Владелица замка «Темные пески». Страница 5

Сам сын виконта, Освальд, стоял в стороне, с бледным, невыразительным лицом, нервно теребя манжеты своего явно перешитого камзола. Его взгляд скользил по залу с тихой покорностью человека, давно смирившегося с ролью товара на брачном рынке. Он ловил мой взгляд и тут же отводил глаза, краснея до корней волос. Жалкое зрелище, но… вариант. Один из немногих.

Я вздохнула и сделала еще один круг по залу, улыбаясь, кивая, произнося ничего не значащие фразы. Каждый шаг отдавался эхом в пустоте под сводами, каждый взгляд гостей казался мне оценивающим, каждое рукопожатие – сделкой. Я была хозяйкой вечера, центром внимания, но в то же время – товаром на витрине, выставленным на всеобщее обозрение в надежде на выгодную покупку.

– Найра Маргарита, – виконт, словно уловив ход моих мыслей, резко шагнул вперед, перекрывая мне путь к выходу в сад. Его потрепанный камзол когда-то был модного фасона, с узорной вышивкой на обшлагах, но теперь выглядел поношенным, с выцветшими участками на плечах от солнца и следами неаккуратной чистки. – Благодарю за приглашение. У вас поистине чудесный вечер, – произнес он, слишком громко, выдавая свое волнение, и его голос слегка дрожал, словно струна, готовая лопнуть.

Рада, что вам нравится, ваша милость, – ответила я, заставляя уголки губ приподняться в вежливой улыбке, которая должна была выглядеть тепло, но ощущалась как маска из льда. В голове уже крутились варианты отступления: сослаться на внезапную мигрень, которую всегда удобно было объяснить "древней магией этих стен"? Или сделать вид, что заметила кого-то важного в другом конце зала – например, графа Каринского, чей ледяной взгляд мог охладить любой пыл?

– Алексис будет просто счастлив с вами пообщаться, – без всяких церемоний бросил виконт, жестом подзывая своего дородного отпрыска, который неуклюже пробирался между гостями, задевая локтем поднос с бокалами и бормоча извинения, явно не привыкший к светским раутам. Его лицо, румяное от смущения и, возможно, пары лишних бокалов вина, покрылось испариной.

            Я быстро опустила веки, изображая скромное смущение, позволяя ресницам отбрасывать тень на щеки.

– Как мило с вашей стороны, – проговорила я негромко, в то время как внутри все сжалось от предчувствия неловкой беседы.

Его сын, возможно, и испытывал бы радость от нашего общения. Но мне совсем не улыбалось оставаться наедине с этим неуклюжим великаном, чьи манеры напоминали медведя, только что вылезшего из берлоги. Особенно после того, как я заметила, как он пялится на мое колье – не то с восхищением, не то оценивая его стоимость, его взгляд скользил по сапфирам с практичной, почти голодной расчетливостью, которая не сулила ничего хорошего. Его пальцы, толстые и неуклюжие, нервно теребили край камзола, и я невольно представила, как они могут сжать мою руку в неумелом танце или, что хуже, потянуться к фамильным драгоценностям с слишком откровенным интересом.

Глава 4

От нежелательного общения меня неожиданно спасла первая сплетница округи – баронесса Загрина горт Ерсайская. Эта дама средних лет с ярко-рыжими, явно подкрашенными хной волосами, уложенными в сложную башню из локонов, украшенную живыми цветами и миниатюрными чучелами колибри, и чрезмерно оживленной мимикой слыла самой эксцентричной особой во всем графстве. Местное общество считало ее манеры вульгарными, а смех – слишком громким и неприличным, похожим на крик рудовой вороны, но тем не менее терпело ее присутствие на всех значимых мероприятиях.

Судьба баронессы была предметом постоянных пересудов – будучи дочерью провинциального помещика, она умудрилась в молодости очаровать столичного аристократа, выйти за него замуж и уехать в столицу. Там она родила пятерых наследников, ловко обустроилась при дворе, а после неожиданной смерти супруга (ходили слухи, что он умер от апоплексического удара после очередной ее выходки) вернулась в родные края, привезя с собой не только внушительное состояние, но и целый сундук излишне ярких столичных нарядов. Ее имение, перестроенное в новомодном стиле с излишней позолотой на каждом карнизе и вычурными статуями нимф в неприличных позах, вызывало не только насмешки, но и невольное восхищение соседей.

Никто не любил Загрину искренне – ее болтливость и привычка перебивать собеседников раздражала даже самых терпеливых. Однако все без исключения приглашали ее на свои приемы – слишком ценными были ее связи при императорском дворе (ее младший сын занимал должность церемониймейстера) и слишком щедрыми бывали ее пожертвования в местные храмы, где она заказывала у жрецов молитвы о здравии своих внуков с такой частотой, что те начинали вздрагивать при ее появлении.

Баронесса обладала почти сверхъестественным чутьем на скандалы и сплетни. Она могла часами шептаться в углу бального зала, попивая ароматный чай с дорогими заморскими сладостями и смакуя каждую пикантную деталь из жизни окружающих. И сейчас она появилась передо мной словно из ниоткуда, перехватив меня в самый нужный момент, когда виконт уже открыл рот, чтобы представить своего сына.

Одетая в кричащее платье лимонного цвета с нелепым количеством рюшей и бантов, она напоминала распустившего хвост павлина. Ее пальцы, украшенные перстнями с огромными камнями, которые могли бы служить неплохим оружием в умелых руках, вцепились в мой локоть с силой голодного клеща, не оставляя шансов на отступление.

– Ах, найра Маргарита! – запричитала она нарочито громко, чтобы привлечь внимание окружающих, ее голос звенел, как разбитый хрусталь. – Вы не слышали? Такая ужасная неприятность случилась с бедной герцогиней Ангуласской! Представьте – ей пришлось срочно выдать свою старшую дочь за какого-то купца! Да не просто за торговца, а за того самого, что поставляет в столицу древесину! Можно ли вообразить больший мезальянс? Говорят, у него руки вечно в смоле, а в разговоре он путает бургундское с обычным столовым вином!

Глубоко в душе мне было абсолютно все равно, за кого вышла эта незнакомая мне дочь герцогини, и какие конкретно обстоятельства вынудили ее пойти на такой шаг. Но по сравнению с перспективой выслушивать неуклюжие комплименты сына виконта, даже болтовня Загрины казалась приемлемой альтернативой. Я позволила ей увлечь меня в сторону, подальше от разочарованного взгляда виконта и его растерянного отпрыска, чувствуя, как напряжение в плечах немного спадает.

Я наклонила голову, изображая живой интерес, и даже слегка приоткрыла рот в наигранном удивлении, словно актриса в плохой придворной пьесе.

– Неужели? – негромко произнесла я, ловко подыгрывая баронессе, в то время как мои пальцы нервно перебирали складки бархатного платья. – Как же такое могло случиться?

Мой тон был полон подобострастного любопытства, хотя мысли уже блуждали далеко от этого разговора, уносясь к холодным каменным стенам моих покоев, где можно было бы наконец снять эту улыбку, как тесный корсет. Но игра в благодарную слушательницу была куда предпочтительнее других вариантов этого вечера.

До самого конца вечера я искусно избегала оставаться без сопровождения. Виконт Ласский, словно хищная птица, не сводил с меня пристального взгляда – его желтоватые глаза с красноватыми прожилками следили за каждым моим движением сквозь толпу гостей, а его пальцы с засаленными ногтями нервно теребили край потрепанного камзола. Временами мне казалось, что вот-вот услышу за спиной его грузные шаги и неуклюжие попытки сына завязать светскую беседу, полную неловких пауз и неправильно произнесенных титулов. Поэтому я методично перемещалась по залу, пристраиваясь то к одной, то к другой группе гостей, делая вид, что внимательно слушаю их разговоры о новых налогах на шерсть или о достоинствах последней партии вина с южных склонов. И даже иногда усердно поддакивала услышанному, то улыбаясь, то хмурясь в такт чужим словам, как марионетка, управляемая невидимыми нитями светского долга.

За эти несколько утомительных часов я узнала больше светских сплетен, чем за весь предыдущий месяц. Оказалось, мои соседи-аристократы ведут куда более насыщенную личную жизнь, чем можно было предположить, глядя на их надменные лица во время официальных приемов. Графиня Вальтерская, дама лет сорока с лицом, напоминающим замшелый камень, тайно встречается с младшим братом своего мужа (а тому совсем недавно исполнилось двадцать лет, и он, по слухам, больше увлекался поэзией, чем женщинами). Старый барон Кристоф, чья спина согнулась под тяжестью лет и долгов, только что женился в пятый раз, теперь уже – на восемнадцатилетней девушке с глазами испуганной лани, которую он выиграл в карты у ее собственного отца. Сын герцога Ланского, тот самый, что считался образцом благородства, был замечен в столичном борделе "Алый веер" в компании сразу трех куртизанок, причем все они были одеты в костюмы сказочных существ из сказок.