Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ). Страница 96

– Степан! – обратился Ермак к Кривцову. – Твоё слово.

Степан поднял голову. Лицо бледное, голос ровный, без надрыва.

– Братья, простите. Да, я помогал Елисею. Да, следил за Максимом. Но не со зла. Мне страшно. Мы окружены врагами. Все против нас. Пороха нет. Помощи не будет. Русь забыла нас. Я хотел уйти, пока жив. Если можете – простите.

Круг зашумел.

– Врёшь!

– Трус!

– Предателю не жить!

– Смерть изменникам!

О прощении Елисею и Степану не говорил никто.

Ермак поднял булаву. Ропот стих.

– Хватит. Выслушали обвинение, выслушали их слова. Теперь решать. Как поступим? Кто за смерть – поднимите руку.

Руки взметнулись густым лесом. Кажется, все.

– Значит, так тому и быть, – сказал Ермак. – Не место на земле иудам.

Елисей криво усмехнулся и презрительно посмотрел на толпу. Хотел что‑то сказать, но передумал.

Степан опустил голову. Плечи дрогнули.

– Повесить завтра утром, после исповеди.‑ сказал Ермак. – На воротах острога. Чтобы все видели и помнили: так будет с каждым предателем.

Елисея и Степана увели обратно в острог. За ними последовал отец Игнатий Тихомолв.

– Теперь – за работу! – крикнул Ермак. – Только так мы победим врага.

Люди начали потихоньку расходиться. Я тоже ушел. Напряжение спало, я понял, как устал за эти дни. Толком я и не спал. Вернувшись в избу, я упал на лавку и мгновенно уснул.

… На следующее утро двое дюжих казаков взяли Елисея под руки, повели к воротам. Шел сам, гордо выпрямившись. Ещё двое – Степана. Тот шёл, спотыкаясь, ноги подкашивались.

У ворот уже приготовили верёвки: перекинули через верхнюю перекладину, свили петли.

Перед острогом стояла толпа. К ней вышел Ермак, Матвей, другие сотники.

Я, хоть и пришел, отвернулся. Не хотел смотреть. Да, предатели. Да, заслужили. Но всё равно – тяжело видеть, как вешают людей. Смерть в бою все‑таки что‑то другое. На лодке я бы зарезал Елисея не задумываясь. А тут…

– Не поминайте лихом, – крикнул на прощание Елисей. – Я делал то, что считал нужным.

Степан молчал. Губы шевелились беззвучно – молился, наверное.

Накинули петли. Казаки подняли Елисея и Степана, отпустили, и они повисли над землей.

Собравшаяся толпа молчала. Даже те, кто вчера кричал «смерть», притихли. Многие крестились.

Ермак подождал с полминуты и громко произнес:

– Братцы! Пусть это будет уроком. Кто товарища предаст – сам зовёт свою смерть. Мы здесь одни против всех, и выстоим, только держась друг за друга. Запомните: предательство не прощается. Никогда.

– Верно! – откликнулись из толпы.

– Правильно!

– А теперь за работу, – велел Ермак. – Тела снимите и похороните за городом. По христиански. С молитвой.

Люди постепенно стали расходиться. Я тоже ушел. Надо идти в кузню.

….Я соскучился по работе. Не так, как по Даше, но все‑таки. За несколько дней без меня работа не встала, хотя некоторая потерянность ощущалась. Новые печи еще не пришли в рабочее состояние, но людей мы готовили к работе в старых кузнях, превратившихся во что‑то вроде учебных классов.

Народ встретил меня очень радостно. Особенно Лапоть. Двинул меня своей лапищей по плечу, заорал:

– Я знал, что ты вернешься!

Я тоже был очень рад его видеть. Хороший он человек. Веселый и доброжелательный.

Тогда, значит, так.

Линейки я уже сделал. Часть из них уже успели поломать, одну даже спалить о раскаленную заготовку, но другие – работают. Пока меня не было, своими силами люди сделали еще две на основании моего эталона. Я посмотрел – вроде похоже и даже очень. Глазомер у меня, похвалюсь, очень неплохой, но даже если пойдут ошибки, то они будут на всех измерительных инструментах одинаковые, поэтому на стандартизацию это не повлияет. Даже если наш миллиметр окажется в полтора настоящего, это будет означать только то, что сибирский миллиметр – самый большой в мире!

Шутка, конечно, но по сути я прав.

Оружейные мастера на Руси сейчас делают пушки кто во что горазд – со своими диаметрами стволов, из‑за чего ядра к одному орудию не подходят к другому. Мы такой роскоши позволить себе не можем. У нас условия совсем экстремальные.

Что у нас теперь по программе? Надо довести систему измерений до конца. То есть, к метрам‑сантиметрам добавить литры и килограммы.

Это не прихоть. Это очень важно. И к тому же, я люблю доводить работу до конца.

…Для начала, в двух словах о том, что у нас сейчас.

В шестнадцатом веке на Руси существовала собственная система мер объёма, основанная на старых традициях. И для измерения сыпучих продуктов – зерна, муки, соли, а также для жидкостей – мёда, пива, вина и масла.

Для сыпучих тел основной единицей был четверик, равный примерно двадцати шести–двадцати семи литрам. Более крупными мерами считались осьмина, составлявшая восемь четвериков, то есть около двухсот десяти литров, и хлебная четверть, равная двум осьминам, или шестнадцати четверикам, – приблизительно четырёмстам двадцати литрам. В некоторых регионах встречалась мера под названием «кади», объём которой колебался в пределах пятидесяти–шестидесяти литров. Для мелкой торговли применялись коробья и сапетки, обычно равные долям четверика.

Для жидкостей использовались другие меры. Основной была ведро, равное примерно двенадцати с лишним литрам. Меньшими делениями служили кружка – около одного литра с небольшим, чарка – примерно одна десятая литра, а также штоф, появившийся позднее, в семнадцатом веке, и имевший объём около 1,2 литра. В быту часто употреблялся ковш, вмещавший от одного до двух литров.

В торговле и хозяйстве применялись и более крупные меры. Наиболее распространённой была бочка. Вместимость ее зависела от местных традиций, но в среднем составляла сорок–пятьдесят вёдер, то есть порядка пятисот–шестисот литров. Для домашних нужд употреблялись также корчаги и кумганы – большие глиняные сосуды объёмом до десяти–двенадцати литров.

Следует учитывать, что система мер в ту эпоху существенно различалась в зависимости от региона.

Ну а если коротко, для сыпучих продуктов главными мерами оставались четверик, осьмина и четверть, а для жидкостей – ведро и бочка.

Так что проблем – море. По сути, такая система мало чем отличается от «на глаз». В будущем, если мы выживем, нас неизбежно ожидает, потирая ладошки, вредная наука химия, и с ней необходима точность и еще раз точность. Граница между «мы взорвали враги» и «мы взлетели на воздух при изготовлении боеприпасов» очень тонка, и в осьминах – четвериках ее не отмерить.

Глава 20

Недолго думая, я сделал железный куб без крышки со стороной в десять сантиметров – именно чтоб изнутри расстояние было в десять сантиметров, не снаружи. Получился кубик емкостью в один литр. Потом аналогичным образом – поллитра (как много всего звучит в этом слове!). Хорошие вышли, мне понравились. Брутальные. Хоть в сибирскую палату мер и весов (нет такой? Придумаем!).

Затем показал свою работу Лаптю, Макару и остальным, кто собрался в мастерской.

– Будем по‑новому теперь мерять. Не четвериками, а как велит науке. Так точнее. Внутри помещается литр или поллитра.

Макар пожал плечами, Лапоть хмыкнул.

– Давай, пусть будет. А то раньше путались, и на глазок делали.

– На глазок – опасно, – сказал я. – Особенно для огненной смеси. Может и не потечь, и не загореться, а то и наоборот – вспыхнуть, когда не надо, и это будет очень плохо.

– Поллитрой, наверное, очень хорошо брагу мерять, – неожиданно вставил Лапоть.

Боже, как он прав. Я даже закашлялся.

– Сейчас не этого, – я остановил его творческий порыв. – Вот победим Кучума, тогда и будем брагой заниматься. А пока – чистый спирт! Я имею ввиду, спирт для добавления в огнеметную смесь.