Аландская Звезда (СИ). Страница 27

Увы. Все это в любой момент могло пойти прахом. Некогда страстно влюбленный в нее Константин в последнее время совершенно переменился. Он, можно сказать, стал абсолютно другим. Иначе говорил, двигался и даже пах, но что самое ужасное, никто, кроме нее, не замечал этого!

Стоит ли удивляться, что в такой ситуации ей требовались друзья? Но этот новый Константин был столь жесток, что лишил ее единственного по-настоящему близкого человека — Машеньки Анненковой. Теперь, из-за высокого положения Санни, как называли теперь ее все, включая юную наперсницу, они практически не могли видеться. В самом деле, как великой княгине выбраться из дома? Во дворце еще с прошлого 18 века имелась собственная домовая церковь Введения во храм Пресвятой Богородицы, занимавшая небольшое, в четыре окна на Неву, помещение на первом этаже. В магазины и другие публичные заведения сами не ходят. Визиты делают только людям своего круга…

Оставались только посещения святых мест и благотворительность, к которой в последнее время пристрастилась Александра Иосифовна. Раньше она даже не подозревала, сколько в блестящей с виду столице великой империи беспризорных детей. Прекрасные улицы оказались переполнены сиротами или бежавшими из дома детьми малоимущих. Одни попрошайничали, другие промышляли мелкими кражами, третьи с малолетства оказывались вовлечены в стыдные вещи, о которых ей, конечно, никто не рассказывал, но она и сама догадалась.

И так уж случилось, что только там, в приютах и на благотворительных собраниях, она могла видеться с бедной Машей, оказавшейся такой же доброй и отзывчивой, как она. Правда, та сейчас тоже выглядела неважно. Говорила, что много молится и часто совершает сеансы, чтобы понять, как помочь высокопоставленной подруге.

— Ваше императорское высочество, — еле слышно от усталости прошептала она. — Духи открыли мне тайну…

— О чем ты, дитя мое?

— Я не смею говорить вам такие вещи.

— Ну уж нет. Теперь ты тем более должна мне все рассказать!

И Маша рассказала. Оказывается, в ее Костю вселился какой-то злой дух. Не сам Асмодей, конечно, но тоже очень сильный и злокозненный. Именно он подсказывал мужу, как воевать с англичанами и французами, но плата была поистине непомерна! За это супруг будет вынужден пожертвовать не только своей бессмертной душой, но и одним из их детей. Скорее всего, первенцем — Николкой.

— Не может быть, — возмутилась Санни. — Константин никогда не пошел бы на это! Да, он переменился ко мне, но сына и девочек любит по-прежнему!

— Это было раньше, — ничуть не смутившись, продолжила Анненкова. — Но теперь ведь это уже не совсем он…

Возразить на этот аргумент у великой княгини не получилось. А милая Мари тут же предложила выход, подсказанный духами.

— Это вода из святого источника — иерусалимской Силоамской купели, в которой, согласно Евангелию от Иоанна, сам Господь исцелил от слепоты больного. Пусть также и захваченный силами тьмы великий князь прозреет и отринет от себя зло. Ваше высочество, ее следует по несколько капель добавлять в еду или питье.

Слова юной провидицы и сами, подобно целительному напитку, мягко обволакивали и утишали страдания великой княгини, помогали на время позабыть обо всех горестях, дарили покой и умиротворение. Александра Иосифовна уже без колебаний приняла в руки фиал и убрала его в небольшую дамскую сумочку, в которой носила мелкие монеты для подаяний страждущим детям. Но сегодня в ней оказалась тощая пачка кредитных билетов, достать которые живущей на всем готовом великой княгине было совсем не просто.

— Используй их, пожалуйста, на благое дело, — попросила она, стесняясь мизерности суммы и опасаясь обидеть этим свою юную наперсницу.

Однако Анненкова не только не оскорбилась, но приняла их с величием, достойным настоящей королевы, после чего сдержанно поблагодарила свою благодетельницу, и они расстались.

Возвращаясь домой, Санни долго думала, как убедить мужа принять «лекарство» и не нашла ничего лучшего, как добавить его в сладкий херес, рюмочку которого Константин так любил опрокинуть после обеда… [1]

Говорят, счастье — это когда с утра радостно идешь на работу, а вечером с таким же воодушевлением возвращаешься домой. Исходя из этого, я, по всей вероятности, несчастнейший из людей! Нет, я люблю море, флот и все, с ними связанное, но только не гигантское количество писанины, замшелую бюрократию и прочие вещи, борьбе с которыми отдаю все свои силы. Что же касается «возвращения домой»… мне нравится Мраморный дворец, я, как ни странно, люблю доставшихся мне от прежнего Константина детей и, если бы не идущая с ними в комплекте супруга, мне, вероятно, было бы ощутимо легче.

Увы, несмотря на то что Санни теперь немного успокоилась, наше общение трудно назвать нормальным. В любой момент ее скорбное молчание может смениться градом упреков и обвинений во всех возможных грехах, от отсутствия внимания до супружеской неверности. Причем если для первого основания есть, то второе уж полная напраслина!

— Все ли благополучно дома? — поинтересовался я у помогающего мне переодеться старого камердинера.

— Все слава Богу, — охотно ответил тот. — Дети здоровы, Александра Иосифовна сказали, ужинать не будут и к себе ушли.

— Ну и ладно, — облегченно вздохнул я. Стать свидетелем какой-нибудь сцены мне совершенно не хотелось, а в присутствии «жинки» такой сценарий становился практически неизбежным.

Закончив приводить себя в порядок, я вдруг решил, что было бы недурно пропустить рюмочку чего-нибудь горячительного. Нет, обычно я себе ничего лишнего не позволяю, и даже знаменитый «адмиральский час» часто и густо проходит в сухую, но вот сегодня… Во-первых, добрых полдня был туман, во-вторых, я устал, в-третьих, отсутствие Санни само по себе повод…

И тут меня ждал сюрприз. Графинчик с отличнейшим хересом Амонтильядо, в эту эпоху ставшего необычайно популярным [2], почему-то оказался пуст. Бочонок этого крепленого, янтарно-золотистого и очень ароматного вина ежегодно привозили мне под заказ напрямую из Андалусии.

— Вот разбойник! — всплеснул руками увидевший это безобразие Кузьмич.

— Э… кто?

— Матюшка, паразит! — пояснил старый слуга, после чего едва не бухнулся на колени. — Простите, Константин Николаевич, недоглядел! Ужо я ему…

В принципе, ничего из ряда вон выходящего не случилось. То, что дорогие напитки вместе с закусками употребляют не только хозяева, но и слуги, как бы, общеизвестно. Хотя выдуть целый графин из великокняжеского кабинета — это, конечно, как говорят на флоте, залет! И поскольку крепостное право еще не отменили, да и вообще нравы вокруг достаточно патриархальные, неведомый Матюшка заслуживает порки. И тут ему даже такой рьяный противник телесный наказаний, как я, не поможет! Хотя…

— Ну-ка кликни ко мне этого, как его…

— Матвей Строгов, ваше императорское высочество. Сей секунд представлю негодяя. Охти мне дураку старому, ведь я видел, что он подлец с похмелья мается, а не подумал, что на такое рискнет…

Как ни странно, быстро «злоумышленника» не нашли, и я успел не только сесть за стол, но и отобедать в гордом одиночестве, как вдруг в столовую заглянул один из посланных на поиски слуг и о чем-то зашептал на ухо следившему за порядком Кузьмичу. Обычно я на подобные пустяки внимания не обращаю, но сейчас, как будто иголкой кольнуло…

— Что там еще?

— Тут такое дело… преставился он…

— Кто преставился? Да говори ты толком!

— Матюшка, кто же еще? Помер, в общем…

— Что⁈

— Простите великодушно, не хотел беспокоить ранее времени.

Резко встав из-за стола, я в сопровождении слуг направился в каморку, в которой и обнаружили незадачливого лакея. И надо сказать, увиденное мне не понравилось…

— Значит так! — велел я, обведя тяжелым взглядом всех присутствующих. — О том, что случилось, всем пока молчать! И кто-нибудь сбегайте за доктором, пусть посмотрит, отчего раб божий скончался? Да ничего ему не говорите, скажите просто, великий князь зовет…