В переплет по обмену, или Академия должна выстоять (СИ). Страница 36

Вот зачем мэссину шар предсказаний, который на ярмарках используют чревовещатели? Или кнут для верховой езды, предназначенный для обычных, немагических животных? Причем кнут был кем-то определенно пожеван в том месте, где была твердая рукоятка.

Приспособления пошли в ход. Профессор тихо шептал названия, а белка-летяга проворно передавала названный инструмент, ни разу не ошибившись. Словно знала каждый как свои пальцы и хвост, зараза, когда как я сама в трети случаев ошибочно принимала за названный предмет что-то другое.

Руффи сидела на столе вполне смирно, не огрызалась и не рычала, хотя профессор заглядывал не только в уши и пасть, но и под хвост. Мантикора вообще проявляла стойкий пофигизм, воспринимая осмотр как один из вариантов ублажения себя любимой — даже затарахтела от удовольствия где-то в середине экзеуции.

Я напряженно следила за движениями профессора, нервно сглатывая, когда Шуша передавала в руки мужчины новый предмет. С каждой следующей минутой я наблюдала, как складочка между бровей профессора заметно углубляется и темнеет. С каждой минутой сосредоточенность и молчаливость профессора мне нравились все меньше и меньше.

Итан грыз ногти, сосредоточенно и последовательно, начав с большого пальца и переходя дальше. Стоял за моей спиной и усердно клацал зубами, заставляя, если не вздрагивать, но немного напрягаться.

— Что ж, — проговорил профессор, снимая с носа магические окуляры, в которых он то и дело менял линзы, вставляя в оправу по две, а то и по три зачарованных стекла, — я вижу небольшой дисбаланс в магических потоках, но он на столько слабый, что я даже не рискну предположить, что могло такого случиться, что вы примчались ко мне посреди ночи. Даже отравление лемура было в десятки раз очевиднее, чем состояние Руффи.

Как мило профессор назвал обычное опьянение — мой Нери всего лишь отравился. Да, у Руффи все иначе.

— Она принялась расти, профессор, — проговорил Итан, забирая на руки мантикору, которая тут же затарахтела в два раза сильнее — даже чашки на краю стола задребезжали в унисон.

— И на сколько же она выросла? — мужчина со скепсисом во взгляде приподнял руку над столом, показав размер чуть больше теперешней мини-версии мантикоры.

— Нет, профессор, больше, — я покачала головой, и фыркнула, когда рука мэссина приподнялась над столом еще немного, — еще больше.

— Профессор, она стала выше своего первоначального размера где-то на два локтя, — Итан не выдержал нашей игры в «больше и еще больше» и, встав на пуфик для ног, поднял руку над головой. — В последний раз она выросла до такого размера.

Профессор зоомагии нервно сглотнул и присел на стул. Отхлебнув из чашки чай, который предусмотрительно подлила Шуша, мужчина потер глаза и впился взглядом в Руффи. Зрачки стали из лиловых черными, а в глубине я заметила алые всполохи — один в один взгляд монстра с лекции по разнообразию видов магических животных. Жутко до такой степени, что волоски встали дыбом, причем не только у меня, но и у животных. Руффи и Шуша стали походить на меховые шарики, так у них встопорщилась шерсть.

— М-да, — загадочно протянул профессор, привлекая к себе все наше внимание, и заставляя чувствовать зуд нетерпения всей кожей. — М-ммм, даааа, делаааа.

Глава 48

Вердикт

Эдера

— М-ммм, даааа, делаааа.

Кажется, дыхание затаили даже чахлые фиалки на подоконнике, а не только мы с Итаном. А профессор вновь нацепил на нос окуляры и, щелкнув ногтем по одному из стекол, прикрыл глаза. А чтобы ему, видимо, не мешали, стекла постепенно потемнели, став совершенно непрозрачными.

Мы с Итаном переглянулись, оценили степень озадаченности и нервного состояния и дружно сделали шаг к столу. Говорят, степенное распитие горячего ароматного чая способствует достижению медитативного состояния, но, видимо, этот постулат придумали те, кто начинает чаетерапию в совершенно уравновешенном состоянии. Объемный глоток обжег и язык, и небо, а из глаз брызнули слезы. Ощущение было, словно я огнедышащий дракон, подавившийся собственным пламенем.

— Кх-кх, Шуша, не подскажешь, чай немного разбавлен пьянящей настойкой? — задал вопрос Итан с таким невозмутимым лицом, словно пил что-то другое, отличное т содержимого в моей чашке.

— Да, — кивнула Шуша с такой же невозмутимой мордочкой, — приблизительно так же, как и Руффи подросла…побольше.

Я попыталась поставить чашку на блюдце, а в уме вела подсчет, сколько в том глотке было настойки, если перевести на конфеты, что мы съели в ночь перед отправкой в другое королевство. Помниться, перед глазами начало плыть после пятой или шестой конфеты, а по моим подсчетам получалось, что сейчас во мне гораздо больше и даже без шоколада. Понятно, почему чашка не желала вставать в центр блюдца и постоянно заваливалась.

— Эдера, съешь конфетку, — неожиданно сочувственно предложил Итан, протягиваю последнюю «Рошьель», — и орешки, орешки бери, побольше бери, не стесняйся.

— Да, лэсси Миович, я вам сейчас и сэндвич организую — после такого горячего чая ва определенно нужно что-то сытное и мясное, — рядом засуетился профессор, откупоривая один из флакончиков, что достал из своего саквояжа, и протянул мне, — и вот это выпейте срочно, залпом.

Сначала я решительно отказалась, покачав головой и даже попыталась оттолкнуть флакончик, но неожиданно для меня вместе с моей головой закачались и комната, и стол предо мой, и Шуша на столе. А уж как повели себя орешки и конфета — не передать словами — словно живые поскакали по наклонной столешнице и попрыгали на качающийся волной пол.

После такого представления захотелось обдумать ситуацию, но в голове вдруг образовался какой-то тягучий непроглядный кисель, а парень, глядящий в глаза, показался умопомрачительно притягательным, что вновь захотелось его поцеловать — нужно было только поймать его лицо, ускользающее куда-то в сторону. Что за безобразие: смотрит он мне в глаза, а все вокруг плывет и рассеивается, даже голос какой-то размытый, словно слова растягиваются вязкой карамелью. И что он там мне говорит-то?

— Эээдддиииии, пеееейййй!

Губы и язык, потерявшие чувствительность от огненного чая, вдруг вновь опалило чем-то горьким, затхлым, взрывающимся на языке противным фейерверком, а затем словно заморозило зонтиком лэс Маршелин. От последних ощущений, да еще от мысли, что сама куратор пришла в эту комнату и застала меня в состоянии то ли отравившегося лемура, то ли боевого единорога, готового брать тараном осажденные ворота, в голове резко прояснилось, а комната выровнялась, перестав качаться. Только Шуша продолжала то ли танцевать, то ли падать, облизывая при этом лапки, которые периодически опускала в мою чашку с горячительным чаем.

— Мне лучше, — проговорила я и в доказательство схватила левой рукой белку-летягу, а правой отобрала у Итана из рук флакон, из которого только что в меня вливали замечательное средство от «отравления». — Шуша, прости.

Белке хватило пары капель, чтобы взгляд прояснился, а на мордочке появилось выражение крайнего смущения.

— Я только хотела понять, чем тебе чай не угодил, вы же конфеты точно с такой же настойкой ели, и нормально же все было.

Рядом дружно закашлялись Итан и профессор, стараясь дружно скрыть желание посмеяться над незадачливой мной, но не на ту напали — я от такого не смутусь…смусюсь…смустю…тьфу! Не покраснею, вот! А, лучше, вообще, смутить этих двух…или пока лучше одного, ведь мы же пришли сюда с благородной целью — выяснить, что происходит с конкретным животным.

— Мэссин Лианел, так что же все-таки с Руффи?

— Я не вижу проблемы кроме немного разбалансированных потоков, но это происходит постоянно со всеми магическими созданиями, стоит им ощутить эмоциональный всплеск. Например, у всех магов такое происходит по несколько раз за день, стоит им, например, напиться или…поцеловаться, да даже подумать о поцелуе — и уже хоп, дисбаланс. И при этом ни один маг еще ни разу не вырос в два своих роста или…