Герои умирают. Страница 58

– Так кто же ты? В смысле, кто ты на самом деле?

Ма’элКот раскинул руки:

– Я – тот, кого ты видишь своими глазами. У Меня нет секретов, Кейн. А вот можешь ли ты сказать о себе то же самое?

На этот вопрос не существовало безопасного ответа, поэтому Кейн смотрел на собеседника и молчал. Секунду спустя Император вздохнул и встал на ноги:

– Ты закончил?

Еда на тарелке Кейна осталась почти нетронутой. Он только плечами пожал:

– Аппетита что-то нет.

– Ладно. Тогда идем.

Ма’элКот направился к двери. Кейн поспешно промокнул салфеткой уголки рта, потом, пользуясь тем, что Император отвернулся, провел ею по лбу – на нем каплями выступил холодный пот. «Хорошо, что я сумел переменить тему».

Кейн скомкал салфетку и бросил ее на тарелку. Потом встал и пошел вслед за Императором.

4

Большой зал дворца Колхари был огромен – гулкое гигантское пространство, пол которого выстлан мрамором, а стены облицованы травертином. Кейн вспомнил, как почти десять лет тому назад он шел по этому полу, приближаясь к Дубовому трону.

Тель-Альконтаур, старший брат Тоа-Фелатона, предложил тогда Кейну титул Барона за героизм, проявленный им в битве с Ордой Кхуланов при Церано. Однако Студия была не заинтересована в том, чтобы их лучший молодой Актер, стремительно восходящая звезда, связал себя по рукам и ногам управлением заштатным феодом в Надземном мире. К тому же все, кто был так или иначе связан с Монастырями, по традиции отказывались от любых почестей и наград, предложенных временными властителями, и Кейн легко, хотя и уважительно отказался от чести, оказанной ему старым Королем, во время специальной церемонии, устроенной здесь, во дворце.

Кейн вспомнил, каким пустым казался ему тогда громадный зал, несмотря на то что люди стояли в нем плечом к плечу: аристократы и сановники, офицеры и почетные граждане всех мастей. Переливчатые потолочные своды, терявшиеся где-то на страшной высоте, улавливали каждый звук, родившийся внизу, и, превратив его в шепот или шелест, отправляли обратно вниз. Этот акустический трюк создавал впечатление, что зал почти пуст, даже когда он был наполнен людьми до отказа.

Дубовый трон, на котором восседал теперь Ма’элКот, по-прежнему стоял на широком прямоугольном помосте – двадцать семь высоких ступеней над бесконечным простором мраморного пола. Узкие гобелены, сюжеты которых невозможно было разглядеть из-за копоти и пыли, скопившихся с годами, по-прежнему висели в проемах между огромными контрфорсами, но это было единственное, что сохранилось в памяти Кейна от былого убранства зала.

Ма’элКот явно произвел тут кое-какие перемены.

Столбы света с танцующими в них пылинками, падая сквозь южные окна зала, терялись на фоне магматического сияния двенадцати бронзовых жаровен, каждая из которых была так широка, что внутри легко мог вытянуться во весь рост высокий мужчина. В них горели угли того же сорта, что и под котлом в Малом зале, – много тепла и света, но совсем без дыма. Кроме того, угли горели не сгорая, однако их свет был не так ровен, как у лампы; он дрожал и пульсировал так, что тени, которые отбрасывали жаровни, казалось, жили своей жизнью и преследовали свои цели.

Середину зала занимала гигантская платформа – девять футов в высоту и сотни футов в длину и ширину; ее бока были задрапированы праздничными флагами кирпично-красного цвета с золотом: материи на них пошло столько, что хватило бы на ливреи всем служащим дворца без исключения.

Над ней бронзовой башней высилась статуя, изображавшая обнаженного Ма’элКота.

Сверкающий бронзовый гигант стоял, уперев руки в боки и расставив ноги, – поза силы и власти. Его пах возвышался над уровнем платформы примерно на метр. Ни одно зеленое пятнышко не пятнало его сияющей мускулатуры, лицо выражало радушие и благожелательность. Кейн со своего места видел, что у статуи два лица, значит второе смотрело на платформу.

Кейн молча кивнул: двуликая статуя показалась ему дурным предзнаменованием.

Между расставленными ногами колосса находился короткий наклонный желоб, тоже из бронзы, который вел с платформы в неглубокий бассейн перед самыми ступенями трона. На той стороне статуи, которая смотрела на платформу, Кейн заметил очертания чего-то похожего на пенис, на стороне трона внизу живота статуи была припухшая складка плоти, – видимо, она символизировала вагину.

Он подумал, что его, по всей видимости, ждет очень необычное представление.

Он сидел в крошечном зашторенном алькове позади трона. Там было два стула, и один из них занимал Кейн, прильнув глазом к отверстию в крошечной дверце как раз за спиной Ма’элКота. На это место его посадил сам Ма’элКот, который просто объяснил, что компания Кейна ему приятна и он не желает расставаться со своим гостем только из-за того, что наступил час аудиенций.

Вот почему Кейн сидел и наблюдал за тем, как в Большой зал входят делегация за делегацией, прибывшие из самых дальних уголков Империи. Представитель каждой из них подходил к трону, поднимался на первую ступеньку и излагал просьбу или жалобу, с которой они прибыли. Ма’элКот слушал и кивал, а когда с делом было покончено, он кивком отправлял просителей к платформе. Те заходили под платформу, где снимали одежду. А потом по ступеням платформы наверх один за другим выходили голые люди – мужчины и женщины, мелкопоместные дворяне и Герцоги Империи.

Там они присоединялись к растущей толпе голых и дрожащих мужчин и женщин всех возрастов, которые ждали и наблюдали – естественно, немного нервно – за тем, как Ма’элКот разбирался со следующими.

При этом Император не забывал вполголоса комментировать все происходящее для Кейна: рассказывал ему о Баронах и Рыцарях, которые появлялись перед троном, о том, что творится в их землях, об их былых политических связях и нынешних амбициях, а также о том, чем они могут быть полезны Ма’элКоту в его Великом Труде. Иногда их разговор переходил на другие темы, но рано или поздно возвращался к самому Ма’элКоту, его достижениям и планам.

Кейн сразу заподозрил, что Императору нравится удерживать его возле себя и посвящать в свои намерения потому, что Кейн знал, кем он был раньше, и поэтому мог оценить, как далеко он продвинулся и как много сделал; скрытое желание одобрения, возможно, было единственной человеческой слабостью, которая осталась у Ма’элКота.

Кейн не сразу и, надо сказать, с большой неохотой признался себе, что Ма’элКот ему скорее нравится, чем нет. В самой его самоуверенности, которая давалась ему без малейшего усилия, было что-то невероятно привлекательное, а его высокомерие было так основательно подкреплено могуществом, что выглядело почти как добродетель. Стоило Кейну забыть о том, где он и что ему предстоит сделать, как трепет оставлял его и он ощущал притяжение этого человека. Но это было притяжение особого рода: так одних людей тянут к себе горы, а других – море.

Как мог ему не нравиться человек, который так искренне и очевидно радовался самой жизни и тому, кто он в этой жизни есть?

– Венец Я, разумеется, уничтожил, – продолжал Ма’элКот. – Он был лишь ключом от той двери, что сдерживала Силу, которой Я распоряжаюсь ныне, и зачем Мне было давать доступ к ней кому-то другому. А Я использовал эту силу… – он провел рукой над своим одеянием, словно говоря «Вуаля!», – для того, чтобы преобразить Себя. Во-первых, Я сделал Себя красивым – ты, конечно, помнишь, как выглядел Ханто, так что Мой приоритет тебя не удивит. Затем Я дал себе столько ума, что Мой интеллект граничит теперь с всеведением. После Я снабдил себя еще одной формой Силы: почти безграничным богатством. Позже Я стал Императором Анханана: политическая власть, настоящее могущество. И Я не намерен останавливаться.

– Неужели? – удивился Кейн. – И кем же ты станешь на бис: богом, что ли?

– Вот именно.

В зал вошла делегация свободных земледельцев Каарна. Эти люди проделали тысячу миль, чтобы молить Императора о прекращении засухи, которая сжигала их поля. Ма’элКот пообещал и отослал крестьян к платформе.