Человек в прицеле. Страница 10

– Так точно, участковый уполномоченный…

– Вопрос и к вам, и к гражданину Васильеву, который здешние леса знает хорошо. Находили вы за последние месяцы в этих лесах что-то постороннее, в виде парашютов, каких-то контейнеров, которые на парашютах сбрасывают с самолетов, может, видели парашютистов?

– Никак нет, товарищ майор, – уверенно заявил участковый. – Мы службу знаем, про диверсантов-парашютистов предупреждены. За этим делом следим постоянно.

– А осенью как же? – вдруг вставил бородач. – Осенью же приезжали из города, местность прочесывали с солдатами. Было ведь дело?

– Так про то сообщалось в район и область, раз приезжали. Я про новые факты говорю, которых не было.

– Так, стоп! – поднял руку Коган. – Еще раз, товарищ участковый, что за случай, когда произошел?

– В ноябре произошел, двенадцатого числа! – сказал участковый. – Мальчишки сообщили, что видели парашют в небе на рассвете. Я выехал, допросил как положено и сообщил районному начальству.

– Где и что нашли после прочесывания?

– Так меня не привлекали для этого, – замялся милиционер. – Приехали, проверили и уехали. Нас в известность не ставили.

– Парашют нашли там, на дереве, – добавил Васильев. – Я вызвался провести через лес. Места знакомые сызмальства, вот меня вроде как проводником и взяли. Сымали с дерева парашют, при мне сымали. А ничего вроде больше и не нашли.

– Далеко отсюда место, где в ноябре нашли парашют?

– Километра два будет точно, – кивнул бородач.

– Ну вот что, товарищ участковый, – строго посмотрел на милиционера Коган. – Надо нам добраться до этого места. Кроме гражданина Васильева, нам помочь никто не сможет. Так что решайте!

Васильев с большой охотой согласился на профилактическую беседу и устное предупреждение об ответственности за самовольную вырубку леса. Стегнув лошаденку, он принялся править по накатанным следам саней, обещая, что так будет быстрее, а потом он свернет. Местность мужик действительно знал хорошо. Часто крутил головой, привставая с саней, сверялся с известными только ему приметами. Не прошло и часа, как лошадь по нетронутому снегу вывезла их к сосняку. Деревья стояли не очень плотно, но высота их была внушительная. Видать, почва здесь оказалась подходящей для сосен.

– Вона! – ткнул кнутовищем в небо Васильев. – Еще осталось.

Коган стоял, задрав голову вверх, где на ветвях сосны мотался обрывок парашютного полотна. «Значит, тоже 17 ноября, – думал оперативник. – Это уже третье место приземления, а мне в этом районе называли зафиксированных два. Почему так близко к дороге? Ветра в ту ночь не было, я уточнял. Погода была ясная. Не мог немецкий штурман так сильно ошибиться. И приземление рядом с дорогой могло означать только одно – отсюда до дороги недалеко, а на дороге ждала машина. Надо уточнить, какого рода был парашют: с креплением для человека или контейнера? 15 ноября взяли только парашюты и ни одного диверсанта».

Вернувшись к дороге, Коган с помощью участкового отметил на карте место приземления. «Мистика какая-то, – подумал оперативник. – За последние четыре месяца были три выброса в Подмосковье, и ни одного взятого диверсанта. До этого взяли двоих. Точнее, одного живым, а второй погиб в перестрелке. А последний выброс был днем 30 ноября. Тогда на обратном пути сбили немецкий самолет, а вот парашютистов не взяли. Нашли только два купола».

Через три часа они встретились с Буториным в селе Юрьево. На улице уже смеркалось, когда Коган подрулил к зданию сельсовета. В окнах кое-где горел свет керосиновых ламп. Электричество в районе еще не полностью восстановили, и на таком расстоянии от Москвы требования о ночном затемнении не было. В высоком здании сельсовета с двухскатной крышей в некоторых окнах горел свет. Выйдя из машины, он увидел, как в одном окне отодвинули занавеску, кто-то выглянул, посмотрев на подъехавшую машину. И когда Коган поднялся по ступеням к входу, дверь открылась и на пороге появился Буторин в накинутом на плечи полушубке.

– Здорово, Борис! – пожал руку Когану оперативник. – Я уж беспокоиться начал, что тебя где-то занесло в снегах. Как машина? Не подводила?

– Бегает, что ей сделается, – пожал плечами Коган. – Знаешь, как на флоте говорят, когда судно садится на мель? Не название судна при этом называют, а только фамилию капитана. Он сел на мель! Так и с машинами. По шоссе хорошо бежит машина, а вот забуксовал на ней уже именно водитель. Так-то, Витя!

– Оценил, оценил! – рассмеялся Буторин, пропуская товарища в коридор и закрывая дверь.

Он проводил Когана в комнату, где на столе стоял горячий чайник, на тарелке лежал уже нарезанный хлеб, несколько соленых бочковых помидоров и огурцов, небольшой шмат сала, банка рыбных консервов. В самом центре красовалась бутылка водки и три граненых стакана. Этот факт сразу заинтересовал Когана, и, раздеваясь у двери, вешая на гвоздь свое пальто, он спросил:

– А с кем-то это мы на троих соображать будем?

– Правильно оцениваешь ситуацию, – снова рассмеялся Буторин. – Не для сугреву, как тут говорят, а исключительно соображать будем.

И тут в коридоре послышались шаги. Уверенные, сильные. Как и ожидал Коган, в комнату вошел плечистый мужчина высокого роста с пышными буденновскими усами и пронзительными голубыми глазами. Стоило только посмотреть в глаза этому человеку, и сразу пропадало впечатление, что этот силач может свернуть в бараний рог любого, только слово неугодное скажи. Добродушный весельчак, работяга, который не умеет унывать, грустить и всегда находит выход из любого сложного положения, причем с улыбкой на губах.

– Вот, Селиваныч, – представил друга Буторин. – Это и есть мой напарник Борис!

– Егор, – добродушно прогудел мужчина, и ладонь Когана утонула в его лапище. – Замерз, наверное, давайте уж выпьем, а то водка греется. Когда еще я ее из сеней принес.

В первую очередь выпили, как и водится, «За победу!» Захрустели крепенькими огурцами, с наслаждением стали вгрызаться в душистое, с запахом чеснока, сало, заедая еще теплым ржаным хлебом. И сразу отошли дневные заботы на задний план, и сразу на душе стало теплее и радостнее. Усталость и напряжение отпустили, отошли деликатно в сторону.

– Отдохнете сегодня, отоспитесь, а то неизвестно, как завтра день сложится, – наливая по второй, заговорил Селиваныч. – Может, метель и улеглась совсем, а может, под утро снова разыграется. Декабрь, он такой. То оттепель и снова осенью пахнет, а то закружит, и уж кажется, что зима не первый месяц вьюжит и морозит и до января снег не растает.

– А давайте за наших баб, – неожиданно предложил Буторин. – За наших русских баб, на которых этот мир держится. Они тут в тылу за мужиков и пахали, и косили, и детей кормили, растили. А когда надо было, и окопы рыли.

– Ну что, – хрустя огурцом, продолжил он, – давайте теперь о делах. Мы тут с Селиванычем пообщались, а он человек в районе не последний: фронтовик, председатель сельсовета, а до этого за два года два колхоза поднял, причем одновременно! Башковитый мужик и все здесь знает. И всех!

– Ну, это ты, Виктор Алексеевич, перебарщиваешь маленько, – пробурчал мужчина, – но что воевал, это точно, и здесь всех знаю, и места эти мне с детства знакомы. Когда революция произошла, мне тринадцать лет было. Навидались всякого. А уж банд в округе в те времена было – ужас! Но мы, пацаны, ничего тогда не боялись. И сейчас подрастает у нас такое же беспокойное племя. Я к чему завел разговор-то. Вот Виктор Алексеевич мне сегодня задавал вопросы о парашютистах. Про то, как три недели назад они с самолета в наши леса прыгали. И не нашли никого. Как и положено, сразу в район сообщили, доложились, что собираем охотников своих, активистов. Оружие, какое есть, в основном охотничье, и в лес, значит. Старшими меня назначили и участкового, капитана Жилина. Я не к тому, что хвалюсь, но народ за мной идет, верит в меня!

– Селиваныч, не отвлекайся, – рассмеялся Коган. – Ты тут командир заслуженный, и народ тебя уважает. Это же и так понятно.