Безумный барон 2 (СИ). Страница 37

Когда последний отголосок энергии рассеялся, я опустил руку. Аура вокруг меня погасла, и вместе с ней ушла и сила. Меня накрыла такая чудовищная, всепоглощающая слабость, что ноги подогнулись. Оперевшись на меч, чтобы не рухнуть, я посмотрел на свои руки.

И ледяной пот прошиб меня насквозь.

Они были полупрозрачными. Словно сделанные из дымчатого, мутного стекла. Сквозь них проступали очертания моих же сапог. Я победил. Я спас тех, кто выжил. Но цена этой победы, кажется, была непомерно высока. Мое собственное тело, моя физическая оболочка, не выдержав этого фокуса, начала распадаться.

Я смотрел на свои руки, и до меня медленно, как до жирафа, доходило: кажется, я только что перестарался. Мое тело, еще минуту назад бывшее вполне себе материальным, теперь напоминало плохую голограмму на корпоративе у «Газпрома» — мерцало, подрагивало и грозило окончательно раствориться в воздухе. Внутренний холод, который я уже почти считал своим, вдруг превратился в черную дыру, которая начала с аппетитом пожирать меня самого изнутри.

— Так, Миша, кажется, это фиаско, — пронеслась в голове последняя здравая мысль, прежде чем ноги окончательно превратились в кисель, и я начал заваливаться на бок.

Падать, правда, пришлось недолго. Кто-то подхватил меня, не дав с грохотом приложиться башкой о каменный пол. Судя по тому, как меня обожгло теплом, будто я, замерзший, сунул руки под горячую воду, это была Арина.

— Держись, безумец, — прошипела она мне прямо в ухо, и в ее голосе не было ни капли сочувствия, только злое, упрямое шипение. — Не смей здесь разваливаться, я тебе не позволю.

Ее руки, обхватившие меня, стали для меня одновременно и спасением, и пыткой. Ее жизненная сила, ее теплое, золотистое сияние, которое я теперь видел даже с закрытыми глазами, хлынуло в меня. Оно не лечило — оно пыталось залатать прорехи в моей дырявой, как решето, материальной форме. Каждое ее прикосновение было похоже на разряд дефибриллятора — больно до искр из глаз, но именно это не давало мне окончательно «погаснуть». А для нее, я это чувствовал, каждое мгновение рядом со мной было все равно что обниматься с куском сухого льда. Моя холодная, мертвая аура высасывала из нее тепло, заставляя дрожать от озноба, однако она держалась. Упертая зараза.

Посреди зала, среди трупов и перепуганных лордов, разыгрывалась самая странная сцена за весь этот безумный вечер. Наследница великого рода, принцесса, «дама в беде», из последних сил пыталась собрать по кусочкам чудовище, которое только что спасло их всех, и которое одним своим присутствием причиняло ей боль. Мы были как два однополюсных магнита, которые с силой прижали друг к другу, и весь воздух вокруг нас трещал и шипел от этого противоестественного союза.

Именно на эту трогательную картину и уставился Легат Голицын, когда наконец оправился от шока. Старый лис, в отличие от остальных, думал не о спасении души, а о том, как извлечь из ситуации максимальную выгоду. Он смотрел не на монстра и не на спасителя — он видел бесценный, хоть и крайне нестабильный, актив. Уникальное оружие, которое только что продемонстрировало свою чудовищную эффективность. И он не собирался отдавать это оружие никому. Особенно вон тому хмырю в черном, который уже начал медленно приходить в себя.

— Стража! — голос Легата резанул по ушам, как скальпель. — Оцепить зал! Никого не впускать, никого не выпускать!

Оправившись от ступора, его личные гвардейцы, которые до этого прятались за колоннами, с лязгом выстроились в каре, отрезая нас от остальной толпы. Инквизитор Валериус, который уже делал шаг в нашу сторону, вынужден был остановиться. На его лице из слоновой кости впервые отразилось что-то похожее на эмоцию — холодная, звенящая ярость.

— Именем Императора, — выйдя в центр зала, Легат заставил всех заткнуться голосом, усиленным легкой магией. — Этот суд объявляется завершенным! Вина рода Орловых в государственной измене, сговоре с враждебными силами и организации убийства доказана!

Сделав паузу, он обвел взглядом притихших лордов.

— Барон Михаил Рокотов и леди Арина Шуйская, как ключевые свидетели, с этого момента находятся под личной защитой Империи! В связи с чрезвычайными обстоятельствами, я, как полномочный представитель Его Величества, ввожу в северных землях особое положение!

Он повернулся ко мне, и в его лисьих глазах плясали хитрые, расчетливые огоньки.

— А вы, барон, ввиду ваших… уникальных способностей, переходите под мою личную опеку. Для дальнейшего изучения. Во благо Империи, разумеется.

Гениальный ход. Голицын не просто спас меня от Инквизитора — он меня присвоил. Превратил из обвиняемого в государственную собственность, в секретное оружие, которое теперь принадлежало лично ему. «Почетный арест» такого уровня, что тюремная камера показалась бы курортом.

— Легат, вы превышаете свои полномочия! — проскрежетал Валериус, и от его голоса, казалось, иней пошел по стенам. — Эта… аномалия, должна быть немедленно передана Святой Инквизиции для очищения!

— Боюсь, Ваша Святость, сейчас не время для костров, — с вежливой, ядовитой улыбкой ответил Голицын. — Сейчас время собирать камни. И это, — он кивнул в мою сторону, — очень большой и очень ценный камень. А теперь, если вы меня извините, у меня много дел.

Развернувшись, он отдал еще несколько коротких, четких приказов. Ратмир и его уцелевшие ребята, которые до этого стояли, как в воду опущенные, тут же подошли к нам. Их лица были мрачнее тучи. Они смотрели на меня с тем же выражением, с каким сапер смотрит на незнакомую, тикающую бомбу. Теперь они были моими конвоирами. Моими тюремщиками. И, если понадобится, моими палачами.

Инквизитор понял, что проиграл эту партию. Спорить он не стал, лишь одарил меня долгим, тяжелым взглядом, не обещавшим ничего, кроме долгой и мучительной смерти. Развернувшись так резко, что полы его черного плаща хлестнули по воздуху, он молча покинул зал. Я знал, что он пошел не плакаться в жилетку. Он пошел собирать армию. Свою личную, крестоносную армию, чтобы выжечь эту новую «ересь» с лица земли.

Пока Арина, стиснув зубы, продолжала вливать в меня свою жизненную силу, пытаясь собрать мое «я» по кусочкам, меня, как какой-то особо ценный груз, подхватили гвардейцы Легата. В обстановке строжайшей секретности, через потайные ходы, нас вывели из этого проклятого замка. Моим новым домом должна была стать какая-то изолированная цитадель, где этот хитрый ублюдок Голицын собирался изучать свою новую игрушку. Меня. Свое ручное, персональное чудовище.

Место, куда нас притащили, называлось «Тихая Цитадель». Пафосно и, как выяснилось, до одури точно. Здоровенная каменная коробка, вросшая в скалистый остров посреди какого-то ледяного, вечно хмурого озера. Вокруг — только вода, туман и чайки, которые орали так тоскливо, будто им за это платили. Идеальное место, чтобы сойти с ума от одиночества. Или чтобы спрятать от всего мира свое самое ценное и самое опасное сокровище. Меня.

Легат Голицын, этот старый лис, оказался не просто хитрым — он был гениальным кадровиком. Вместо камеры с решетками и крысами мне выделили просторные покои, больше похожие на библиотеку какого-нибудь профессора-затворника. Книги, карты, даже небольшая алхимическая лаборатория, от которой, правда, несло, как из химчистки. Меня не пытали, не допрашивали. Мне дали работу. На мой стол свалили все, что успели выгрести из поместья Орловых, включая мой драгоценный гроссбух, и вежливо, но твердо попросили «проанализировать». Голицын не хотел меня ломать. Он хотел меня приручить. Сделать из цепного пса ручного, но очень зубастого аналитика.

Так началась моя война на два фронта. Внешний — ежедневные, похожие на шахматную партию, беседы с Легатом. Каждый вечер он садился в кресло напротив, и мы часами вели свою игру. Он пытался выудить из меня как можно больше информации о тактике Ордена, об их слабых местах, о принципах работы их дряни. Я же, как опытный разведчик на допросе, скармливал ему данные дозированно. Достаточно, чтобы показать свою ценность, но не настолько, чтобы он решил, будто я уже все ему рассказал и теперь меня можно списать в утиль. Мы оба понимали, что это игра, и оба получали от нее какое-то извращенное удовольствие.