В безопасности, обещаю (ЛП). Страница 47

Она зарывается лицом мне в плечо:

– Это не твоя вина. Просто… до жути страшно, что он был в этом доме. Он мог что-то сделать… мог нас забрать. Я не понимаю, как…

– Эй, нет. Тише, – шепчу я, склоняясь к ее виску. – Он не заходил в дом.

Говорю едва слышно, но сейчас никому нельзя доверять.

– Мы думаем, он связан с русскими. И, скорее всего, у них здесь свой человек. Он им не особо нужен, им просто хочется поиграть с нами. Разъярить, вывести из себя.

Клара резко напрягается, позвоночник словно выпрямляется под ладонью.

– Что?.. – ее голос звучит неестественно высоким.

Я сразу прижимаю палец к губам – тише.

Наклоняюсь к самому уху, губы почти касаются кожи:

– Мы не знаем, кто именно. Пока об этом никто не должен знать. Спросишь все, что захочешь, утром, по пути к врачу, ладно?

Она кивает, понимающе, и снова устраивается у меня на коленях, прячась, будто ищет в этом укрытие. Ее пальцы скользят по моей груди.

– У него же прием утром…

Целую ее в макушку и прижимаю ближе:

– Я знаю... А ты как?

Она зевает, голос сонный, тихий:

– Нервничаю. Жутко устала. И не понимаю, что делать с тем, что мы завтра узнаем. Я просто… не знаю. Все еще пытаюсь переварить. А ты как себя чувствуешь?

Я обдумываю, как ответить, и тем временем обнимаю ее еще крепче, как будто боюсь отпустить:

– Вроде нормально. Просто надеюсь, что он все перенесет спокойно. Эти тесты же не причинят ему боли, да?

Сердце начинает биться чаще. Каждый раз, когда думаю, что им может быть больно или плохо, у меня внутри все сжимается. Раньше со мной такого не было. Даже когда дело касалось моих братьев, а с ними я тоже немало волновался. Но сейчас… сейчас по-другому.

Клара, должно быть, почувствовала это – по голосу, по напряжению – потому что берет мою руку, укладывает к себе на колени и начинает медленно, ласково водить пальцами по внутренней стороне предплечья. Успокаивает.

– Нет, может, придется сдать кровь, но это еще не точно. Он справится. Ты же помнишь, как он сам этого ждал?

Она права. Я это знаю. Но это паршивое чувство внутри никак не отпускает.

– Не знаю, малышка… У меня какое-то нехорошее предчувствие. Может, нам стоит перенести прием?

Она поднимает голову, улыбается, целует меня под подбородок:

– Это и есть родительство, Роу. К сожалению, это чувство никуда не уходит. Оно то утихает, то обостряется, все зависит от того, что происходит с твоими детьми. Но оно всегда где-то рядом.

Нет. Мне это не нравится. Я не хочу жить с мыслью, что постоянно должен бояться за него. Что в любой момент может случиться что-то плохое.

– Ну… может, если мы достаточно хорошо его защитим, то бояться будет незачем.

Она смеется. Смеется надо мной.

– О, милый, этого не избежать. Это часть родительства. Ты теперь не просто папа, ты официально носишь титул «папа с тревожным расстройством».

Я тяжело выдыхаю и утыкаюсь лицом в ее волосы:

– Ну ладно… но мне все равно это не нравится.

Она продолжает гладить меня по предплечью, не переставая ни на секунду.

– Мне тоже, – тихо говорит она. – Но это идет в комплекте.

Глаза начинают слипаться. Ее тело постепенно расслабляется в моих объятиях, дыхание становится ровным. Да… мы справимся. Вместе.

И вот тогда, когда все это закончится… возможно, я просто соберу их и уеду. Никогда раньше мне даже в голову не приходила такая мысль. Но сейчас, она звучит правильно.

Всю жизнь в приоритете были мои братья. Всегда. А теперь я понимаю, что оставил бы их и всю эту жизнь позади только для того, чтобы убедиться, что Клара и Ретт счастливы, здоровы и в безопасности.

* * *

Ретт сидит у меня на коленях, сжимает своего Сэйфа и ждет врача. Он буквально вибрирует от напряжения. Не могу понять, из-за самих тестов или потому, что каждый человек, который входил в эту гребаную комнату или тестировал его, был мужчиной. Он не хочет слезать с меня, и это меня вполне устраивает. Мне пришлось присутствовать на всех обследованиях, и, честно, я бы и не позволил по-другому.

Клара тоже с нами. Потому что по документам я ему никто, ни опекун, ни родитель. Но это пока. Эту проблему мы скоро решим.

Он переплетает пальцы с моими, а Клара уткнулась головой мне в плечо. День был долгий, выматывающий. Мы сидим молча, не двигаясь, когда в комнату заходит доктор Мэтьюс.

Ретт тут же разворачивается ко мне, как только врач начинает говорить.

– Что ж, Ретт – идеальный кандидат для кохлеарного импланта. Потеря слуха у него в категории глубокая. Я бы хотел назначить МРТ до того, как будем обсуждать даты операции – просто чтобы убедиться, что тот снимок, который вы предоставили, действительно актуален. После этого можно будет планировать.

Пока он говорит, я все это время перевожу Ретту на язык жестов. Он не поймет всего, черт, он, возможно, и половины не поймет, но я скорее сдохну, чем позволю обсуждать его прямо при нем так, будто он тут просто мебель.

Они весь день так себя ведут, и меня это бесит. Клару, судя по ее лицу, тоже. Видно, как она на грани, и чтобы она не сорвалась на кого-нибудь из этих «профессионалов», я просто начал объяснять все Ретту сам. Чтобы он знал. Чтобы он не чувствовал себя выключенным из разговора о своей жизни.

Клара внимательно смотрит на врача:

– А как это все выглядит на практике? Сколько длится операция? Сколько он будет в больнице? Какой восстановительный период?

Я тянусь к ней, беру за руку и сжимаю ее – спокойно, поддерживающе.

Прежде чем доктор успевает ответить, вмешиваюсь:

– И еще. Либо найдите переводчика, либо сами переводите каждое свое слово.

Он бросает на меня скучающий взгляд. И в этот момент мне хочется встать и вырвать ему голосовые связки к чертовой матери.

– Мистер Бирн, он же ребенок. Ему ни к чему знать, что я говорю. Даже если мы и переведем, он все равно ничего не поймет.

Ага. Пошел ты. Улыбаясь, я передаю Ретта Кларе и показываю ему на жестовом: я сейчас вернусь.

Проходя мимо этого уебка в халате, я резко хватаю его за плечо, сжимаю до хруста:

– Нам с тобой надо поговорить. В коридоре. Сейчас же.

Он мгновенно бледнеет, взгляд становится дерганым, но он все же выходит за мной, настороженно косясь по сторонам. Как только за нами захлопывается дверь, я впечатываю его в стену, вцепившись в воротник рубашки.

Я подхожу вплотную, настолько, что ощущаю его вонючее дыхание, и говорю негромко, но так, чтобы каждое слово въелось в череп:

– Я повторяю это в последний раз. Приведи, блядь, переводчика для моего сына. Сейчас. Если мне придется сказать это еще раз, то я сам отрежу тебе твои ебучие руки. Ты же тут звезда, да? Лучший специалист на всем Восточном побережье. Вот только будет чертовски жаль, если с этими руками вдруг что-то случится.

Глаза у него расширяются, сначала от шока, потом от узнавания. Он едва выдавливает из себя:

– Вы... вы Роуэн Бирн. Мистер Бирн, прошу прощения. Конечно. Сейчас приведу переводчика.

Я отталкиваюсь от него, позволяя отойти. Он, не теряя ни секунды, почти бегом скрывается за поворотом, искать нам то, что должно было быть с самого начала. Разминаю плечи, стряхиваю напряжение с рук. Глубоко вдыхаю, выдыхаю медленно, возвращая себе контроль. Потом открываю дверь, и возвращаюсь. Туда, где меня ждут. К моей семье.