Инфер 10 (СИ). Страница 8

— Хватит!

— Что хватит?

— Ты выиграл спор! Я отдам тебе двадцать патронов!

— Я еще не закончил…

— Сорок патронов к винтовке! Только заткнись уже! Да я он самый! Я патриот! Разве ж это плохо?

— Плохо? Нет — я покачал головой — Без патриотов не выстроить фундамент. Но патриот должен быть в гуще событий, должен быть деятельным, приносящим пользу. А если патриот всеми забыт и живет на окраине мира… это медленно сводит его с ума. Рано или поздно ты свихнешься, Мумнба. Сойдешь с ума, превратишься в тихого помешанного, плавающего на своей лодке по окраинным руинам и все реже навещая город. Или найдешь себе цель среди правящих молодых наследников, оденешься во все лучшее, возьмешь винтовку и явишься в город чтобы убить его…

— Что ты! Я верен себе и родине! Я…

— Бывших как ты не бывает, Мумнба — тихо произнес я — Взгляни на меня. Я сам такой. Я не знаю покоя. Меня все время что-то жжет изнутри… Разве бывает день, когда ты не думаешь ни о чем из прошлого? Бывает?

— Нет… не бывает…

— И не будет. Не хочешь сойти с ума — займись чем-нибудь. Сколоти свой отряд, породи новое племя.

— Я уже стар…

— Да плевать. Лучше умереть в пути, чем сдохнуть всеми забытым у ног пляшущего на лбу статуи голого придурка с обосранной жопой. Кстати, его ты взял сюда не из желания воспитать и выбить из него дурь. Нет. Тебя сжигает одиночество. А он — хоть какая-то компания. Спорим ты часами сидишь здесь просто так?

— Я не буду больше с тобой спорить, амиго.

— И мне ты бы тоже из-за одиночества. Проплыви я мимо — ты бы нагнал, окликнул, навязал бы свою компанию.

— Кто ты такой, Оди? Я уже начинаю ненавидеть тебя…

— Я? Хм… я тот кто знает тебя, Мумнба. Хочешь я расскажу тебе кое-что еще?

— Нет… — медленно привстав, рыбак покачал головой — Не хочу больше слушать. Каждое твое слово как удар ножом. Я хочу теперь подумать о многом. Потом я буду спать. Долго. А потом опять буду думать… Я… я благодарен тебе, чужак.

— О… когда меня вдруг опять называют чужаком, то это сигнал к тому, что меня вот-вот пошлют нахер…

— Уходи — попросил рыбак — Пожалуйста.

— Ладно — кивнул я — Но только если отдашь раба, подаришь запас копченой рыбы, расскажешь как быстрее добраться до Церры, где там лучше всего остановиться, а еще мне нужны деньги и пара бутылок этого самогона…. Что скажешь, Мумнба? Разве это не щедрое предложение с моей стороны?

Несколько раз мигнув, рыбак задумчиво уставился на меня, перебирая в пальцах рукоять навахи. Столь же молча сверху на нас таращился эсклаво Имбо Сесил, держащий бутылку за горлышко так, как ее держат перед тем как швырнуть в чью-нибудь голову. И мне даже было интересно — а в чью именно голову он хочет метнуть бутылку?…

Глава 2

Глава вторая.

Налегающий на шест Сесил первые десять километров помалкивал, лишь изредка жадно поглядывая на лежащий у моих ног сверток с рыбой и самогоном, подаренный рыбаком Мумнбой. Щедрый и таящий на всех застарелую обиду старик, ненавидящий одиночество, но купающийся в нем уже долгие годы, попутно готовясь защищать родину от враждебных посягательств. Чем не сурвер?

Когда мы миновали вообще необжитые территории, служащие охотничьими зонами, что было видно по ловушкам для птиц и рыболовным сетям в протоках между зданиями, Сесил заработал шестом активней, засверкал улыбочкой, у него опять масляно заблестели глаза, а сам он, отмывшийся от дерьма и грязи в соленой океанской воде и натянувший старые рваные шорты, выпрямился и даже обрел некую горделивую осанку.

— Я ведь особых кровей! — так он, как ему показалось, внезапно и резко начал беседу, одновременно повернувшись ко мне и улыбаясь, опять же как ему самому казалось, с некоей весомой значимостью.

Я задумчиво молчал, полулежа на корме глубоко ушедшего в воду плота и крутя в пальцах случайно замеченный среди камней сувенир. Я выдернул его из грязи, отмыл в воде, рассмотрел хорошенько и в голову со вспышкой «вернулись» еще несколько кусочков воспоминаний. Сама найденная мной безделушка раздавалась бесплатно и по законам тех лихорадочных агонизирующих лет была создана по всем правилам «полезной рекламы» — любая другая материальная в средние времена Эпохи Заката была запрещена на законодательном уровне по всему умирающему цивилизованному миру.

— В жизни не все пошло так как хотелось, амиго — Сесил продолжал смотреть на меня со становящейся все отчетливее видимой горделивостью — Но без дела я не сидел! О нет! Я за многое брался! Принимал на себя! Брал поручения весомых людей! Да мало что у меня получилось… Но я старался! Так уж вышло…

Я поморщился, не пытаясь скрыть брезгливость. Очередной дерьмоед, проповедующий столь удобную ему систему вербальной самозащиты, могущей влегкую оправдать любую неудачу, любой провал. Очередной способ прикрыть свою некомпетентность.

— Но в чем-то я получше других! — Сесил все еще бубнил, сам не замечая, как начинает говорить все громче и как у него сходятся на спине лопатки, возвращая ему полузабытую за время рабства идеальную осанку — А моя семья — одна из старейших! Боковая ветвь, но мы все же родичи тем, кто правит! Да, да, амиго! Так и есть! Я и за тебя могу замолвить пару словечек там в Церре! Я всегда умел разговаривать с людьми! Словечко тут, кивок там, встреча за стаканчиком с нужным человечком здесь… да порой я перегибал со стаканчиками, но я всегда старался как лучше! Я старался! Понимаешь, амиго?

— Не понимаю — усмехнулся я и, подбросив на ладони древний пластиковый сувенир, лениво поинтересовался — Знаешь скольких таких как ты я убил?

— А? Таких как я, сеньор? Не понимаю…

Шест в его руках дрогнул, он инстинктивно сместил ладони чуть ниже, перехватывая ближе к центру, чтобы в случае чего суметь быстро выдернуть его из воды и без замаха ударить меня, снося с плотика. И снова ему показалось, что он это проделал незаметно и искусно. И даже не заметил, как куда-то пропала его горделивая поза, как он снова согнулся дугой, съежился испугано.

— Не понимаешь — повторил я — Уверен, что не понимаешь, эсклаво?

— Я больше не раб, сеньор — напомнил он и с силой налег на шест, проталкивая нас через узкий проход между двумя накренившимися и столкнувшимися верхними этажами зданиями, теперь уже навечно стянутыми удавками лиан — Я получил свободу!

— Ты больше не раб — кивнул я — Да, Сесил. Ты снова свободный кусок дерьма, готовящийся вернуться к главному занятию своей жизни — пачкать и портить все к чему прикоснешься, не забывая регулярно приговаривать свою сучью мантру при каждом очередном провале порученного дела: но я старался, так уж вышло. Да, Сесил?

— Я… Послушай, сеньор Оди, ты ведь меня не знаешь…

— На заре молодой, а ныне похороненной и пытающейся возродиться из наслоений дерьма цивилизации каждый гоблин хорошо знал — если он возьмется за дело — за любое сука дело! — то он обязан либо выполнить его, либо сдохнуть! Просрешь дело, на которое сам и вызвался — и вождь без раздумий перережет тебе глотку, а тело бросит в пыли между шатрами. Чтобы другие видели, как ты корчишься на земле, как хрипишь и плюешься кровью, как твои выпученные глаза медленно угасают… и чтобы никому и в голову сука не пришло в следующий раз браться за дело, если не уверен, что сумеешь его завершить. И чтобы никому в голову и прийти не могло, что самые поганые словечки «Я пытался!» имеют какую-то волшебную силу и могут защитить от лезвия ножа… Нет, сука! Не могут! Но так было раньше… а сейчас дерьмоеды вроде тебя, не хотящие напрягаться по-настоящему, не хотящие прикладывать все силы без остатка, не хотящие бежать за подраненным оленем так далеко и долго, чтобы в конце выплюнуть окровавленные легкие на песок, но оленя догнать, убить, а затем сдохнуть на нем же, зная, что племя теперь не умрет с голоду… сейчас дерьмоеды вроде тебя процветают. Снова. Снова, с-сука… и снова это меня бесит. Я никогда не понимал и не понимаю почему таких как ты, просравших все подаренные им шансы, наплевавшие на все обязательства… я не понимал и не понимаю почему таких как вы оставляют в живых.