Русский флаг (СИ). Страница 11

Ну и то, что Норов уже отправил своих людей за семьей, точнее старшим сыном, Лапы, так же делало Кондратия рабом и положения и этого гвардейского капитана. И, нет, бандит не испугался за своего наследника, напротив, подумал о том, что Норов может дать Степану путевку в жизнь. Выучит и еще человеком сделает. Даст его, Лапы, сыну, то, что сам Кондратий не сможет.

— Оставь его, Поп! — прорычал, словно тот самый медведь, главарь банды. — Я слышал о твоей удаче, Поп. Пошто ко мне пожаловал?

— Уйди, Медведь! То, что тут творишь тебе погибель. Предупредить пришел! — сказал Кондратий, а десять людей, те самые его побратимы по обозной службе, приготовились к драке.

Вооружены все люди Лапы были сразу по два пистолета и держали их на виду. Чтобы ватажники, которых было человек тридцать, прониклись, поняли, что кровь прольется в случае чего, и у них.

— А не уйду, так что? — спросил Медведь с вызовом.

— Слухай меня, ватажники! — неожиданно для всех закричал Кондратий. — Я знаю, где есть золото, много. Мне нужны люди. Не лезьте сюды, а опосля каждого возьму и оговорим, что и как.

— Ты чего это? — заревел Медведь, понимая, что прямо сейчас у него хотят отнять лидерство в банде.

— Бах! Бах! — прозвучали два выстрела, как только Лапа поднял руку.

Стреляли из укрытий Фролов и Кашин. И у обоих была одна цель — Медведь.

— Все сразумели? Али почать отстреливать каждого? Я предлагаю золото и жизнь выбор ваш. Кто со мной, на колени и Господу молите о своей судьбе! — продолжал кричать Кондратий, тонко почувствовавший, как мнение толпы склоняется в его пользу.

Уже через два часа Лапа знал все, что только нужно, чтобы завершить дело, которые ему поручил Норов. Были шесть человек убиты, это те ватажники, что не захотели мириться с появлением нового главаря. Ну а остальные все расспрашивали, где то золото и когда они станут богатыми людьми.

Теперь Лапа завершит начатое и в отрыв… Шесть телег из обоза роты были загружены именно для этого момента.

Двое мужчин сидели друг напротив друга. Встреча эта проходила в небольшой, но добротной хате, сложенная из брёвен, с незначительным углублением в землю, всего лишь на неполную сажень. Такому жилищу обрадовался бы любой крестьянин, но двое мужчин, привыкшие проживать в куда более комфортных условиях, явно чувстовали себя стеснённо, так как находились в избе вынужденно.

— Вот, Афанасий Иванович, как я обещал, рублик к рублику. Итак, пятьсот серебряных рублей, — стараясь быть непринуждённо весёлым, не показывать своей озабоченности и тревоги, говорил Матвей Иванович Норов.

— Ты мне зубы не заговаривай, Матвей Иванович, словно бы и не ведаешь о том, что цельная рота гвардейцев-измайловцев пожаловала в наши края. Ты же баял мне, что сложным дело наше быть не должно, что Александр Лукич Норов нынче в Польше и никак прибыть не сможет, пока всё у нас не сладится, — Афанасий Иванович Стрельцов, градоначальник и устроитель земельных вопросов Калужского уезда, встал из-за стола, чуть ли не переворачивая его, и всем своим огромным телом навис над невысокого роста Матвеем Ивановичем Норовым.

— Да и пусть пришёл. Командующий ротой не отпустит его с матерью повидаться. Куда там унтер-лейтенанту! — усмехнулся младший из братьев Норовых-Ивановичей.

Вид Стрельцова стал угрожающим. Он был огромного роста мужчиной, да ещё и страдал явным ожирением. Но зато Афанасий Иванович всегда знал, сколь грозно может он выглядеть, если будет вот так, как сейчас, нависать над человеком. Он подавлял волю практически любого собеседника всей своею громадой. И мало кто даже догадывался, что за внешней суровой и ужасной личиной скрывается трус. Человек, который ужасно боится что-либо менять в своей жизни, боится любой огласки, да мало того — случись что, не умеет держать удар.

— Дурень ты, Матвей Иванович, вот как есть — и дурень! — сказал Стрельцов.

Матвей Норов, было дело, хотел ответить, но под строгим взглядом слуги государева съежился.

— Как не узнать у родственников своих, что племянник твой уже капитан. И эта гвардейская рота — это его рота! И нет над ним здесь начальника, и я не указ. Уразумел нынче, что к чему?

Норов кивнул в знаке согласия, хотя и не был уверен в том, что полностью осознал и понял, что именно может случиться теперь. Ведь Александр Норов может мстить за отца. Медведь… Этот тать, нанятый для дела. Ну ведь сущий медведь и есть. Так приголубил Луку Норова, что тот может и не выжить.

— С Медведем разбирайся сам. Я более не при делах. А будь что скажешь, и меня упоминать будешь… Столь много о грехах твоих поведаю, что более и не разгребешь. Понял меня? — Стрельцов хотел было говорить грозно, но вышло иное.

Норов понял — градоустроитель боится.

А он, Норов Матвей, уже и не боится ничего, он отпустил свои страхи. И в этот момент удивительным образом Норов будто вырос, стал одним ростом с трусливым Стрельцовым, а ещё через минуту и вовсе стал его выше. Человек, который умеет побороть свои страхи, всегда возвышается над тем, кто в плену низменных страстей.

— Вдвоём пойдем на суд государев. Знай же, что, если что, то стану кричать «слово и дело», — сказал Норов и строго посмотрел на Афанасия Ивановича, так же, как и тот ранее, оперся на столешницу и наклонился к собеседнику, смотря Стрельцову прямо в глаза.

— Хе! — сам того не ожидая, Стрельцов дёрнулся и влепил своей лапищей в ухо Норову.

— Ты чего, Афанасий Иванович? — обиженно спросил Норов из угла избы, куда отлетел от оплеухи. — Заколю же нынче! Это ты, словно тот заяц, трусишь. Мне уже ничего не страшно! Так и знай.

С этими словами, сжав зубы в обиде и злобе, Норов потянулся к голенищу сапога, за которым всегда держал нож. Но, согнувшись, остановился, ворочая головой по сторонам, словно стараясь что-то увидеть внутри небольшого дома, где только стол стоял да лавки вдоль стены.

— Хм… Это что же? А не горит ли дом? — принюхавшись, сперва спокойно сказал Стрельцов, а после во всё горло заорал: — Горим!

Оба мужчины, толкаясь и переругиваясь, рванули к двери, но… Она была заперта.

— Бум! — Афанасий Иванович ударил дверь с плеча.

Тщетно. Он повторил попытку, но она оказалась вновь напрасной. Чиновника сменил Матвей Норов. Он бил ногой дверь, толкал ее плечом. Немного, когда дышать быть уже невозможно и все небольшое пространство избы заволокло дымом, дверь подалась, но после кто-то, кто был снаружи, выровнял положение и поправил подпорки.

— Бей пузырь в оконце! — задыхаясь, запоздало сообразил Стрельцов, чтобы часть дыма уходила из дома.

Но даже разбив два бычьих пузыря и освободив небольшие оконца, в которые можно было хотя бы высунуть голову, мужчины дела не поправили. Между тем, Матвей высунул голову и сделал пару глотков воздуха, пусть не самого чистого, но явно с меньшей примесью угарного газа.

Вот только Стрельцов не желал позволять своему подельнику дышать сравнительно свежим воздухом. Он взял его за ногу и оттянул от окна, щедро приложив головой о лавку. Встал сам у окна и с трудом просунул голову в узкое пространство.

— Ух! — набрал полную грудь воздуха Афанасий Иванович.

Но тут по бревнам снаружи вверх поползло, словно змея, пламя.

— А! А! А! — закричал Стрельцов, когда загорелись его волосы, а кожа на лице стала покрываться пузырями, которые тут же лопались.

И тут Афанасий Иванович встретился глазами с человеком, который явно был причастен к происходящему. Стрельцов умоляюще смотрел на Кондратия Лапу, а тот только читал молитву и периодически крестил пространство в направлении горящей головы.

Матвей Иванович уже лежал на земляном полу, отравившись угарным газом, с наливающейся шишкой на лбу. Можно было бы его спасти, открыть дверь и опередить падение горящей крыши. Но, нет, никто не станет этого делать. Норовы жестоко решали свои семейные споры. Один Норов, который и не Норов вовсе…

Матвей уходил из жизни с улыбкой. Он не чувствовал уже того, что одна из балок упала на него. Ему снилась Гульнара, ставшая Марией — женой старшего брата. А ведь это он, Матвей Иванович, ее украл прямо из дома татарского бея во время последнего ответного набега на крымские земли, когда татары увели к себе в рабство сотни православных.