Человек в прицеле. Страница 8

– Дорогой товарищ Митрофанов! – Буторин чуть ли не обнимать дворника бросился. – Иван Кузьмич! Где эта бумажка? Ветром ее унесло или как? Может, по улице полетела?

У Когана тоже загорелись глаза. Такую улику найти – это дорогого стоит. Старик несколько опешил от такого нажима, но отнесся с пониманием и заявил, даже с некоторой гордостью, что мусору непозволительно летать по двору. Ту бумажку он подобрал, конечно, и в мусорный бак, как и полагается, бросил. К счастью, мусор из этого бака еще не забирали, но за время, прошедшее с прошлой ночи, мусора в нем добавилось все же немало. Наверное, зрелище для жильцов, которые могли наблюдать за ними из окон, было занятным. Старый дворник, сбросив тулуп, а с ним два командира Красной армии, сняв шинели, принялись рыться в мусорном баке.

Все основательно замерзли, и радовало хоть то, что перестал идти снег.

Рылись молча и очень осторожно. Старательно разворачивали смятые бумажки, перебирали другой мусор, в который нужная бумажка могла попасть. Но прошло всего минут двадцать, когда Митрофанов торжественно поднял руку с найденной уликой. Оперативники подошли к старику, предварительно снегом смыв с пальцев грязь, осторожно взяли бумажку за уголки. Сомнений не было – это вкладыш от папирос «Три богатыря». Вот и характерное тиснение на листке. Папиросы дорогие, и вряд ли в каком-то доме здесь нашелся бы человек, который курил такие.

– Иван Кузьмич, а может, кто из ваших жильцов такие папиросы курит? – на всякий случай спросил Коган, зябко ежась и надевая шинель.

– Самые дорогие, которые курят в моих домах, – это «Беломорканал», – возразил дворник. – У нас тут наркомов нет, и в генеральских чинах тоже никого не бывает. Те в центре живут, а не в рабочем поселке.

Убедившись, что дворник прекрасно все понял и со всей сознательностью пообещал, что визит двух товарищей из НКВД сохранит в тайне и никому про бумажку не расскажет, оперативники ушли, еще раз горячо пожав руку Митрофанову.

Шелестов, когда ему вручили эту улику, принялся разглядывать бумажку и так, и на просвет, даже к носу поднес, чтобы понюхать. Коган с Буториным вспомнили бак, в котором недавно им пришлось рыться, и поморщились.

– Ну, еще раз, – попросил Шелестов, – самое основное – что рассказал вам об этом человеке дворник?

– Если сжато, то выглядит примерно так, – ответил Коган. – В начале двенадцатого ночи в подворотне у самой решетки остановился мужчина в военной шинели без погон. Он поднял воротник шинели и некоторое время стоял там. То ли прячась от ветра, то ли выглядывая на улицу и кого-то ожидая. Дворник за мужчиной некоторое время наблюдал и собрался уже подойти и спросить, что ему тут нужно, но мужчина в это время достал папиросы, открыл коробку, и из нее ветром унесло вот эту самую бумажную прокладку. Закурив, мужчина почти сразу ушел. Дворник Митрофанов бумажку поднял и бросил в мусорный бак. По его словам, таких дорогих папирос его жильцы никогда не курили, а гости с таким достатком и в таких чинах в дом ни к кому не приезжают. Вот так, если коротко.

– Вы уверены, что это та самая бумажка и там не было других? – спросил Шелестов.

– Уверен дворник, а он человек основательный, порядок вознес до самого высокого уровня этого понятия. Он ее сразу узнал, – сказал Коган.

– Ну тогда нас можно поздравить, – усмехнулся Сосновский. – У нас есть описание человека, подозреваемого в причастности к подготовке диверсии. А может, и организатора. Шинель-то на нем была, как говорят, офицерского сукна, шинель старшего офицера. Высокий, курит папиросы «Три богатыря».

– Шинель он мог надеть для той ночи единственный раз и больше никогда не наденет, – начал загибать пальцы Коган. – В следующий раз у агента, а то и немецкого резидента, может быть подготовлен другой образ. Например, человека в кожаной куртке и шляпе. В круглых очках или пенсне. И прихрамывающего на одну ногу…

– И с палочкой, – рассмеявшись, добавил Сосновский.

– И с палочкой, – серьезно ответил Коган.

– Но это в том случае, если он почувствует опасность, если предположит, что за ним может вестись наблюдение, – покачал Буторин головой. – Нет, Боря, ты послушай старого разведчика. Такие переодевания для смены образа часто добавляют риска, а не спасают от него. Не станет разведчик с серьезной подготовкой без нужды так преображаться. Ведь всегда есть шанс нарваться на того, кто тебя хорошо знает, настолько хорошо, что его не смутит твой наряд в эту ночь. А подозрения – штука опасная. Они как минимум вызывают много вопросов у окружающих.

– Оба правы, – махнул рукой Шелестов, словно прекращая схватку двух боксеров. – Будем считать, что у нас не на все сто процентов, а пятьдесят на пятьдесят есть улики. А это уже неплохо. Единственное, мы до сих пор ни на шаг не приблизились к Фениксу, вот что нас не оправдывает.

Майор Кондратьев из МУРа позвонил в девять утра, сообщив, что лаборатория МГУ получила первые результаты после работы с образцами с места взрыва. Шелестов тут же выехал на Воробьевы горы. Кондратьев ждал у входа, покуривая и притопывая ногами на морозе.

– Здравия желаю, – пожимая руку Шелестову, – заговорил майор. – Я, конечно, не удержался от вопросов, когда они мне позвонили сегодня, но вы уж лучше все из первых уст услышите, чем я вам буду пересказывать. Одно скажу – результаты интересные.

В лаборатории с оперативников сняли верхнюю одежду, выдали белые халаты и проводили в дальний конец между столами с оборудованием, химической посудой, вытяжными шкафами. Из-за стола, стоявшего у окна, навстречу гостям поднялась немолодая хрупкая женщина с седыми волосами, забранными на затылке в тугой пучок.

– Здравствуйте, товарищи, – протянула она руку, и Шелестов с удивлением ощутил, какая она теплая и мягкая, а ведь в лаборатории было прохладно. – Профессор Горжевская Елизавета Дмитриевна. Со Степаном Федоровичем я знакома, а вы…

– Подполковник госбезопасности Шелестов Максим Андреевич, – представился оперативник.

– Даже так, – нисколько не удивилась женщина, – ну тем лучше. Я думаю, что наши выводы будут интересны и вашему наркомату. Прошу вас!

Усевшись возле стола на удобные мягкие стулья, Шелестов и Кондратьев приготовились слушать, а Горжевская извлекла из нагрудного кармана белого халата очки, принялась долго и старательно протирать стекла мягкой тряпочкой и, только водрузив очки на нос, повернулась к сейфу у себя за спиной и достала оттуда картонную папку.

– Ну что же, вот что мы имеем по факту изучения образцов, которые нам предоставили. Насколько я понимаю, вы, Максим Андреевич, тоже не химик, как и майор Кондратьев? Ну тогда я опущу формулы и терминологию. Все это будет в нашем акте, а вас интересуют в основном выводы, ведь так? А выводы такие: компоненты взрывчатого вещества имеют местное происхождение. И селитра, и все остальное. Огнепроводящий шнур не самодельный, а используемый в советской горнодобывающей промышленности. Но самое важное, насколько я понимаю, это выделенный компонент, который мы назвали «компонент Ф16». Кстати, сотрудники Наркомата внутренних дел несколько раз обращались к нам за консультацией, и у вас должны знать об этом компоненте. Его формула в акте присутствует. Далее, из-за чего произошел взрыв. Это, думаю, понятно и нам, и взрывотехникам, если вы к ним обратитесь. Нарушение дозировки, которое сделало смесь неустойчивой. Скорее всего, просто халатность или низкая квалификация взрывника. Так бывает, когда пытаются усилить компоненты состава и сделать взрыв более мощным. Я до войны сталкивалась с таким подходом еще на Дальнем Востоке. А вот еще один образец ткани, который нам передали для анализа. Кусок ткани многослойный, с пропиткой, защищающей от влаги. Это часть десантного контейнера, которые используют немцы, то есть материал немецкого происхождения. Мы с таким уже сталкивались за годы войны, когда к нам обращались. Выводы на основании технологии производства материала, технологии сборки и тому подобное. Вот, собственно, и все, что я хотела вам пояснить, прежде чем передам акт лабораторного исследования.