Ревизор: возвращение в СССР 42 (СИ). Страница 19

Наконец, из двери вышел Ираклий. Пожал ему руку и тут же оттащил в сторону:

– Нужна твоя помощь, дружище. Будет новый рейд по линии группы общественного контроля Верховного Совета, и я попрошу тебя сыграть в нем необычную роль.

– Это по рынку в Зеленограде? – сообразил Ираклий. – Костя Брагин показал мне письмо.

– Все верно, наверху рейд одобрили, но есть тонкости.

И я рассказал ему, какую роль в рейде придется играть, если согласится.

– Ну это всяко интереснее, чем полночи на деревянных ящиках сидеть в кузове хлебовозки, как было когда у мясокомбината в засаде выжидали, – сказал задумчиво Ираклий, – у меня только есть сомнения, что я хорошо сыграю свою роль… Я же ни в каких кружках театрального искусства не обучался…

– Роль у тебя, скорее всего, полностью молчаливая будет. Марк будет директора забалтывать. Ты же изображай робкого сына, восхищающегося энергией и напором своего отца. Так и смотри восхищенно ему в рот, когда он будет с директором толковать.

– А директор меня за слабоумного не примет? – фыркнул Ираклий.

– Да нам это даже на пользу будет, если так. Главная твоя задача будет подтвердить директору, что Марк выходец с Кавказа, наличные деньги привык заносить, куда надо, и никакой опасности вымогать с него взятку не имеется. А если ты слабоумный, то и в свидетели дачи взятки тоже не годишься. Понимаешь?

– Не, ну если так, то я сыграю, конечно…

– Главное – не перебарщивай, – предостерег я его. – Потренируйтесь с Марком хоть немного, чтобы он сказал, как именно тебе лучше на него смотреть. Марк мужик опытный, он фальшь хорошо чувствует.

Расстались с Ираклием, и я в «Труд» поехал. Надо же Ганиной статью мою отвести по Ирландии. А то уже середина октября, а у меня только одна статья за месяц вышла. Непорядок…

***

Москва, Лубянка

Полковник Губин постарался выполнить распоряжение генерала Назарова максимально добросовестно. Прежде чем идти к племяннику заместителя министра легкой промышленности, он сначала больше часа побеседовал с полковником Третьяковым, как и велел ему генерал, а после этого ещё очень долго думал. Разговор с Третьяковым оказался для Губина весьма познавательным.

Оказалось, что Ивлев уже очень много куда влез, как бы это ни было удивительно для парня такого возраста. В частности, он узнал про «Бессмертный полк» и про инициативу с раскопками на полях боевых сражений Великой Отечественной Войны. Причем обе они были сделаны, когда Ивлеву еще и семнадцати лет не было…

Его друг из Первого главного управления, который ему рассказывал про Ивлева, получается, сам об этом ни малейшего понятия не имел, иначе бы обязательно ему рассказал.

Правда, Губину не понравилась однозначная ангажированность Третьякова в отношении Ивлева. Создавалось чёткое впечатление, что именно его полковник винит во всех своих бедах в Первом главном управлении КГБ.

Губин фанатиков опасался и недолюбливал, будучи уверен, что любой фанатизм имеет свои корни в достаточно недалёком уме. Ну и глупо же на самом деле выглядит, когда полковник КГБ обвиняет в своих проблемах человека, который, по идее, вообще понятия не имеет о его существовании на белом свете. Ивлев же ни разу не встречался лично с Третьяковым. Откуда же к нему такая ненависть? Тут бы ему по уму себя стоило бы винить во всём произошедшем. Именно он же начал преследовать Ивлева, да ещё потом пошёл с этой же идеей к Вавилову, который с этим Ивлевым нянчиться готов. И правильно, в принципе, учитывая, на какой уровень он его отношения с Андроповым поднял, позволив подвинуть других заместителей…

И то, что Третьяков не так долго пробыл на своей должности, этому не оправдание. Всё же должность-то начальственная. Сам не разбираешься из-за того, что недавно её занял, так выдели время и поговори со своими подчинёнными. Очень вряд ли они ему умалчивали про что-то важное. Значит, скорее всего, плохо расспрашивал.

Впрочем, свою оценку Третьякову он дал сугубо на будущее, если с ним ещё раз придётся по какому-то вопросу пересечься. При его работе помощником заместителя председателя КГБ это было жизненно важное умение – формировать своё собственное представление о каждом подчинённом, с которым приходилось иметь дело. Ведь важной частью его работы было при необходимости быстро найти тех, кто сможет выполнить очередное поручение Назарова, часто достаточно сложное и далёкое от возможности использования тривиальных способов решений.

Так что он сделал себе пометку о невеликом уме Третьякова и о том, что его точно нельзя использовать при необходимости поиска каких-то нестандартных решений. Этот человек по своим личностным качествам может сгодиться разве что для длинных выматывающих допросов при необходимости…

По итогам разговора с Третьяковым и собственных размышлений он выписал четыре темы, по которым его негласный агент Артём Николаевич Кожемякин, племянник заместителя министра легкой промышленности СССР, мог бы пытаться найти темы для общего интереса с Павлом Ивлевым.

Вот теперь уже можно и звонить Артёму Николаевичу, вернее, для него он, скорее всего, в ближайшие годы так и останется Артёмом. Уж больно давно он его знает… Ещё как-то помогал ему лук делать из старой лыжи, когда тот был десятилетним подростком.

Отец его, правда, тот лук быстро изъял, уж слишком мощным он получился. Артем тогда на даче рыжую кошку на соседнем участке чуть не пристрелил, перепутав с лисой. А в том дачном кооперативе, где у замминистра был свой участок, ни одного случайного человека, конечно же, не было, у которого можно было бы безнаказанно кошку убить, даже с лисой спутав...

Он снял трубку и быстро набрал на диске номер телефона. Спустя три гудка Артём ответил:

– Алло!

– Артём, здравствуй. Это Губин Сергей Иванович, есть время сейчас переговорить?

– Для вас, Сергей Иванович, у меня всегда есть время, – ответил ему молодой человек, в голосе которого он явственно различил радость.

Губин улыбнулся. Ничего чрезвычайного не произошло, Артём по-прежнему явно будет рад с ним пообщаться и получить новое задание по линии комитета. Тут же договорились встретиться в ресторане этим же вечером. В зале одного из ресторанов гостиницы «Россия», откуда открывался совершенно чудесный вид на Московский Кремль.

***

Москва, комната в общежитии МВД

Получив новые указания от майора Баранова, Любаша немедленно встрепенулась.

Вспомнила, когда с ним беседовала, что что-то точно она слышала про каких-то любовниц заводского начальства. Но как-то в тот момент, когда ей это рассказали, она это мимо внимания пропустила и ни в один отчёт не включила.

«А ведь прав Баранов, – это упущение с моей стороны», – подумала она.

Правда, во время разговора с майором она ему об этом не сказала. Знает его – он ругаться будет, упрекать в небрежности. Сам-то он, конечно, уже много лет милицейской работой занимается, наверное, считает себя идеалом безупречного труда. А она девушка молодая, в милиции недавно, вот и не сообразила, что это важная информация.

Но в беседе с майором она промолчала не для того, чтобы вообще ему об этом не сообщать, а чтобы сообщить потом, когда она эту информацию припомнит и сможет использовать. Сразу заодно и отчитается, что вот, пожалуйста, получила новое указание и тут же по нему успешно отработала.

Но кто же конкретно и про кого именно ей говорил? Или даже не ей, а при ней просто кто-то рассказал?

Люба так усиленно старалась это вспомнить последние часы, что аж чуть голова не заболела. И только тогда она сообразила, что, возможно, вспомнить удастся, если отвлечься на что-нибудь.

Ей ещё в детстве мама говорила, что это помогает. При ней говорила, разговаривая с бабушкой, которая забыла, куда нитки с иголкой положила. Люба уже не помнила, помогла ли тогда мамина хитрость бабушке найти нитку с иголкой. Ну а вдруг ей сейчас поможет?

И она, вместо того чтобы сидеть и морщить лоб, пытаясь вспомнить, притащила накопившуюся кучу неглаженного белья. Давно уже пора было им заняться, но всё как-то силы духа не хватало.