Инфер 10 (СИ). Страница 2

А когда я последний раз тренировался? И я сейчас не про расслабляющее плавание в затопленных комнатах с прохладной водой. Так, когда я там тренировался в последний раз?

Ответ мне не понравился. Совсем не понравился.

— Дерьмо — подытожил я, подтягивая шорты выше — Дерьмо! В дорогу, гоблин! И прямо сука щас!

Но ведь уже далеко за полдень? Может завтра с утра?

— В дорогу, гоблин! — повторил я, уже шагая к комнатушке, где хранились еще кое-какие найденные в путешествии полезные вещи — Остаток дня на веслах, а затем отжимания до блевоты!…

Труба из нержавеющей стали скрипела при каждом рывке, вниз летели влажные крошки бетона, но все же эта перекладина вполне выдерживала мой вес.

226…

237…

248…

Добив двести пятьдесят подтягиваний за утреннюю тренировку, я спрыгнул на покрытую молодой травой мягкую почву, а затем и улегся, позволив себя некоторое время поваляться. Чуть отдохнув, намочил себя из большой прозрачной лужи, взял кусок серого мыла и намылился с ног до головы, не забыв и про трусы. Дернув лиану, обрушил на себя поток дождевой воды, но смыть всю пену не успел и перешел к следующему «душу». Закончив на этом гигиенические процедуры, я занялся завтраком. Вскрыв стеклянную банку буйволиной тушенки, принюхался и нос едва не отказал от обилия огненных специй, одним своим ароматом вызывающий пожар в желудке и томные мысли о прободной язве. Жадно выжрав всю банку вприкуску с сухой кукурузной лепешкой — от прихваченных с собой продуктов я решил избавляться пока не испортились — и запив это дело холодным вчерашним кофе, я сполоснул посуду, неспешно собрался, погрузился на модифицированный плот и покинул гостеприимную гавань.

Уже вторые сутки я снова путешествовал по массиву прибрежных руин. И далеко не всегда мой путь вел прямо. Часто, даже слишком часто приходилось лавировать и делать огромные крюки, чтобы обойти препятствия, но меня это не особо печалило. А когда я обнаружил ведущую чуть в сторону зону руин широкую протоку, почти сплошь покрытую густым лиственным пологом, то предпочел намеренно уйти с курса. И вскоре обнаружил, что невольно открыл настоящий оазис жизни. Оазис в оазисе. Прохладная и пронизанная свежим ветром и прикрытая от палящего солнца зона тянулась на десятки километров по мертвому затопленному мегаполису, давая защиту и приют сотням приспособившихся к этим уникальным условиям видов. Эволюция продолжалась. Тут было полно пресной воды и различной еды. Ее хватало всем. Жрали травоядные, жрали хищники, поджирали падальщики. Еды хватило и мне, хотя я особо не охотился, а перед долгим заплывом предпочитал слопать банку жирной тушенки. Ее энергии мне хватало почти до вечера, когда я замедлялся и, забросив удочку в воду, начинал осматриваться, выбирая место для ночлега. На ночь я предпочитал подниматься повыше и плот вытаскивал, успев понять, что с приходом ночи с глубины поднимается всякое… крупное… зубастое… голодное… Я этому не удивился. Городская жизнь как она есть, верно?

Эту ночь я провел рядом с тем, что некогда было огромным бассейном на похожей на стилизованный зиккурат крыше дорогущего отеля. Я помнил этот отель и бывал в нем прежде. Сейчас бассейн превратился в животворный источник, в сборник пресной дождевой воды, откуда брали свое начало немало причудливо изогнутых древесных стволов, прикрывших крышу утонувшего отеля густой сенью крон. Я вдоволь наплавался в чистейшей воде, загарпунил три водящиеся в огромном бассейне хищные рыбины, дав травоядным чуть больше шансов и собрал с десяток птичьих яиц, беря только по одному из многочисленных гнезд. Клювастые мамаши яростно и хрипло орали, кидались, но меня не остановили — я брал дань с этого города прежде, продолжу и сейчас. И не надо так громко орать — я всегда знал меру и заставлял других ее знать.

Тот ужин удался. Я обожрался так плотно, что еще долго просто лежал на траве, вслушиваясь в мирный шелест деревьев и стрекотание ночных насекомых. Ночью отлично выспался. А утром пришлось снова бодаться с самим собой и тоненьким мерзким голоском, опять предложившим задержаться на крыше отеля, где так много чистой воды и вкусной рыбы.

А вот хер! Я двинусь дальше!

И двинулся.

Но сначала плотно заправился тушенкой.

Завтрак на крыше самого дорогого отеля в городе — почувствуй себя элитой, гоблин!..

«Сумрачную» улицу я покидать не спешил, уже поняв, что она идет вдоль невидимого отсюда побережья и в нужную мне сторону — редкие ее изгибы не в счет. В растительной крыше имелись прорехи, откуда падал солнечный свет, и я избегал эти сияющие столпы, предпочитая обходить их далеко стороной и оставаться в прохладной тени, а заодно не попадать в поле зрения небесных глаз.

Меня искали. За мной охотились. Не могли не охотиться. Я это понимал. А даже если это не так и на меня и мою судьбу с радостью положили хер, верить в это и расслабляться я не собирался. Двигаясь вот так неспеша, я в голове — и только в голове — выстраивал будущий маршрут на ближайшие сотни километров, одновременно прикидывая способы их преодоления. Кое-что уже начало вырисовываться, и я как раз с задумчивой скорбью рассматривал сломавшийся очередной шест, когда до меня донесся знакомый тарахтящий звук — так на низких оборотах работает собранный из всякого говна разлаженный движок внутреннего сгорания. На воде трудно понять откуда идет звук, и я решил не играть в угадайку, предпочтя схватиться за одно из свисающих до воды лиан и толчком направить плот в один из темных проломов в стене затопленной высотки.

Попасть внутрь оказалось легко. Плот без малейших трудностей вошел в обрамленный свисающей растительностью проем, нигде не зацепившись, ни на что не наткнувшись. И эта легкость мгновенно насторожила меня, заставила воткнуть шест в дно и навалиться на него всем телом, останавливая продвижение внутрь. Пока плавсредство замедлялось, а трещащий выгнувшийся шест думал что ему делать, оскорбленной сломаться или обиженно выстоять, я заметил несколько старых спилов на матерых мангровых стволах, уловил взглядом свежие срезы на лианах и ветвях, а через секунду едва не поймал тупой холкой рухнувший сверху бетонный блок, размером с жопу бегемота. Упавшая хрень лишь чуток задела гордый нос моего плота, выбив из него щепу и заставив брыкнуть задницей, отчего я едва не совершил полет вместе со своими пожитками. Плот закачало на поднятой волне, в воду с лязгом уходила толстая ржавая цепь и до того, как она натянулась, я уже сидел на стенном выступе, держа в одной руке рюкзак, а в другой ствол, направив его на единственного вроде как зрителя. В голове с щелчками отсчитывались секунды, стоящий на каменном шаре голый придурок ерзал жопой, стремясь убрать причиндалы с линии прицеливания, цепь дрожала в воде, плот пляса на успокаивающейся воде и… ничего больше не происходило. Я продолжал задумчиво молчать и целиться.

— Э-э-э-э-эй! — проблеял голый хреносос — Это же не я!

Я продолжал молча целиться, прислушиваясь к нарастающему звуку разлаженного мотора и смотря как мой плот прибивает к стене подо мной. Ну и оглядывался потихоньку, успев заметить замкнутость стен этого каменного мешка, куда подкрашенный зеленым свет попадал только сверху, с трудом пробиваясь сквозь выросшую на руинах шапку тропической растительности.

— Э-э-э-э-эй! Ты меня понимаешь, амиго? — хриплый голос хренососа попытался стать текуче-медовым, но дрожащая жопа сводила на нет все его потуги — Это не я!

Я молча целился. Звук движка там снаружи заглох.

— Ну ладно… ладно, амиго! Это я! — признался упырок, нервно переступая мокрыми ступнями по склизкой бурой жиже на вершине шара — Я дернул веревку, да. Но мне велел так сделать старый Мумнба Рыбак и не сделай я он бы мне кишку расширил своей навахой — а он уже обещал! Говорит сру я плохо, подкормка никакая, долг отдаю слишком долго… Вот я и дернул веревку ловушки, да! Ведь кто мечтает о навахе в жопе? Да никто, амиго, верно? Ну кроме тех что прежде жили — те говорят всякое творили со своими задницами, пока весь мир в жопе не оказался… Да что же ты молчишь, амиго? О чем думаешь, дружище⁈ Не молчи!