Прикосновение смерти (ЛП). Страница 1

Т. Л. Мартин

Прикосновение Смерти

Над книгой работали:

ComAstral

Delphina

Roksi

Глава 1

Ромео и Джульетта сами не смогли бы сыграть маму и папу лучше, даже если бы постарались. На самом деле, если бы у них когда-нибудь была возможность встретиться, мои родители, будучи молодой парой, игравшей на школьной сцене, были бы очень близки с трагическим дуэтом Шекспира. Я прекрасно представляю себе их первый разговор:

Тэлли и Стив: Ах, да. Вы говорите, яд?

Ромео и Джульетта: Яд, да, да. И кинжал тоже, если у вас найдется лишний?

Тэлли и Стив: Во имя любви? Конечно!

Ромео и Джульетта: Вы так добры, спасибо. Может быть, вы двое подумаете о том, чтобы сыграть нас на сцене в двадцатом веке?

Тэлли и Стив: Еще бы, для нас это было бы честью! Более того, мы можем просто попытаться превзойти вас двоих в наше время!

Ромео и Джульетта: Хахаха, как здорово!

Я качаю головой, костяшки пальцев белеют, когда я крепче сжимаю фотографию. Они вдвоем отлично подготовили почву, мама и папа. Даже на фотографии десятилетней давности их любовь согревает, когда они лежат, сплетясь в объятиях друг друга.

— Черт возьми, Лу, — рявкает Бобби, отрывая меня от моих мыслей.

Мой взгляд направляется к обветшалому крыльцу, где он отпирает для меня входную дверь. Я слышу по его голосу, как его разочарование берет верх. Родом из Форт-Уэрта, штат Техас, Бобби уже говорит с сильным южным акцентом, но когда он раздражен, это проявляется особенно сильно.

— Ты не можешь продолжать игнорировать меня. Может, ты просто остановишься и отнесешься к этому рационально хоть на секунду?

Я не останавливаюсь, чтобы оглянуться на него, когда осторожно убираю фотографию в задний карман. Я хватаю последнюю спортивную сумку, стоящую у моих ног, затем запихиваю ее в кузов моей упакованной «Тойоты Такома», прежде чем натягиваю синий брезент с одного конца на другой.

— Я больше не буду этого делать, Бобби. Я не могу вести этот разговор прямо сейчас, не тогда, когда я в таком эмоциональном расстройстве.

Боже.

Просто находиться в доме, видя маленький огород бабушки и мельком парк, в который я обычно ходила с ней каждое утро… Свежая, глубокая боль поселяется в моей груди, успокаиваясь так, будто говорит мне, что она будет там какое-то время. В Лос-Анджелесе есть на что посмотреть, кроме захламленного парка, но это не помешало ему стать одним из любимых мест бабушки.

Я подавляю стон от нахлынувших воспоминаний. Неужели Бобби не знает, как это тяжело? Как я снова и снова почти отговаривала себя от этого? Целых шесть месяцев с тех пор, как я порвала с ним, и из всех дней именно сегодня он решает, что хочет поговорить?

— Лу…

Ступеньки крыльца скрипят, когда он спускается по ним. С неохотным вздохом я наконец смотрю на него. И только тогда, наблюдая, как он волочит ноги по бетонной подъездной дорожке, опустив глаза и безнадежно свесив руки по бокам, я начинаю понимать, насколько сильно мой уход может ударить по нему.

Неважно, что я покидаю не его дом, что он так и не смог убедить меня оставить бабушку и переехать к нему. Для Бобби видеть, как я ухожу из этого места, больше похоже на прощание, чем когда я разрывала наши отношения.

Дело не в том, что Бобби плохой парень. На самом деле, под всем этим он один из хороших. Когда мы впервые встретились, он был звездой баскетбольной команды, на пути к полной стипендии, прежде чем повредил колено в выпускном классе. Мне было наплевать на баскетбол, не игра привлекла меня к нему. У нас завязалась легкая дружба на той же неделе, когда он переехал сюда, и в конце концов одно привело к другому. Что я могу сказать? Он был новичком, у него не было друзей, и одиночка внутри меня была привлечена этим. Конечно, его очаровательная, глуповатая сторона тоже считается.

Но пять лет — это долгий срок. Вещи, как и люди, меняются. Мы больше не в средней школе, и я достаточно долго ждала, пока он перестанет пялиться на дно пивной бутылки или на экран телевизора.

Он подходит ко мне, его шапка слишком плотно надвинута на недавно образовавшиеся складки между бровями.

— Она оставила тебе дом не просто так, Лу. Может быть, твоя бабушка хотела…

Я прерываю его предупреждающим взглядом, и он быстро меняет тактику.

— Слушай. Я просто… я не знаю, когда… увижу ли тебя когда-нибудь снова. И мне нужно кое-что сказать, прежде чем ты уйдешь.

Он почесывает небритый загривок на подбородке большим пальцем.

Я знаю, что ему нелегко вот так раскрываться. Но чего я хочу больше всего на свете, так это завести двигатель и нажать на педаль газа, но вместо этого я терпелива. Прислонившись левым бедром к автомобилю, засунув руки в передние карманы джинсов, я слушаю.

— Я понимаю, хорошо? Я не был лучшим парнем в мире.

Я приподнимаю бровь.

Давай, Бобби. Ты можешь придумать что-нибудь получше этого.

— Я облажался, не всегда относился к тебе так, как должен был. Но иногда… Ну, иногда нужно потерять кого-то, чтобы оценить то, что у тебя действительно было.

Я фыркаю.

Он игнорирует это.

— Я ничто без тебя. Я должен был умолять тебя вернуться ко мне тогда, в ту секунду, когда ты ушла, но сейчас я здесь. И я… Черт, ты нужна мне, Лу.

Вот оно. Он ничто без меня. Он нуждается во мне.

Как насчет того, что мне нужно?

— Этот переезд не из-за тебя, Бобби, — бормочу я.

Насколько я понимаю, он настолько далек от истории, что находится на другом конце библиотеки. Моя правая сандалия постукивает по бетону, выдавая раздражение, которое я изо всех сил пытаюсь скрыть в своем голосе.

— Я просто… я должна выбраться отсюда. Этот дом… — я сглатываю, боль снова нарастает у меня за глазами. — Я не могу остаться.

— Итак, ты переезжаешь в Вентуру. Санта-Моника. Неважно. Я бы это понял. Но не через всю чертову страну.

— Я не говорила, что собираюсь пересечь страну. Я… я не знаю…

— Именно. Ты даже не знаешь, чего хочешь, — перебивает он, повышая голос.

Он начинает расхаживать, задерживаясь вокруг моего грузовика. Теперь я чувствую исходящий от него запах дешевого пива, он исходит от его кожи, смешиваясь с сигаретным дымом, привычкой, которую он, должно быть, перенял с тех пор, как я видела его в последний раз.

— Я знаю, чего хочу, — говорю я.

И это правда. Вроде того. Я отталкиваюсь бедром от грузовика и маневрирую, пробираясь к водительскому сидению, открываю дверь и, не раздумывая ни секунды, забираюсь внутрь.

У меня перехватило горло, ностальгия тяжестью сдавливает грудь. Бабушки больше нет, ее дом — это все, что у меня осталось, и хотя я знаю, что должна уехать, это нелегко.

— Нет, — говорит Бобби, его голос приглушен треснувшим окном. — То, что ты делаешь — это убегаешь.

Пытаясь сохранить нейтральное выражение лица, я закатываю глаза и завожу двигатель.

— Ну и что? — восклицаю я.

Я ненавижу, что на моих нижних ресницах появляются слезы, угрожающие пролиться. Я просто хочу продолжать злиться. Злиться намного легче, чем горевать.

— Что плохого в том, чтобы убежать? Бабушка мертва. Мама мертва. И папа убедился, что он не слишком отстал от нее.

Низкий гул двигателя уже начинает успокаивать меня, тонкое напоминание о том, как я близка к тому, чтобы уйти от своей проклятой жизни.

— Я пережила это.

Все никогда не бывает так просто, как мы себе это представляем. Неприятное, холодное чувство пробегает по моей коже от осознания того, что вся моя жизнь аккуратно упакована в кузов моего грузовика. И вот я здесь, оставляю позади единственный дом, который я знала, собираюсь встретиться лицом к лицу с неизвестностью, и каждая проходящая секунда только увеличивает уязвимость, растущую внутри меня.