Марианна. Попаданка в нелюбимую жену. Страница 3

Да обидно!

И пока я собиралась высказать все, что думаю про всяких там богатеньких похитителей, меня все-таки притараканили в спальню. И даже бултыхнули на большую кровать, застеленную светлым покрывалом, скинув, точно как тот самый мешок.

И вот как-то так получилось, что, пока кувыркалась, я сорвала черную ленту с волос брюнета. Она осталась в моих пальцах, и я быстренько спрятала ее под себя.

Не каяться же в самом деле за похищение аксессуара? Я и так отчетливо ощущала пятой точкой, что сейчас начнется великая буря. В том смысле, что на меня будут ругаться.

Имелась у меня с самого детства такая способность. Задницу во всех ее проявлениях я предсказывала покруче всяких там экстрасенсов.

‒ Сиди здесь и не смей выходить! Ты должна подумать над своим поведением! ‒ припечатал красавчик, распрямившись во всю ширину плеч.

‒ Я вам ребенок, что ли? ‒ усмехнулась я, не сдержавшись.

Да мне даже тетя Дина так никогда не говорила. Просто знала, что меня не переупрямить, а потому запирать в комнате бесполезно. Если надо, я могла и из окна вылезти. Благо жили мы на первом этаже, а окна не имели решеток, потому что воровать у нас было нечего.

В семье, где жили четверо детей примерно одного возраста, что-то дорогое появлялось редко. И обычно этим редким являлась колбаса. Ну или торт по праздникам. Правда, исчезали они столь же стремительно, как и приносились из магазина.

‒ Ты хуже ребенка, ‒ произнес брюнет на полном серьезе. ‒ Я устал от тебя, Татия. Сейчас я просто жду, когда срок нашего брачного договора выйдет и императрица разведет нас, не спрашивая твоего мнения. А теперь ответь, что ты делала там, внизу?

‒ Я… ‒ попыталась я в принципе вставить хоть слово.

‒ А впрочем, неважно. Я и правда слишком устал от твоих детских выходок. Не попадайся мне на глаза.

С этими словами он окинул меня презрительным взглядом и покинул светлую спальню, не забыв от души хлопнуть дверью. Со стены над комодом тотчас слетела картина с ненавязчивым изображением розового букета.

‒ Мужлан! ‒ выкрикнула я в закрытую дверь, чтобы просто оставить последнее слово за собой.

Но вопреки моим надеждам хозяин поместья обратно не вернулся. А ведь у меня к нему имелось множество вопросов. Так много, что я затруднялась ответить, с какого лучше было начать.

Вытащив из-под себя тонкую черную ленту для волос, я осмотрела ее и так и этак, намотала на запястье как трофей и ненароком повернула голову. Задумчивый взгляд встретился с отражением в напольном зеркале, но до меня не сразу дошло, что что-то не так.

И дело было не в овальной раме из светлого дерева!

‒ Да чтоб к вам коты весь март на балкон лазали! ‒ вслух выругалась я и повернулась на кровати так, чтобы встать на колени перед зеркалом.

О да, в отражении на меня смотрело абсолютно не мое лицо. Это была не я! Вместо моей роскошной каштановой шевелюры у этой дамы имелись белые волосы, выкрашенные оттеночным бальзамом в пепельный цвет.

Она его под цвет глаз подбирала, я точно знала!

Словно не веря себе, средним и большим пальцами я потрогала узкие скулы, а затем надавила на полные губы и приподняла кончиком указательного пальца слегка вздернутый нос. Не понимала, как такое произошло, но, глядя на меня шокированными серыми глазами, из отражения смотрела Машка.

Моя лучшая подруга Мария Шевченко.

Но смотрела-то я на себя!

Я зажмурилась до боли в глазах, до мерцающих пятен, что заерзали, будто в линзе калейдоскопа. Открыв веки, судорожно выдохнула и села удобнее, спустив ноги на пол.

Смотрела на Машку, на ту, кого почти всю свою жизнь считала сестрой, и не понимала. Я знала каждую черточку на ее лице, знала каждую родинку, даже ту волосатую под коленкой, и все шрамы, что появились еще в далеком детстве. Я…

Оценив собственную мысль по достоинству, я спохватилась и скорее задрала влажную сорочку, обнажая бедро. Там, на правой ноге, должен был находиться шрам в виде сидящей египетской кошки. Машка лично выцарапала ее иголкой, имитируя тату, когда тетя Дина не разрешила ей сделать настоящую татуировку.

Еще бы! Машке тогда было одиннадцать! Но тонкие выбеленные полоски рисунка оставались на ее бедре по сей день. Как напоминание о детской глупости и важности изучения геометрии.

Когда Машка стояла прямо, сидящая на задних лапах кошка лежала мордой вниз, словно ее придавил непропорционально тяжелый хвост.

Оценив девственно чистое бедро без единого намека на шрам, я без резких движений скромно села обратно на кровать. Волосатая родинка под коленом имелась, темное родимое пятно на животе над пупком тоже, а вот шрам словно корова языком слизала.

Побарабанив пальцами по светлому покрывалу, я постаралась вернуться в свои самые последние воспоминания, предшествующие этому дурдому. Утром мы с Машкой чуть не подрались из-за бутерброда, потому что ее Толик сожрал вчера вечером весь хлеб.

Толиком звали наглую тощую таксу, которую Машка приперла к нам на съемную квартиру в прошлый вторник. Она божилась и клялась, что взяла собакена на передержку, но по тому, как эти двое лобызались, становилось понятно, что Толик с нами надолго. Он отлично вписался в компанию к попугаю-матерщиннику, трем рыбкам с выпученными глазами и дворовому коту Мурзику, который гадил исключительно в мои тапки.

Машка говорила, что от большой любви.

От души почесав макушку, я напряглась сильнее. Точно помнила, что в знак примирения Мария предложила сходить в кино. Ей как раз на счет упала стипендия, так что попкорн был с нее, а билеты с Пушкинской карты, которой мы пользовались последний год.

Собственно, именно эти карты выступали спонсором нашего досуга, потому что денег у двух студенток с живностью на шее было не так уж и много. Между хлебом и зрелищами я, как и Толик, всегда выбирала мучные изделия.

Откинувшись на мягкий матрас так, что ноги мои продолжали стоять на полу, я снова закрыла веки. До кинотеатра мы с Машкой точно добирались пешком, потому что двести сорок рублей на дорогу на двоих в обе стороны – это вам не хухры-мухры.

Я даже помнила, что пришли мы впритык. Только и успели оплатить билеты, как начался фильм. Но в зал не побежали. Машкин мочевой пузырь сказал свое веское слово, и мы отправились изучать женский туалет. Пока подружка делала свои дела, я ответственно держала обе наши сумки, и вот тогда…

Едва Машка скрылась в кабинке, в туалет вошла пожилая уборщица. Она грузно приваливалась на одну ногу, несла пустое ведро в одной руке, а швабру с намотанной на нее тряпкой в другой.

Я еще обратила внимание на ее нос. Огромный, крючковатый, с бородавкой у самого кончика. Всматриваться не хотелось, да и некрасиво было, но женщина сама обратила мое внимание на себя.

Когда она заговорила, я увидела ее мутные, словно скрытые за пеленой, глаза.

‒ Кто здесь Маша? ‒ спросила она глухо, заскрипев, словно старая телега.

‒ Здравствуйте, меня зовут Маша, ‒ вежливо отозвалась я, но больше ничего сказать не успела.

Мне в глаза ударил белесый дым. Его было так много, словно кто-то бросил мне под ноги дымовую шашку. Я закашлялась, голова закружилась мгновенно. Появилось чувство родом из детства, будто меня закрутило на карусели и протащило.

Пожалуй, в последний раз нечто похожее я испытала на первом курсе, когда мы впервые вырвались из-под опеки приемной мамы и налакались на культурном мероприятии в честь поступления. Я тогда полночи в обнимку с тазиком провела, а Машка уснула прямо в туалете на коврике, в качестве одеяла использовав полотенце.

И если в тот раз я какой-то дряни напилась, то в этот однозначно надышалась. До галлюцинаций! Прежде чем я очнулась в подвале в центре пентаграммы, мне привиделся цветущий яблоневый сад, растущий прямо на камнях. Под раскидистыми словно белоснежными ветками сидела чернявая девочка лет семи и гадала на лепестках на любовь.

‒ Не полюбит, ‒ произнесла она, оторвав последний, а я…

А я услышала голос красавчика и наконец разлепила веки, обнаружив себя посреди мрачного подвала.