Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Пятая (СИ). Страница 46

Сначала шёл концерт по заявкам. Заявки сыпались, как из рога изобилия. Сыграй про то, сыграй это, давай про небо, давай про любовь. Кто-то из исапнцев попытался подпевать по русски, вызвав у окружающих лёгкую дрожь и смех.

А потом… потом в голове Лёхи что-то щёлкнуло. Перегрев или недосып? Или тот самый дух озорства, живущий в каждом попаданце с доступом к кнопочному инструменту?

Он начал играть. Нет, не Высоцкого, и не «Катюшу» — он, нехороший человек, начал играть «Говорят, мы бяки-буки, как выносит нас земля…» из Бременских музыкантов.

И в этот самый момент, ровно на втором куплете, в курилку, где и развернулось это шикарное действие, ввалился местный советский замполит…

— Самодеятельность? О! Отлично! — доброжелательно произнес спросил он, присаживаясь с краю.

И хотя политрук оказался отличным компанейским мужиком и даже лётчиком, Лёха не пытался удивляться, он был уверен — всё, что было только что спето, прописалось в пророчестве.

Лёха только тихо вздохнул и порадовался:

— Хорошо ещё до «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля…» не дошел…

* * *

Лёха крутанул головой и скосил глаза направо и назад. Васюк — как привязанный, болтался на месте, метрах в пятидесяти и чуть выше.

Лёха резко втянул воздух. Всё внутри сжалось, от страха и от концентрации. Он почувствовал, как напряжены пальцы на гашетке. Вот-вот… И когда вражеский истребитель стремительно вырос в прицеле, он дал очередь из своих крупнокалиберных пулеметов и резко отжал ручку от себя. Ходить с врагами в лобовую до конца он не собирался. Рядом воздух разрезали четыре огненных шнура от Васяни.

— Говорят мы буки буки! — пропел попаданец.

Грязно-серое брюхо «мессера» промелькнуло над фонарём кабины.

Лёхин «ишак» на секунду споткнулся, всё-таки резкие отрицательные перегрузки он не любил и Лёха завалил ручку вправо и на себя, стараясь выйти в хвост паре «мессеров».

И перегрузка вдавила его в кресло — будто на грудь сел невидимый великан, выжимая воздух из лёгких. Глаза заволокло серой пеленой, но он, стиснув зубы, тянул ручку на себя, чувствуя, как «ишак» стонет от напряжения в вираже. Земля и небо поменялись местами, кровь застучала в висках, но он не ослаблял хватку, выжимая из машины всё, чтобы зайти «мессерам» в хвост.

Середина октября 1937 года. Небо в районе аэродрома Гарапинильос, окрестности Сарагосы.

Хардер был неприятно удивлён, если не сказать — шокирован. Всё начиналось как обычно: они вошли в пологое пикирование, привычно выходя на атаку. Толстенькие силуэты республиканских истребителей стремительно увеличивались, наплывая в прицел — этакие обрубки с крыльями, смахивающих на игрушечные самолётики. Пальцы уже откинули предохранители пулемётов, всё шло по заведённой схеме, и вдруг…

В тот самый момент, когда он собирался нажать на гашетку, на крыльях ближайшего «рата» вспыхнули ослепительные точки. Почти одновременно открыл огонь и ведомый, и в его сторону рванули яркие огненные шнуры. Причём у ведущего, этого проклятого республиканца, трассы были особенно яркие, мощные — точь в точь, как от тяжёлого вооружения итальянских Breda.

Фюзеляж резко вздрогнул, два удара отозвались глухо и тяжело, будто кто-то кулаком впечатал по днищу кабины.

— Суки… — прохрипел Хардер сквозь зубы. — Поплатятся…

Инстинктивно он дёрнул ручку на себя и тут же завалил самолёт вправо, уходя в вираж. Рядом, в том же движении, мелькнул ведомый. Пытаясь вывести машину из крутого виража, Хардер вновь угодил под неприцельную очередь — трассеры свистнули мимо, к счастью не зацепив, но этого было достаточно. Бой начинался отвратительно.

Он не стал рисковать — одним слитным резким движением крутанул истребитель через крыло, бросив его в пикирование. Воздух засвистел в щелях фонаря, корпус задрожал, но самолёт послушно выполнил волю хозяина. Внизу, под завесой тонкой дымки, мелькала целая стая вражеских машин — И-16, И-15, словно рой, разлетались по небу.

Хардер выровнял машину и плавно потянул ручку на себя, начиная набирать высоту, уходя в сторону — и от аэродрома, и от этих странных высотных «рата». Самолёт вёл себя послушно, стабильно, мотор уверенно пел — значит, серьёзных повреждений нет. Повезло.

— Берта-два, как у тебя? — хрюкнул он в рацию.

— Адлер-один, всё в порядке. Вижу внизу до двух десятков «рата». Много… И та пара слева сзади ниже нас.

Хардер прищурился, окинул горизонт взглядом — и точно: та же пара «высотников», как он мысленно окрестил этих наглецов, всё так же шла в их сторону, набирая высоту вслед за ними.

Хардер с неприязнью отметил, что русские, а кто бы это мог быть ещё, не испанцы же, маневрировали хладнокровно, профессионально. Понаблюдав с минуту за находящимися ниже русскими, он с удовольствием отметил, что его машина несколько быстрее в наборе высоты… Но не сильно.

— Ловкие ублюдки… — буркнул он себе под нос. — Но я сейчас вами займусь. Берта-2, вираж в право и атакуем с ходу. Бери ведомого.

Середина октября 1937 года. Небо в районе аэродрома Гарапинильос, окрестности Сарагосы.

Немцы упорно тянулись вверх, будто надеялись, что с высоты смогут задавить, обмануть, разыграть этот бой по своим правилам. Казалось, их «мессеры» взбирались медленно, но с упрямой, хищной грацией — как волки, чующие, что жертва вот-вот оступится.

Лёха мельком бросил взгляд на панель приборов: 4800. Почти пять. Даже с нагнетателем и с французским мотором его «ишак» несколько уступал «мессерам» в наборе высоты.

— Как выносит нас земля! — пел попаданец.

Лёха вскинул голову, солнце било в глаза сквозь тонкую дымку, но он разглядел две узкие тени с поблёскивающими крыльями, шедшие чуть правее и выше. Лезут вверх. Не спеша и с расчетом.

Лёхин «ишак» дрожал, как натянутая струна. Мотор уже почти визжал на пределе, привычное раскатистое бурчание превращалось в звон. Он чувствовал, как педали под ногами вибрируют — от натуги, от злости машины, которой не хватало сил, чтобы быть быстрее. Скорость падала. Ещё чуть-чуть — и всё. Немцы уйдут. Он знал это чувство, знал, как становится пусто, когда враг уходит вверх, и ты бессилен.

— Королевой карта бита, бит и весь его отряд! — песня, как всегда упрямо вертелась в подкорке мозга.

Он приподнял нос своего самолёта, прикинул упреждение, дал чуть-чуть правую и нажал на гашетку.

Очередь вырвалась злой, прямой плетью. Нити трассеров пошли вверх с неожиданной ясностью, будто вычерченные на небе. В этот момент снизу и справа, Васюк поучаствовал в концерте. Его 'ШКАСы выплюнули свинец почти одновременно с Лёхой.

В воздухе раздался рокот и небо, только что безмятежное, прорезали красноватые нити. Они шли вверх, пересекались в вышине, где через секунду будет враг.

Сверху ведущий из «мессеров» дёрнулся, скинул немного скорость, отвалил в сторону, уходя в плоский разворот. Второй последовал за ведущим, как привязанный.

Лёха выругался коротко и зло:

— Завтра грабим короля! Дави их гадов, дави! — и толкнул штурвал вперёд, стараясь набрать скорость.

Теперь у них был шанс. И он собирался воспользоваться им до конца.

Середина октября 1937 года. Небо в районе аэродрома Гарапинильос, окрестности Сарагосы.

Хардер сжал зубы, чувствуя, как подрагивает ручка «мессера», закручивая его в вираже. Руки были влажными в перчатках, а спина словно слиплась со спинкой кресла. В высоком испанском небе, в яростной мешанине виражей, горок, боевых разворотов, бочек и петель, метались, как бешеные осы, стараясь перекрутить друг друга две «раты» и пара «мессершмиттов».

Высоту он уже потерял. Эти русские черти не дали спокойно уйти наверх, попав куда в его самолет, вынудив его нырнуть в самую гущу ближнего боя.

— Шайзе, они везде! — выругался, не замечая, что кричит он вслух.

Один из «ишаков» резко ушел вверх, закручивая боевой разворот, явно собираясь зайти ему в хвост. Хардер среагировал мгновенно, горка, резкий полубочок с переходом в скольжение, полный газ — и вот он уже заходит в хвост второго русского. Тот, похоже, не ожидал подобной акробатики от немца — просвистел чуть вперёд, не успев уйти в вираж.