Ларь (СИ). Страница 15

— На Руси всегда как было — у каждого свой начальник должен иметься. Если зайцев много — плохо, все пожрут, другие голодать будут. Потому над ними волк встает. Он, значит, и смотрит, чтобы зайцев много не разводилось. Если волки плодятся — другому зверью плохо. Над хищниками уже леший стоит. А что делать, если леший забаловал, всякое разумение потерял — любого во владениях своих губит без меры?

Ежовик замолчал, даже перестал жевать колбасу. Словно ожидал от меня срочного ответа. Я пожал плечами.

— На то Живень и есть. Говорят, будто бы раньше их много водилось, и они даже вместе собирались. Но то во времена, когда люди были слабые и искали в лесу силу. После уже связь наша потерялась, и Живней меньше стало. Так моя бабка рассказывала, я уж не знаю, как на самом деле было.

— Значит, Живень — это нечто вроде начальника у лешего?

— А ты думаешь, что лешие из воздуха берутся, что ли? Их на место именно Живень назначает. Вот кто-кто, а он прочно корнями в землю врос, ничего без его ведома не происходит. Если кто и знает историю того мертвяка твоего, это он.

У меня от этого разговора даже во рту пересохло. Я хлебнул уже остывший чай — фу, действительно жуткая дрянь.

— И ты знаешь, где такой Живень живет?

— Знаю, — кивнул ежовик, вновь налегая на колбасу. — За пару сотен верст отсюда. В самой глухой чаще, куда человеку и хода нет.

— Это же сколько придется ехать? — растерялся я. — Да и ты говоришь, что туда пройти тяжело.

— Не о том беспокоишься, — отмахнулся ежовик. — Провести тебя лешачьими тропами — особого ума не надо. Ты о другом думай.

— О чем?

— Живень — это не нечисть. То есть, нечисть, но не обычная. Мы ему не ровня. У него думки свои, на человеческие непохожи. Сильный он и своенравный. Это здесь ты рубежник, за тобой другие рубежники. Тот же леший, если он в своем уме, против кощея не выступит. А там… Никто за твою жизнь не поручится. Можешь сгинуть навечно, и не узнает даже об этом никто.

— Сс… старый бог, — недовольно пробурчала лихо.

— А ты сможешь меня провести к этому Живню? — поинтересовался я.

Ежовик второй раз замер с открытым ртом. Ему понадобилось секунд десять, чтобы расправиться с ненавистной колбасой, после чего ответить.

— Бедовый ты рубежник. Или глупый, или храбрый.

Я улыбнулся. Впервые за все время мое прозвище правильно определили.

— Можно быть и тем, и другим. Так что, проведешь? С меня что хочешь, можешь столоваться хоть каждый день. Главное, нечисть не обижай.

— Опасно это для рубежника, — протянул ежовик. — У меня, допустим, характер непростой, но попусту грех на душу брать не хочется.

— У меня выбора нет. Я пробовал через лешего узнать, а он молодой, по твоим меркам. Не застал ничего. Да и не очень на эту тему разговаривать любит.

Я не думал, что именно этот аргумент подействует. Но ежовик вдруг улыбнулся (я как-то стал определять «перемещение» его иголок по лицу), и кивнул:

— Если так, то можно. Я всегда за то, чтобы подгадить местному лешему.

Я промолчал, не став распространяться на тему, что мы с батюшкой приятельствуем. Но так бывает, что иногда твои мотивы могут выходить за пределы обычной дружбы. Леший правда не мог, да и не хотел дать мне необходимую информацию. Я же понимал, что лич — это ключ ко всему. Даже если у меня получится достать реликвию, что с ней делать потом?

— Только ждать нужно. Этой ночью уже не пойдем, — ответил ежовик. — А вот следующей попробуем. — Ночь — мое время. Да и леший обычно днем заботами своими занят, а ночью дремлет.

— Еще одно, мой дорогой ежовик. Мне бы очень не хотелось, чтобы кто-то знал, что я и мои друзья здесь живут.

— За грифона боишься, — понял гость. — Зарок от меня хочешь?

— Было бы неплохо.

С этим тоже не возникло никаких проблем. Ежовик оттарабанил «клятву», словно всю жизнь только к ней и готовился. А потом спрыгнул со стула.

— Ну чего, пойду я тогда, Матвей. Мы ведь договорились?

— Договорились, — ответил я.

Хотя сам еще не был до конца уверен, что нечисть не даст деру, стоит ему оказаться снаружи. Но по-другому тут не поступишь — насильно мил не будешь и все такое. Что недавно Зоя мне в красках продемонстрировала.

— Ты того, с понятием, рубежник, — сказал мне ежовик. — Хоть и зеленый совсем. Но с тобой можной дела вести. На засов дверь не закрывай, приду к утру.

У меня даже как-то на душе полегчало. Вот теперь стало ясно, что нечисть говорит чистую правду.

— Я думал, что ежовики дверьми не пользуются.

— Будто много ты о нас знаешь, — нахмурился собеседник. Правда, тут же добавил. — Не пользуемся. Норы у нас обычно. Только я в свою не помещаюсь уже, а копать новую лень.

И мгновенно выскочил наружу, хлопнув за собой дверью.

— Не очень хорошая идея, сс… — тут же подскочила лихо. — Живень, как я поняла, это сс… старый бог.

— Ну ничего, мы его по программе инновации на нового поменяем.

— Вот вообще несс… смешно. Кронов часто называют богами, но они люди. А вот та нечисть, которая перешагнула за границы пятнадцати рубцов, она уже и не нечисть больше. У этих теряется всякая сс… связь с человеком. Старые боги больше к природе тянутся, а к людскому охладевают.

— Дауншифтеры, короче, — понял я. — Но это ничего. Я думаю, что общий язык можно хоть с чертом лысым найти. Извини, Митя.

— А чего, я же не лысый, — пожал плечами заслуженный флейтист Выборгского района.

— Ты все ищешь сс… способ поинтереснее умереть, — флегматично покачала головой Юния.

А я же невольно любовался лихо. Ей необычайно шло быть строгой. К тому же, без горба и в человеческой одежде нечисть выглядела вполне ничего. Жалко только, что оставалась нечистью.

— Нет, я хочу жить долго и счастливо, но почему-то весь мир против этого. Я считаю, что надо с этим самым Живнем поговорить. За спрос не бьют в нос.

— Это явно не тот сс… случай, — отозвалась лихо.

— Давайте мы поговорим обо всем завтра, уже довольно поздно.

Я проверил печку, которая весело плевалась огнем и жарила, как в последний раз (вроде небольшая, а весь дом обогрела). А после со спокойной совестью отправился спать. Где-то в дальней комнате недовольно ворочалась лихо, а я даже периодически слышал ее посс… свистывание. Я же уснул как младенец, хотя мыслей в голове было — вагон и маленький бронепоезд.

Сквозь сон я различил, как хлопнула входная дверь (вернулся с гуляний ежовик), а после все затихло до самого утра. Зато когда уже взошло солнце, дом дрогнул сначала от крика, а потом от мата моего беса. Я же говорил, что Грише наш переезд не понравится.

— Хозяин, хозяин, — спустя секунд десять он затряс меня. — Чего это, а?

— Гриша, чтоб тебя, седьмой час.

— Хозяин!

— Мать твою, Григорий, успокойся. После вчерашнего инцидента коллегиально было принято решение о временном переезде.

— Как это коллегиально? А я как же? У меня там все хозяйство, у меня там быт. Все по полочкам, крупинка к крупинке.

— Ввиду невозможности одного из членов коммуны сохранить вертикальное положение решение было принято большинством голосов.

Хотя на мою рыжую бестию было страшно смотреть. В глазах Григория застыли слезы величиной с горошину. Ну да, мой бес и правда сильно привязался к прошлому дому. Ну что теперь поделаешь.

— Гриша, мы обязательно вернемся туда.

— Обещаешь, хозяин?

— Обещаю.

— Ладно, раз так, надо убраться. Бардак тут жуткий, словно свиньи жили. Как вы в такой грязи спать-то легли? Хоть немного подмести можно было, да пыль смахнуть?

Я уж не стал говорить, что именно этим мы несколько часов вчера и занимались. Вообще у беса было свое извращенное понятие о беспорядке. Вот та же батарея пустых бутылок под категорию «не убрана» у нас никогда не попадала. А грязные плинтуса — пожалуйста.

Ума не говорить всего этого вслух у меня хватило. Я тяжело сел на кровати, разглядывая босые ноги и думая о смысле жизни. То есть выполняя свой каждодневный ритуал перед тем, как пойти чистить зубы.