Энола Холмс и загадка розового веера. Страница 2

В платье из качественной, но темной и плотной шерстяной ткани, а также в подобающе невзрачной шляпке я зашла в Общественную дамскую комнату, чтобы немного отдохнуть и посидеть на коричневом кожаном диване в уютном зале, где пол и стены были выложены плиткой под мрамор и куда за мной не могли последовать ни Шерлок, ни Майкрофт.

День у меня тогда выдался напряженный — ученых женского пола мужская часть населения Лондона не жалует, — зато лишнего внимания я не привлекала: заглянуть в прохладный зал Общественной дамской комнаты и перевести дух в блаженной тени после утомительных походов по магазинам перед тем, как вернуться на пыльные и душные улицы, было делом обычным.

Прозвенел колокольчик, и служанка поспешила открыть дверь троице посетительниц. Они прошли совсем рядом со мной, поскольку я занимала диванчик у самого входа. Само собой, взгляда от газеты я не оторвала и, признаюсь, даже не проявила бы к ним никакого интереса, если бы не почувствовала в первую же секунду что-то неладное, а именно — сильное напряжение между всеми тремя.

Я слышала, как шуршат шелковые нижние юбки, и больше ничего. Дамы не разговаривали друг с другом.

Мне стало любопытно, в чем дело, и я подняла глаза (но не голову, поскольку разглядывать других в открытую в высшей степени некрасиво), однако по их спинам мало что можно было понять.

Две солидные дамы в богатых нарядах с длинными пышными юбками держались по бокам от более юной — стройной леди, одетой по последней парижской моде (в самом деле, тогда я впервые увидела «хромую» юбку не на манекене в универсальном магазине, а на живом человеке). Объемные банты лимонного цвета тянулись за подолом, будто шлейф, а саму желто-зеленую юбку более темного оттенка стягивал невидимый шнурок, создавая подобие второй талии на уровне колен. Остаток ткани топорщился во все стороны, образуя «колокол» в оборках, который полностью закрывал ступни; рюши на платье почти не шевелились при ходьбе, поскольку девушка могла шагнуть не более чем на десять дюймов. Я поморщилась, увидев, как она неловко ковыляет в этом безобразии: ведь в моих глазах ее худощавая фигура, хотя и не соответствовала идеалу — то есть не напоминала по форме песочные часы, — была очаровательна, и одеть ее в платье с громадной «хромой» юбкой было все равно что стянуть путами ноги оленя.

Здравый смысл часто становился жертвой моды — кринолины и турнюры тому пример, — но эта девушка, очевидно, совершенно потеряла голову, раз приобрела себе наряд, в котором положительно невозможно ходить!

Когда троица подошла ко входу во внутренний зал дамской комнаты, девушка остановилась.

— Идем, дитя, — приказала одна из матрон.

Обладательница «хромой» юбки-колокола ничего ей не ответила и в не самой изящной манере уселась в одно из кресел. Можно сказать, она прямо плюхнулась, чуть не потеряв равновесие, на темное кожаное сиденье в дальнем конце зала.

Когда девушка повернулась ко мне лицом, я чуть не ахнула от удивления — ведь она была мне знакома! Ошибки быть не могло — в памяти надежно отложились наши приключения, мои сестринские чувства к ней, необъятный ужас, охвативший меня, когда на нее напал душитель; ее умные, деликатные черты завораживали меня, словно пассы гипнотизера. Это была дочь баронета, левша, которую я однажды вызволила из рук лицемерного обманщика, — достопочтенная Сесилия Алистер.

Однако ее спутниц я не узнавала. Где же мать Сесилии, обворожительная леди Теодора?

Что до самой Сесилии... Когда я встретилась с ней впервые холодной зимней ночью, она предстала передо мной голодной, замерзшей оборванкой с потухшим взглядом, однако сейчас ее внешний вид внушал куда большую тревогу. Лицо совершенно осунулось, и его не покидало выражение отчаяния. Она смотрела на нависших над нею дам, поджав пухлые губы, стиснув зубы и нахмурив брови, и в глазах ее пылала непокорность.

— Извольте встать, юная леди, — произнесла одна из дам властным голосом, который выдавал в ней старшую родственницу — вероятно, бабушку или тетушку. — Вы идете с нами. — Она подхватила Сесилию за локоть, а вторая матрона взялась за девушку с другого бока.

К тому времени я уже наблюдала за ними в открытую, подняв голову. К счастью, обе гарпии смотрели в другую сторону — все их внимание было сосредоточено на шестнадцатилетней девушке, не желающей вставать с кресла.

— Вы меня не заставите, — проговорила Сесилия низким голосом и еще глубже утонула в мягких подушках, смяв желто-зеленые украшения на платье. Она опустила голову и так вжалась в кресло, что матронам пришлось бы приложить все силы, чтобы ее оттуда вытянуть. Конечно, леди Сесилия не сдалась бы без боя и наверняка оказала бы значительное сопротивление, однако я не сомневалась, что ее спутниц останавливало вовсе не это, а присутствие посторонних — то есть мое: они встревоженно огляделись по сторонам, очевидно проверяя, есть ли поблизости лишние свидетели.

Я поспешно опустила взгляд на свою газету, но матрон было не так легко обвести вокруг пальца.

— Что ж, — сухо произнесла одна из них, — полагаю, мы вынуждены ходить по очереди.

— Ты иди первой, — ответила вторая. — Я останусь с ней.

Первая удалилась в основное помещение уборной, и когда дверь за ней захлопнулась, я снова подняла взгляд. Вторая дама сидела в кресле возле Сесилии, и ровно в ту секунду, когда ее внимание отвлекли шторы из тяжелой шелковой ткани, леди Сесилия вскинула подбородок и, подобно узнику, который хватается за любую возможность сбежать, посмотрела прямо на меня. И моментально меня узнала. Даже несмотря на то что мы встречались лишь однажды — в ту роковую ночь, когда ее чуть не погубил лицемерный душитель, — она поняла, кто я. Наши взгляды внезапно встретились — и показалось, будто некто невидимый хлестнул по воздуху плетью и во все стороны с треском разлетелись искры. Сесилия тут же опустила голову — несомненно, надеясь скрыть от надсмотрщицы свои округлившиеся глаза.

Я, в свою очередь, уставилась в газету, гадая, запомнила ли леди Сесилия мое имя, которое я столь необдуманно и неосмотрительно ей раскрыла: Энола Холмс.

К этой несчастной девушке, дочери баронета с раздвоением личности, художнице-левше, сочувствующей бедным и с удивительным мастерством запечатлевшей их незавидную долю углем на бумаге, печальному гению, вынужденному носить маску покладистой правши перед благородным обществом, я относилась как к сестре. Однако я знала о ней куда больше, чем она обо мне; должно быть, в ту кошмарную ночь я представилась ей чуть ли не призраком, загадочной незнакомкой в черном балахоне, и, встретившись со мной при свете дня, она не могла поверить своим глазам. Какой бы ни была постигшая ее беда, леди Сесилия, вероятно, надеялась, что я помогу ей и на этот раз.

Что же ее терзало? Я отложила газету, сделав вид, будто она мне наскучила, и задумалась над тем, что могли означать отчаяние в темных глазах Сесилии, ее бледное и изможденное лицо и потерявшие блеск золотисто-каштановые волосы, убранные под простенькую соломенную шляпку-канотье.

Я вновь украдкой на нее взглянула и обнаружила, что она взяла в руку веер. Причем веер крайне любопытный, пошлого конфетно-розового цвета, который никак не сочетался с лимонно-желтыми бантами, лаймово-зеленой юбкой, кремовыми лайковыми перчатками и бежевыми сапожками. Мало того — в то время как дорогая новая юбка была сшита из тонкой, изысканной шелковой ткани, мягкой, как сливочное масло, веер был изготовлен из простой бумаги, приклеенной к непримечательным деревянным пластинам, и украшен скучными розовыми перьями.

Надзирательница неодобрительно покосилась на веер и проворчала:

— Боюсь, мне никогда не понять, почему ты так настаиваешь на том, чтобы таскать с собой это уродство, когда у тебя есть чудесный веер, который я тебе подарила. Кремовый шелковый экран, пластины из слоновой кости с вырезанными на них узорами, накладка из игольного кружева — неужели ты про него забыла?

Не удостоив ее ответом, леди Сесилия раскрыла свой розовый веер и принялась им обмахиваться. Я обратила внимание, что она держит его левой рукой — важная деталь: все же она предпочла быть собой и не поддаваться требованиям общества. Кроме того, веер слегка загораживал лицо девушки от сидящей рядом гарпии, хотя это был и очень хрупкий барьер. Прикрывшись им, леди Сесилия снова встретилась со мной глазами — и в тот же момент как будто случайно постучала веером по лбу.