Обострение (СИ). Страница 17

— Иван Палыч, да пойми ты…

— Господа, вы бы зашли внутрь, — вдруг высунулась Аглая.

Все оглянулись на нее.

— Холодно ведь, — продолжала она. — Доктора мне застудите! А без него больница — и не больница никакая!

— А ведь верно говорит твоя помощница! — улыбнулся Гробовский, глядя на санитарку. — Пошли внутрь.

— Вот верно господин говорит, — кивнула Аглая, зыркнув на Грабовского. — Пойдемте внутрь, я чаю поставлю. Я пирожков напекла — отобедаете.

Гробовский вдруг заинтересованно посмотрел на Аглаю, сказал:

— А знаешь что, Иван Палыч? Идея у меня появилась. Не хочешь ничего менять — дело твое. Давай мы с тобой вот как поступим. Я будут к тебе в больницу заходить, следить за безопасностью твоей. Любой выезд, какой нужно — вместе будем ездить. У тебя ведь «Дукс» двухместный? Вот вместе и будем катать. У меня револьвер имеется, так что в случае чего прикрою тебя. Свою безопасность оставь нам, а сам спокойно занимайся своими склянками и больными!

На том и порешили.

Зарное утонуло в ночи. Шел снег, крупный, хлопьями, падал медленно, иногда вальсируя и отражая свет керосинки из окон, отчего казалось, что это звезды падают с неба.

В изоляторе пахло йодом. Иван Палыч ходил меж коек, подсвечивая себе керосинкой.

Вот Ефросинья, бледная, как полотно. На животе и груди уже видны розеолы — бледно-розовые пятна. Пульс плывет в брадикардии, сердце глухо стучит. Услышав доктора, женщина вздрогнула, в бреду прошептала:

— Дохтур… река… тонет кто-то… коровка тонет…

Артём, сжав её руку, тихо ответил:

— Тише, лежите. Давайте воды попьем, вам нужно.

Следующему пациенту Фёдору, стало чуть лучше — жар спал, розеолы на боках побледнели.

— Иван Палыч, выживу? Сын ждёт… — спросил он, завидев доктора.

Артём, проверив пульс, кивнул:

— Держись, Фёдор. Ты сильный, выживешь. Спи, сон лечит и сил дает.

Еще двое спали, хоть и были все в холодном поту и хрипели во сне.

«Эх, вакцина нужна, — подумал доктор, оглядывая полную палату. — Срочно нужна!»

Завершив обход, Иван Палыч вошёл в приёмную. В углу, у стола, сидел Гробовский, сутулый и уставший. В блеклом свете лампы он напоминал корень дерева, который зачем-то сюда притащило неведомой силой.

— Петр Николаич, ночь на дворе, — сказал доктор. — Ехали бы уже домой. Спать надо. Все со мной будет в порядке и никто сюда не войдет, не надо меня караулить.

Гробовский фыркнул, отмахнулся.

— Что там делать, Иван Палыч, дома? Ни котенка, ни ребенка. Пустая комната. Да и бессонница замучила, глаз не сомкну. Лежу, думаю — Сильвестр, морфин, Воронов… Лучше тут, с тобой, дело толковать. Вдвоем все веселей. Садись, потолкуем, как гада прижать. Я вот и чайничек поставил — ты уж не ругайся, что хозяйничаю как у себя дома.

Иван Палыч сел, отхлебнул горячего чаю. Удивленно приподнял брови.

— С коньяком?

— Только чтобы кровь разогнать, Иван Палыч. И согреться. Но если не одобряешь, то я тебе обычного…

— Нет уж! — улыбнулся доктор. — Какой дали — такой и буду пить!

— Это правильно!

Некоторое время пили чай, потом Гробовский сказал:

— А что, Иван Палыч, помощница твоя домой ушла?

— Аглая что ли?

— Да, она самая. Вроде ее же сегодня смена.

— Домой отпустил ее. Мне реакцию нужно смотреть в лаборатории — высев сделал бактерий, контроль нужен. А что?

— Да, так, просто… — отмахнулся Гробовский. — Просто спросил.

— Алексей Николаич, я вот что тут подумал. Сильвестр скользкий, как угорь. Отпечатки — это конечно хорошо. И если они совпадут, то дело выгорит. А если нет? Если не получится с отпечатками? Мало ли — стерлись, размазались. А суду нужны доказательства, железные, чтоб не отвертелся. Надо поймать его за продажей морфина, с поличным, чтоб ни уезд, ни связи не спасли. Мне просто за Андрюшку тревожно. Как бы этот Сильвестр парня не угробил.

— Верно, Иван Палыч, говоришь. Поймать с поличным — это идеально. Подловить его в трактире, где он Субботину склянки толкает, или у лабаза, где спирт прячет. Но как? Нужен свидетель, а лучше — вещдок, что в суде засияет, как штык на солнце. Понимаешь?

Артём замер, глаза вдруг загорелись. Улыбнувшись, он с лёгкой хитринкой произнес:

— Вещдок, говоришь? А что, Алексей Николаич, если тайную слежку устроить и Сильвестра сфотографировать? Как тебе такой вещдок? Прямо за преступлением — с морфином, с деньгами, с Субботиным. Фотография — козырь, от неё не отвертишься, суду яснее некуда.

Гробовский вскинул брови.

— Сфотографировать? Иван Палыч, ты что, в синематографе? Где я тебе фотографа выпишу? Это ж дорогое дело — аппарат, пластинки, мастер, что не сплошает. В отделе знаешь какая очередь на них? Да мне бумаг придется заполнять столько, чтобы выписать его. И еще месяц потом ждать, — он замотал головой. — Нет, не получится.

Доктор улыбнулся шире.

— А и не нужно никого выписывать. У нас в селе свой фотограф есть! Батюшка Николай, что на велосипеде зимой носится. Он камерой балуется, снимки делает — церковь, крестины, даже Аглаю раз щёлкнул. Поговорим с ним, попросим. Думаю, не откажет. Да и мы рядом будем, в случае чего.

Гробовский задумался.

— А что? — словно пробуя на вкус эту идею, произнес он. — Будь у нас фотография, да отпечатки в придачу — тогда Сильвестру точно не отвертеться! Отличная идея, Иван Палыч! Молодец! А что, братец, давай еще по рюмочке чая за это дело?

Когда Иван Палыч вернулся со второго ночного обхода, Гробовский уже мирно спал в кресле, свернувшись калачиком. Доктор не стал его беспокоить и решил сходить в лабораторию проверить как протекает процесс вызревания.

В кладовой было душно. Температуру держали нужную — 37°C. Стол походил на алтарь — на нем, словно подношения богу врачевателей, разместились склянки, мензурки и чашки с агаром.

Прикрыв дверь, доктор зажёг спиртовку, голубое пламя дрогнуло, осветив тетрадку с расчётами.

Артём вытер руки спиртом, взял чашку с агаром, внимательно осмотрел. На питательной среде появились темные точки — уже хорошо.

— Та-ак-с… — протянул он.

И затаив дыхание, приготовил срез. Потом капнул на склянку йод, закрепил под микроскопом и, склонившись, приник к окуляру. Нахмурился. Сердце забилось быстрее.

— Что за черт?..

Никаких нужных колоний, ни единой клетки Salmonella typhi — лишь мёртвые пятна.

Доктор сменил чашку, другую, третью. Но и там ничего не было.

— Но как же так… Постой…

Он вновь осмотрел все три чашки. Пусто.

Что-то было не так — температура, раствор, концентрация. Но ведь все по расчетам! Доктор глянул на тетрадку. Может, загрязнение? Спирт плохого качества? Температура скакала?

Иван Палыч, отшатнувшись, сжал кулаки.

— Твою мать!

Вакцина, что должна была спасти Зарное, не получалась. Неужели ничего не выйдет?

Черная как могила ночь зашептала сквозняком: «Спасения нет». И словно услышав это в изоляторе застонали больные.

Глава 8

Что было делать с вакциной? Конечно, начинать все сначала. Ехать в город, купить все, и самое главное — подумать, порассуждать и, если выйдет, понять — что могло привести к неудаче? Понять — самое трудное. Вполне может быть, с первого раза и не удастся.

Озабоченный больничным делами, доктор как-то слегка позабыл о происках врагов, точнее — главного врага, Сильвестра, или кто он там был? А забывать не следовало!

Об этом не уставал напоминать Гробовский. Алексей Николаевич нынче что-то зачастил в больничку, являлся каждый день, а то и пару раз — утром и вечером. Выходит, да — взялся за безопасность Иван Палыча рьяно!

Тайно вызванный из города агент охранки (точнее сказать — «стукач») Яким Гвоздиков взялся за выполнение задания столь же рьяно, и каждый день «заседал» в трактире. Верно, и спился бы, кабы деньги большие были. Да и куратора своего парень откровенно побаивался. С поручиком они встречались в самых разных местах, так, чтобы ни о кого из деревенских не возникло и тени подозрений.