где лягушачьи глаза старухи смешивались с козлиными копытами.

– И соль прислали, – добавила Мэри, подавая мне кусок мыла с запахом мелиссы, которое пенилось в руках густой белой пеной. – Два мешка. Как вы и велели. Уже в кладовую отнесли.

Я кивнула, намыливая волосы, чувствуя, как аромат трав проникает в каждую прядь. Сегодня предстоял обычный день – завтрак, отчеты управляющего, бесконечные вопросы экономки. Но теперь я знала: в моем мире даже самый обычный день может обернуться чем-то неожиданным.

После утреннего омовения я почувствовала себя почти человеком. Мэри облачила меня в простое платье из мягкой ткани темно-серого цвета – практичное, немаркое, с удобными карманами и свободными рукавами, стянутыми на запястьях тесьмой.

Завтрак подали в малом обеденном зале на первом этаже, где солнечный свет лился сквозь высокие стрельчатые окна, играя на старинном дубовом столе, покрытом скатертью с вышитыми колосьями. Теплые пышки с медом, копченая ветчина, нарезанная тонкими ломтиками, и чашка крепкого травяного чая с мятой – простые, но такие приятные после вчерашних волнений яства.

Стив явился ровно в назначенный час, переминаясь с ноги на ногу на пороге гостиной, оставляя на полированном полу грязные следы от сапог. Его грубые руки, покрытые старыми шрамами и свежими царапинами, были испачканы землей – видимо, он уже успел побывать в полях до нашего разговора.

– Посевную скоро закончим, ваша светлость, – начал он, нервно потирая ладонью подбородок, где щетина отливала медным блеском. – Если дождей и засухи не будет, то можно ждать хорошего урожая зерновых. Вот только…

Он замялся, и я сразу поняла – проблемы начались.

– Мельник Жак опять жалуется – жернова почти стерлись, новые заказывать надо. А кузнец Томас сломал ногу, когда на него бревно упало – теперь никто не кует подковы лошадям, не чинит плуги. Мясник Готье грозится уйти – говорит, нечем скотину кормить, сено плохое в этом году, все червивое. Да и староста деревни у Черного ручья просит помощи – после вчерашнего… ну, этого… народ боится в поля выходить, боятся, что опять нечисть утащит.