Перья, которые кровоточат (ЛП). Страница 96

–Ты будешь здесь, чтобы сделать это сам, ты, блядь, слышишь меня? - Говорю я ему. –Я сегодня уже потеряла одного друга. Я не могу потерять еще одного.

Дорран молча смотрит на Джейса. На его лице ничего не выражается, но щеки мокры от слез. Несколько из них падают на его кровоточащий порез, но он не вздрагивает.

Джейс задыхается, и хватка на его шее ослабевает. Секунду спустя его рука расслабляется, а затем и плечи. Его веки закрываются, а грудь перестает двигаться.

–Нет... ‐ Шепчет Алекс. Его дыхание становится тяжелым, когда он дергает своего мужа. –Блядь, нет, черт возьми! - Теперь он плачет, как и Варша и я. Но Дорран... Он продолжает смотреть на Джейса.

Как обычный, заурядный день может превратиться во что-то настолько катастрофически неправильное? Как вы можете иметь все, что хотели в один момент, а затем у вас это отнимают в следующий? В этом нет смысла.

Это нихуя не имеет смысла.

–Джей. ‐ Алекс снова дергает его, затем прикасается своим лбом ко лбу Джейса, когда тот плачет сильнее. –Малыш, пожалуйста, не делай этого со мной. Джей… Детка...

Варша обнимает его одной рукой и прижимает к себе, все время держа одну руку на поникшем плече Джейса.

Папа смеется. Он запыхался, но все равно смеется.

–Мученики, эти дураки. ‐ Он смеется еще громче, затем указывает на Мейва. –Они погибли, защищая тех, кого вообще не должно было быть в живых.

Во мне закипает гнев. Настолько, что все, что я могу видеть, - это его самодовольное лицо, и как мне хочется стереть с него победное выражение.

Я касаюсь бедра Доррана, но он остается как есть. Итак, я вытаскиваю то, что мне от него нужно, из переднего кармана его джинсов, а затем оставляю его в покое. Мое платье запутывается в лодыжках, когда я поднимаюсь на ноги, но мне удается не упасть. Моя голова такая тяжелая, что я хочу сесть обратно, но я не могу – не прямо сейчас. Вместо этого я направляюсь к отцу, пытаясь сохранить равновесие, и в тот момент, когда он видит меня, он перестает смеяться.

–Прежде чем ты решишь сделать что-нибудь идиотское, знай, что у меня здесь дюжина охранников, готовых разорвать тебя на части прямо там, где ты стоишь, - угрожает он, затем ухмыляется. –И любого, кто попытается спасти тебя.

Я издаю фырканье, и его веселье исчезает.

–Ты действительно думаешь, что эти люди будут защищать тебя после того, как ты только что убил человека, которого они уважали и за которым следовали? - Я моргаю от рези в глазах. –Если уж на то пошло, я бы поспорила, что они будут более чем готовы помочь мне разорвать тебя на части.

Он оглядывает нас, и то, что он видит, заставляет его немного побледнеть.

–Ты думаешь, что ты такой умный и могущественный, не так ли? - говорю я ему. –Ты думаешь, что, убив тех, кто больше всего значил для нас с Дорраном, ты доказал свою гребаную точку зрения? - Я подхожу ближе к нему, зная, что он мне не ответит. –Но все, что ты сделал, папа, это подписал себе смертный приговор.

Он хмыкает.

–Правда? - Он хихикает, затем морщится и хватается за живот. –И кто именно приведет в исполнение этот мой приговор?

–Я так рада, что ты спросил, - говорю я ему, затем щелчком открываю складной нож Доррана.

Взгляд отца падает на оружие в моей руке, затем поднимается, чтобы встретиться с моим. Что-то меняется в нем, и, несмотря на то, что это радикально, я не могу точно сказать, что именно.

–Тогда сделай это; какого черта ты ждешь, дочь? - В нем, в его позе чувствуется готовность. Как будто он ожидал, что это произойдет, или, скорее, он хотел, чтобы это произошло.

Крик вырывается из меня, когда я вонзаю складной нож прямо в середину его груди.

Глаза отца расширяются от удара, и его глазницы начинают краснеть. Его лицо покрывается пятнами, а лоб и шея покрыты потом от того, как сильно он напрягается.

–Я хочу сосчитать все, что ты сделал неправильно сегодня, но я не буду, - говорю я. –И ты знаешь, почему это? - Я поворачиваю рукоятку лезвия, и он хрипит от боли, которую, я знаю, причиняю ему. –Потому что я точно знаю, что это только заставит тебя злорадствовать, даже в эти последние гребаные моменты твоей жизни.

В фойе воцаряется абсолютная тишина, и становится ясно, что прямо сейчас все взгляды прикованы ко мне.

Папа снова хрипит, и я вижу, что изо рта у него капает слюна на подбородок.

–Больно, не так ли? - Я медленно вытаскиваю из него лезвие, и он пытается отшатнуться от меня. Однако я не позволяю ему этого и бью его по яйцам, отчего он падает на шезлонг позади себя.

Я встаю между его раздвинутых ног, затем наклоняюсь так, чтобы наши лица оказались на одной линии. Он кажется сбитым с толку и не в себе, и его глаза лихорадочно бегают по сторонам, но остаются расфокусированными. Его дыхание значительно замедлилось, и я знаю, что попала ему прямо в сердце.

–Посмотри на меня, - шиплю я, и когда он не делает этого, я даю ему пощечину и дергаю его за подбородок вперед. –Посмотри на меня, черт возьми, ты, придурок. Я хочу, чтобы ты не спускал с меня этого угасающего взгляда. Я хочу, чтобы ты знал, что я та, кто поставил тебя на твои чертовы колени; кто поставил точку в бесконечной главе Чейза Адлера. ‐ Я вонзаю лезвие в то же место и ухмыляюсь, когда он бьется в конвульсиях подо мной. Его ноги дергаются, рот открывается и закрывается, когда он пытается что-то сказать, а затем, наконец, к счастью, он прекращает свои протесты и становится полностью неподвижным.

Справедливости никогда не следует ожидать – ни от жизни, ни от окружающих вас людей. Это то, что нужно взять, будь то силой или практичностью. Но дело в том, что такие люди, как мой отец, не понимают рациональности. Они так привыкли получать все, чего желают, что забывают о неизбежных последствиях своих действий. Время от времени их нужно спускать на землю или, возможно, утаскивать на глубину шести футов.

Я осматриваю его сверху донизу, затем вытираю складной нож о его футболку.

–За Мейва и за Джейса. И за то, что моя мать более двух десятилетий позволяла обращаться со мной как с дерьмом. ‐ Я выпрямляюсь и отхожу от его тела. –Пусть тебя разорвет на кусочки, папа, - говорю я, затем поворачиваюсь к нему спиной.

68.

Джейс мертв. И как бы больно ни было думать об этом, позволять словам звучать у меня в голове, это не изменит того факта, что сегодня я потерял своего брата. Человек, который понимал меня лучше, чем кто-либо когда-либо; человек, который защищал меня так яростно, что в конце концов это стоило ему жизни.

Жизнь, которая была намного ценнее моей.

Я не из тех, кто зацикливается на вещах – или людях, если уж на то пошло. Но Джейс – он и я были связаны. Он был продолжением моей тьмы, моей морали. Он уравновешивал меня, и я знал, что если бы мне понадобился его совет или его присутствие, все, что мне нужно было бы сделать, это посмотреть в сторону, и он был бы там, чтобы направлять меня, останавливать меня, если бы я собирался все испортить. Но больше нет, и боли от этой правды достаточно, чтобы сжать меня изнутри. Это ошеломило меня до такой степени, что все кажется стесненным, и я не знаю, как избавиться от этого гребаного груза. От вины и потери. Это слишком много, слишком сильно.

Рядом с поместьем раздается серия выстрелов, которые выводят меня из транса.

–Что, черт возьми, это было? - Спрашивает Варша.

Алекс ничего не говорит; он погружен в свои мысли, прижимая Джейса к груди.

–Будем надеяться, что это Соло, - говорю я, затем прикасаюсь к шраму на правой щеке, только чтобы вздрогнуть от его нежности. Сейчас кровоточит не так сильно, но жжет чертовски больно.

Я убираю руку от лица и оборачиваюсь, и замечаю, как один из охранников – кажется, Маверик назвал его Эштоном – отводит Сигнетт в сторону, когда пуля каким-то образом попадает в люстру, свисающую с потолка. Он что-то говорит ей, затем жестом показывает остальным следовать за ним на улицу. Раздаются крики, еще выстрелы, а затем я слышу голос, говорящий: