Человек в прицеле. Страница 2
– Хм, – покачал головой Берия. – И я бы на их месте сделал так же. Хорошо, действуй, Петр Анатольевич! И не тяни. Фениксу надо заткнуть рот очень быстро. Слишком много планов у нашего военного командования, о которых Гитлер хотел бы узнать. На фронтах одна активная фаза сменяется другой, части Красной армии громят врага и рвутся в Европу. Никто не хочет, чтобы мы взяли Берлин, а мы должны сделать это быстрее союзников, даже если немецкие части весной начнут капитулировать одна за другой на Западном фронте. Англо-американское командование имеет приказ принять капитуляцию Германии раньше нас.
Шелестов уже ждал Платова в приемной. Увидев комиссара госбезопасности, Максим Андреевич вскочил со стула, одернул гимнастерку и коротко доложил, что группа оповещена и прибудет в течение часа. Платов уже привык к этой манере командира группы прилетать намного раньше своих подчиненных, чтобы успеть понять, какого рода предстоит задание. Успеть оценить и обдумать его сложность, возможные риски.
– Заходите, раз вы уже здесь, – кивнул Платов и первым вошел в кабинет, включил верхний свет и бросил на стол папку.
Шелестов плотно прикрыл за собой дверь и подошел к столу, пытаясь понять по внешнему виду, по лицу своего начальника его настроение, мысли. Но кроме того, что комиссар госбезопасности сильно устал и спал, наверное, всего пару-тройку часов, он ничего понять не сумел. Платов часто переигрывал своего талантливого подчиненного и раньше времени не сообщал ему вообще никакой информации о предстоящей операции. Вот и сегодня Петр Анатольевич сел за свой рабочий стол, положил руку на папку, с которой вернулся от Берии, но заговорил совершенно о другом:
– А Москва сильно изменилась за это время с начала войны, не так ли, Максим Андреевич?
– Да, – кивнул Шелестов – он тоже отмечал эти положительные изменения к зиме 1944 года. – Нет в людях напряжения, которое охватывало буквально каждого в июне 41-го, и потом, когда немцы прорвались к самым окраинам, когда шла эвакуация. А теперь салюты в честь побед, празднование Нового года, Первомая, 7 ноября! Наш народ не сломить! И наши враги должны это знать!
– Да, враги, – как-то странно произнес Платов, и его лицо сразу сделалось смертельно усталым. – Вот и день Великого Октября отпраздновали … А на душе как будто сорок дней по русскому обычаю – поминаем своих товарищей. 5 ноября, 7 ноября, сорок дней назад одному нашему товарищу, погибшему еще весной за линией фронта, было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. А другого нашего товарища казнили в недружественной нам стране. Он погиб на своем боевом посту как разведчик, который сделал все, что было в его силах и даже выше его сил, для нашей страны! Мы теряем товарищей, и это неизбежно, через это приходится проходить.
– Наше задание будет за линией фронта, за кордоном? – спросил Шелестов.
– Нет, я всего лишь хотел предложить вам помянуть наших товарищей. – Платов поднялся, подошел к шкафу, достал оттуда бутылку коньяка и две рюмки…
Группа прибыла через двадцать минут, и Платов сразу перешел к информации по делу Феникса. Оперативники слушали молча. Все вопросы, которые могли возникнуть, Платов задавал себе сам и тут же давал на них исчерпывающие ответы. В том числе и о том, что группа Феникса, скорее всего, разведывательная. Сам резидент имеет доступ к информации на очень высоком уровне, и поэтому вряд ли это целевая резидентура. Наверняка сеть разветвленная, которая работает на собственное обеспечение. Перебрасывать через линию фронта, а тем более в Москву, все необходимое для работы сети сложно, практически невозможно. Пришлось бы тогда вагонами гнать все необходимое. Значит, группа имеет возможность подпитки на местном материале.
– Я не думаю, что они получают доходы еще и от банальных ночных грабежей, – усмехнулся Шелестов. – Но все же легальных доходов у них не может быть, значит, следует искать нелегальные. На что-то ведь надо жить, давать на лапу, спаивать нужных людей и все такое прочее.
– И не забывать, что для отвлечения внимания они могут пойти и на незамысловатые диверсии, – вставил Буторин. – Они же тоже понимают, что разведка должна прикидываться травинкой и никак не привлекать к себе внимание. А любая, пусть самая маленькая или даже не совсем удавшаяся диверсия – это отвлечение, перенацеливание наших оперативных сил. Разумеется, они не станут размениваться и рисковать, чтобы готовить покушение на первых лиц страны или армии.
– Согласен, – кивнул Коган. – Нужно будет внимательно присматриваться и тщательно анализировать все нестандартные агрессивные акции, плотно работать с московской милицией, а особенно с уголовным розыском, возможно, и проверять уже задержанных ими свидетелей, когда возникнут подозрения.
– Позвольте спросить, – нарушил наконец молчание Сосновский, разглядывая с ленивым видом ногти на своей правой руке. – А что дает радиоперехват? Есть расшифровка?
– Нет, Михаил Юрьевич, – чуть поморщился Платов. – Будь у нас расшифровка, разговор бы шел от текстов.
– Ну да, – охотно согласился Сосновский и посмотрел на Платова, а потом на Шелестова самым невинным взглядом. – Значит, придется связываться с подмосковными частями ПВО, постами ВНОС и анализировать пролет каждого прорвавшегося в район Москвы вражеского самолета. Не поездом же будут переправлять им батареи для рации, бланки документов, деньги. Кстати, мы можем получить свежие изменения требований к заполнению воинских документов сопровождения, командировочных, хозяйственных и иных документов? Они могут и не успеть с внесением изменений в свои бланки, которые будут пересылать сюда.
– Обязательно получите, – пообещал Платов, и тут на его столе зазвонил телефон.
Комиссар госбезопасности слушал, чуть приподняв густую бровь. Потом задал несколько уточняющих вопросов о том, где произошло, кто сообщил, наличие свидетелей, кто выехал. И, положив трубку, внимательно посмотрел в глаза каждому из оперативников.
– Говорите, придется интересоваться всякими странными мелочами из сводок уголовного розыска? Пожалуйста: взрыв на территории радиотехнического завода. Это в районе станции метро «Сокольники». Цеха стоят пустые, производство было эвакуировано на Урал еще в 1941 году, и большая часть территории пустует. Берите мою машину и выезжайте.
Группа Шелестова прибыла к проходной завода, когда там уже стоял автобус с оперативной группой из МУРа и два грузовика с солдатами из состава московского гарнизона. У проходной дежурил боец с автоматом на груди, возле машин курили два милиционера. Один из них бросил окурок и бегом кинулся навстречу подъехавшей машине. Шелестов сунул старшине под нос свое служебное удостоверение и спросил:
– Кто тут старший, кто командует?
– Майор Кондратьев из городского управления, – отрапортовал старшина. – Он и солдат вызвал для оцепления. Сейчас там кинологи работают и саперы. Есть опасения, что остались еще взрывоопасные предметы.
– Проводите нас, старшина, – приказал Шелестов.
Место, где произошел взрыв, было видно издалека – в узких окнах старого цеха, расположенных под самой крышей, мелькали отблески огня. Там что-то продолжало гореть, и пахло горелой мокрой древесиной. Вокруг цеха ходили солдаты и люди в гражданской одежде с фонарями, осматривая землю под ногами. К воротам цеха вели рельсы от самого кирпичного заводского забора. Один из мужчин, одетый в кожаную куртку и меховую коричневую кубанку, подошел и коротко представился:
– Майор милиции Кондратьев, МУР.
– Подполковник госбезопасности Шелестов, – протянул руку Максим и пожал крепкую ладонь оперативника. – Кто сообщил о происшествии? Что удалось установить?
– Сообщил вахтер охраны, – кивнул в сторону проходной Кондратьев. – Он не видел вспышки, а услышал взрыв в этой части территории. Цех от проходной не видно.
– Он сразу вам позвонил в ГУВД? – спросил Буторин, глядя, как работают кинологи.
– Нет, в пожарную охрану, но те стали расспрашивать и быстро выяснили, что признаков возгорания не наблюдается. Сообщили нам, ну а мы действовали по инструкции военного времени. Если звук взрыва, значит, надо привлекать подразделения московского гарнизона. В цех пока не заходили, вас ждали, ну и обследовали территорию вокруг на предмет возможных взрывоопасных предметов и следов преступников.