Складник (ЛП). Страница 2

Правила нужны, и их надо соблюдать. Он сказал, что не станет изменять жене, и был серьёзен. Переписка — не измена, а фантазия, клапан для сброса давления от бесконечных работ, лекций и факультетских дрязг. Он думал, это хорошо для них обоих, пока вдруг не стало плохо. Теперь он разводился, а отец Паркер Таунсенд названивал декану каждые пару дней, называя его растлителем, говоря, что ему не место рядом с детьми.

— Её отцу надо прочитать устав насчёт отношений студентов и преподавателей, — сказал Деннис как-то вечером Габино Пакасио, единственному, кто ещё отвечал на его звонки. — А потом пусть прочитает её грязные сообщения и спросит, кто кого растлил.

— Чувак, — сказал Габино. — В уставе чёрным по белому: если ты её руководитель или преподаватель — у тебя проблемы. И так было всегда. Я не против тебя, просто говорю, как есть. Что ты скажешь, если Паркер заявит, что думала: либо шлёт тебе нюдсы, либо ты её завалишь?

— Она так не скажет, потому что это неправда, — ответил Деннис, но пот выступил на лбу, и он вдруг захотел закончить разговор. — И потому что мы друзья. Друзья не трахают друзей.

— Ну, слава богу, братан, — сказал Габино. — То, что ты её не трахнул, — единственное, что сейчас тебя спасает.

Правда была в том, что он не знал, что скажет Паркер. Она вернулась к родителям, не могла смотреть в глаза другим студентам, не ходила на пары. Он не знал, что она почувствует после месяцев отцовских слов о том, что Деннис манипулировал ею.

Манипулировал? Он уже не был уверен. Казалось, это она вела игру, она была смелее, всегда готова усилить накал. С другой стороны, ему было тридцать, у него была PhD и жена.

— Смотри с другой стороны, — сказал Габино. — Скандалы — твоя тема. Теперь у тебя есть материал для новой книги.

— Да, — ответил Деннис. — Но кто её издаст?

Даже Габино общался с ним только по телефону. Деннис не решался предложить встретиться за пивом. Боялся, что в ответ услышит неловкие отговорки.

Впрочем, он и не хотел пить с Габино. Он хотел пить один, в своём мрачном, дерьмового цвета съёмном доме под соснами, под вечный стук дождя по крыше. Живот болел постоянно, и только выпивка немного ослабляла хватку. Болело, будто в него воткнули нож, будто проткнули шампуром. Он всё ждал, не задели ли что-то жизненно важное.

...

Он прошёл мимо дерева-монстра, и сердце странно дрогнуло в груди — будто весь этот стучащий мускул сместился на дюйм вправо — и он обернулся.

— Какого чёрта? — сказал он вслух. — Серьёзно, какого?

Он разговаривал с собой с детства и до колледжа, часто репетируя шутки для своих провальных попыток в стендапе. После переезда в «Эйрбиэнби» привычка вернулась.

Первое впечатление — дерево сдвинулось... приблизилось. Мысль встревожила его так, что волосы на голове будто приподнялись от статики. Сикамор стоял у самой тропы, хотя раньше его там не было, и он знал, что не было, потому что в первый раз он пробирался через кусты, ища укромное место, чтобы справить нужду, и так нашёл его. Теперь же дерево нависало над тропой агрессивно, как боксёр, пытающийся запугать меньшего соперника перед боем. В первый раз оно кренилось назад, готовое рухнуть к пруду. Теперь оно было далеко от склона, далеко от воды.

Он выдохнул и вспомнил, сколько пил в последнее время и как искривились его мысли. Только прошлой ночью он сел в машину, чтобы поехать к дому Паркер, даже проехал три мили с банкой пива между ног, прежде чем спросил себя: «И что ты будешь делать? Сидеть в машине напротив и ждать, пока её родители уйдут? Как долго пройдёт, прежде чем они вызовут копов? А если Паркер сама их вызовет, кретин? Думаешь, переписка — это проблемы, а преследование — нет?»

Вообразить, что дерево сдвинулось, было ерундой по сравнению с другим бредом, что лез ему в голову.

И оно не двигалось, потому что деревья не ходят. Может, это вообще другое дерево. Он увидел те же две выемки, похожие на глаза, но у многих деревьев такие есть. Только нет. Он подошёл ближе, осторожно ступая среди корней, и вскоре нашёл то, что искал: надписи, вырезанные на древесине.

12.04.39

и

НАХУЙ ЭТО ДЕРЕВО

«Нахуй это дерево» — забавная фраза для ствола. Но он и сам был злым ребёнком, жаждавшим что-то ранить, уничтожить. Он злился на отца — не за измены матери, а за то, что попался. Злился на мать за то, что она недостаточно интересна, чтобы удержать мужа от траха с зубными гигиенистками, и ещё больше — за то, что вышла замуж за человека, которого он презирал, за того, кто мог выбить книгу у него из рук, чтобы привлечь внимание. Он бушевал весь тринадцатый год своей жизни, и в те дни он воткнул бы нож в дерево, в шину, в ногу отчима — будь у него нож.

Он напомнил себе, что не был знатоком леса, и даже в этом небольшом участке легко заблудиться. Он до сих пор иногда терялся, пытаясь найти нужную аудиторию, хотя преподавал в УМО уже два года. Если ему действительно казалось, что сикамор подполз ближе к тропе, значит, он пил слишком много... или слишком мало.

Один из корней шевельнулся и обвил его лодыжку. Колени подкосились, в кровь ударила ледяная волна адреналина. Он отпрянул, сдавленный крик застрял в горле, и тут он увидел, что это не корень, а кот, мурлыкающий, трётся о него. Он чуть не швырнул его ногой, но вовремя остановился. Может, он и не был образцом добродетели — последние события это подтверждали — но Деннис ещё не дошёл до того, чтобы пинать безобидных животных. Кот испугался не меньше его, не ожидая такой резкой реакции. Он выгнул спину и уставился на Денниса глазами неестественного, почти галлюцинаторного голубого цвета. Он знал этого кота — видел его у бродяги возле «Мобил».

Во рту пересохло, он дрожал, но одновременно хотелось смеяться. Может, сегодня стоит полегче с ром-колой. Он повернулся, наклонился, чтобы почесать кота за ухом, но тот прижался к земле и зашипел. Деннис отступил — прямо на корявую ветку, которая впилась ему в шею. На этот раз он вскрикнул. Кот рванул прочь, шумно продираясь сквозь кусты.

Он схватился за шею, потом опустил руку и увидел каплю крови. Покачал головой.

— В последний раз поворачиваюсь к тебе спиной, — сказал он дереву.

...

Жена позвонила, сообщив, что пришла почта. Что-то официальное, от университета. От этой мысли живот свело, будто проткнули шампуром. Это будет вызов на разбирательство перед деканатом. Хелена сказала, когда её не будет дома. Видеться с ним, когда он придёт за письмами, она не хотела. Он понял. Она сказала, что в конце недели уезжает на Кейп-Код.

— Одна или с кем-то? — спросил он.

Она ответила, что это его не ебёт, потом смягчилась и сказала, что встречается с подругами из колледжа, берёт неделю отпуска, чтобы пить белое вино, есть мороженое и плакать о плохих браках.

— Сегодня я поняла, зачем ты написал ту книгу, — сказала она. — О скандалах. Сама идея тебя заводила. Унизить кого-то. Унизиться самому. Сделать что-то тайное и неправильное. Чем неправильнее, тем горячее, да?

— Затягивает, как героин, — сказал он. Он никогда не врал Хелене. Ещё одно его правило: никакой лжи. Он обходил его, просто не рассказывая ей многое. — По крайней мере, я предполагаю, что как героин. В колледже я раз попробовал кокаин и неделю боялся, что окажусь на улице, отсасывая дальнобойщикам за дозу. У меня не хватило духу стать наркоманом.

Она рассмеялась. Невесёлым смехом.

— Хорошо, что у нас нет ребёнка, — сказала она. — Ты испортил жизнь только одному ребёнку, и это не наш. Могу утешаться этим.

— О, бред. Ей двадцать, не двенадцать. Это она начала. Она отправила первый намёк, первое фото.

Паркер Таунсенд в их разговорах всегда была просто «она», будто её имя — токсичное вещество, которое нужно держать в закрытой банке.

— Как ужасно для тебя, — сказала Хелена. — Ты стал жертвой.

Она снова рассмеялась без радости.

— Тебе хоть раз приходило в голову, что, может, ей не нужно было, чтобы ты поддерживал её фантазии о самоуничижении? Может, ей нужно было, чтобы ты был нормальным человеком? Отвёл в сторону и сказал: «Ты попросила быть твоим руководителем, так что вот мой совет. Ты хорошая девочка, но нам не стоит работать вместе, и я думаю, тебе стоит поговорить с психологом». Но ты не мог этого сделать и получить то, что хотел.