Ткач иллюзий. Книга 2 (СИ). Страница 10

Мой внутренний даос, кстати, был полностью солидарен со мной в этом вопросе.

Потом были тренировки, медитации и опять тренировки.

Когда же я приволокся в свою комнатушку, и совсем уже было собрался заняться любимым делом, то есть прицельными плевками в потолок, меня посетила шальная мысль развернуть и померить выданную мне форму.

Я эту мысль воплотил в жизнь. И правильно сделал. Ибо, когда я извлёк свою новенькую форменную одежду из пластикового пакета, то сразу понял, что спать лягу не скоро.

То, что она настоятельно требовала глажки, это было пол-беды… Её надо было ушивать, причём довольно серьёзно. По росту она мне подходила, но была значительно свободнее, чем я ожидал.

Вспомнилась срочная служба, бессонные ночные часы, проведённые в бытовке и посвящённые ушиванию безразмерного х/б, только-что полученного у старшины…

Но я героически превозмог, хоть и исколол себе все пальцы. Зато теперь я стоял в толпе, и почти не переживал за свой внешний вид.

Хотя мне в глаза бросилось и то, что многие студенты были одеты в форму, явно пошитую, у хороших портных и из гораздо лучшего сукна.

Про студенток я и вовсе не говорю… Девчонки тут, помимо того, что почти все поголовно красавицы, ещё и исхитрялись одеваться крайне изыскано, при этом, однако, умудряясь не нарушать форму одежды.

А что это значит? А это значит, что щеголяя в обычной форме, пусть и подогнанной по фигуре, я выгляжу если и не нищебродом, то кем-то, кто от этого среднестатистического нищеброда недалеко ушёл. Значит, надо будет и к портному наведаться как можно скорее, благо, денежки-то есть.

Нельзя слишком выделяться из общей массы. Причём, ни в ту, ни в другую сторону. То есть следует помнить и о том, что слишком хорошо — тоже не хорошо, и в крутизне сверх необходимого не раскрываться. Так что портной должен быть не самый крутой, а так, середнячок.

— Ага, так вот ты где спрятался! — я сразу узнал ангельский голосок своей условно-двоюродной сестрёнки, неслышно, словно черепашка-ниндзя, подкравшейся ко мне со спины. Тем более, что в тот же момент, когда прозвучали эти слова, я ощутил весьма чувствительный тычок в область печени. Это было у неё, наверное, вместо «Здрасти»… Хотя, как я уже говорил, Оленька, это та ещё оторва и предпочитает общение по простому. Без всяких условностей, экивоков и прочих расшаркиваний…

Да, она такая — чуть что не по ней, так сразу в печень кулаком, ну, или пяткой в нос, это уже кому как повезёт…

— Приветствую тебя, о великая и внезапная! — этой фразой я отреагировал на звук её голоса и тягостные ощущения в правом подреберье и тут же предусмотрительно отшагнул в сторону, избегая повторного тычка. Она, хоть и любя бьёт, но удар у неё поставлен отменно и, кроме того, немного, самую чуточку, усилен магией. Так что лучше, всё-таки, поберечься.

— Ты, мелкий поросёнок! — продолжила она, уперев руки в боки, — ты так и не нашёл времени, чтобы в гости к нам зайти!

Тут мне крыть было нечем. С моей стороны это было просто свинством. Если раньше Ян железно приезжал в гости к Сухаревым каждое лето, то в этом году как-то не сложилось, не смотря на то, что мы теперь находились совсем рядом, в одном городе.

Пару раз меня посещала мысль о том, что было бы неплохо нанести визит вежливости, но я это всё время откладывал, так как график у меня был весьма напряжённым. И вот, дооткладывался…

Сестрёнка была кругом права, так что оправдываться смысла не было никакого:

— Оль, я приношу тебе глубочайшие извинения… — начал было я покаянную речь.

— Извинения приносить надо не мне, — сверкнула глазами Ольга Пахомовна, — а родителям. Это они о тебе волновались. Я и без тебя проживу, больно ты мне нужен, — говоря это она изобразила своей позой, что полностью самодостаточна, независима и свободна от привязанностей.

— Я приду в гости, обещаю! — ну, тут деваться было некуда, надо как-то заглаживать этот вопиющий промах.

— В течение недели! — добавила конкретики Ольга, — и, позвони за день! Кстати, если в гости не приходил, так хоть позвонил бы!

— Ну извини, извини, — да, нехорошо получилось… — обязательно буду в течение недели. Я просто закрутился сильно…

— И чем это ты тут занимался таким, что отвлечься никак не мог? — сеструха посмотрела на меня очень подозрительно, — никак зазнобу какую нашёл? — а этот вопрос прозвучал уже с некоторым сомнением, что и подтвердили её следующие слова, — впрочем, куда тебе… Хотела бы я посмотреть на ту дуру, что на тебя позарится… — она мне даже рта раскрыть не давала, чтобы хоть как-то объясниться… — хотя, — тут её взгляд опять стал задумчивым, — может из жалости кто…

Тем временем я уже начал замечать, что вокруг нас скапливаются зеваки, и до меня начали долетать смешки и не совсем лестные для меня замечания. Сестричка меня низводила при всём честном народе, даже не отдавая себе отчёта в том, что тут кругом чужие уши.

Она, конечно, пылала благородным негодованием и всё такое… Но получалось так, что народ просто наслаждался бесплатным представлением. А сам я представал в крайне невыгодном свете перед окружающими.

Хорошее начало, однако. Теперь мне придётся здорово потрудиться, чтобы отбить охоту у тех, кто сочтёт возможным попробовать самоутвердиться за мой счёт. А такие, непременно найдутся. Особенно после этого вот цирка… И мне, если я хочу, чтобы тут не повторилась печальная история несчастного терпилы Яна Карпова, надо будет крайне жёстко пресекать различные поползновения…

— Оль, — я немного прищурился, давая ей понять, что она слегка перегнула палку, — мы тут как бы и не одни, а ты устраиваешь семейную сцену на публике, — сказал я это вполголоса, так, чтобы мои слова никто не мог разобрать, кроме неё.

— Да? — недоверчиво переспросила она. Огляделась, и, убедившись в моей правоте, всё-таки прервала свою гневную речь.

Но события продолжили развиваться своим чередом.

— Сухарева, дай этому гаду в рыло! Я вижу, ты же хочешь это сделать… — раздался голос Здоровяка, — и я, может быть, стану ненавидеть тебя немного меньше, — вот его мне тут только не хватало, блин.

Здоровяк, следует отметить, полностью оклемался и сейчас выглядел весьма неплохо. Костюм у него был пошит, конечно, не в пример лучше, чем мой, да и в целом выглядел он гораздо респектабельнее, нежели ваш покорный слуга. И если не знать, что за мелкая душонка обитает в этом красивом и сильном теле, то можно было бы даже счесть его привлекательным.

Но, следует отметить, что сестрёнка моя не питала относительно этого индивидуя никаких ненужных иллюзий:

— Ты бы, Пантюша, помолчал бы, — недобро усмехнулась сестра, обернувшись к Здоровяку, — а то ведь, ненароком, и сам в рыло схлопочешь…

— Да ты чо, Сухарева? — дурниной заблажил Здоровяк, — совсем берега потеряла? — но, надо сказать, что дистанцию он старался держать такую, чтобы Ольга его кулаком достать не могла.

— Так, Пантюша, заруби себе на носу, — продолжила она все тем же ласковым голосом, который, как мне показалось, дополнительно выбешивал недалёкого отпрыска графа Тюрина, — это мой брат! — и как-то так повернулась, что меня полностью заслонила.

Мне аж неудобно стало, что хрупкая девчонка меня так вот защищает…

— И если кто его обидит, — повысила голос сестрёнка, — то будет иметь дело со мной! — эти слова она обращала не только к набычившемуся Пантелеймону, но и ко всем остальным окружавшим нас студентам.

М-м-да, как говаривал один государственный деятель, хотели как лучше, а получилось, как всегда… Теперь моя репутация, не успев даже толком сформироваться, рухнула до самых низких отметок. Обвалилась она так, что даже плинтус находится теперь относительно неё на недостижимой высоте. Но, сейчас уже ничего не изменишь, будем с этим жить. Со временем всё исправлю. Всё равно придётся бороться за первые места в рейтинге, и попутно позиционировать себя, любимого, как бескомпромиссного нагибатора крутизны неимоверной.