"Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ). Страница 21

Запустив пухлую ладонь в карман брюк, вытащил маленький, размером с мизинец, огурчик.

– Вот вам валюта нового времени. Зеленый рубль. Или даже евро. За это теперь можно купить все – бензин, пули, женщину… Но главное – лояльность. Не так ли?

– Так точно, – поддакнул детина.

Губер забросил огурец себе в пасть и захрустел, двигая челюстями. От этого звука у меня скрутило в тугой узел кишки, а рот наполнился слюной, голова раскалывалась от боли, перед глазами все поплыло, и я на миг прикрыл веки, борясь с накатившей тошнотой.

– Видите ли в чем дело, граждане. Во все времена ресурсы дают людям власть. Настоящим людям, как я, – над зверьем опущенным, вроде вас. И возможность жить, так сказать, на широкую ногу… Как там шашлык, не готов еще?! – крикнул в распахнутые ворота. Оттуда донесся ответ: «Скоро!» Губер опять повернулся в нашу со Штырем сторону. Тепло, по-отечески, улыбнулся, развел руки в стороны. – Оставим лирику, господа. Помидорами-огурцами можно насытиться, но вся эта зеленая херь, травка, кора древесная – для вашего брата, вегетарианцев. Настоящим людям нужно время от времени баловать себя мирскими радостями – котлетки, бифштексы, шашлычок.

– Витамин Це – сальце-маслице-винце, – хохотнул громила с татуированными пальцами. Только по смеху я догадался, что это именно он меня вырубил там, возле ямы.

– Именно, – кивнул Губер. – Что и подводит нас, наконец, к основной теме разговора. В вас, граждане, сала не больше, чем у мух-падальщиков, кем вы, собственно, и являетесь. Но для мошкары вас слишком мало – всего двое. Теперь внимание – вопрос. И я бы хотел, чтобы вы крепко подумали, что ответить. Подумали о паяльниках в заднице и страшной, неописуемой боли… Итак, жужжите мне, мушки. Где остальные и сколько вас всего?

Я крепко, как мог, стиснул зубы и зажмурился. Старался представить Янку, ее синие, как море, глаза, и тихий спокойный голос. Ее животик, в котором рос мой сын или моя дочь.

Тэк-с, тэк-с, мухи. Тэк-с, тэк-с, зверье. Я буду молчать, чтобы эти твари со мной не сделали.

Но, как только я подумал об этом, слева раздался голос Штыря, спокойный и заинтересованный:

– Пожрать дадите? Тогда и побалакаем. И еще покурить бы, тэк-с.

– Цокотуха! – восторженно расхохотался татуированный. Губер тоже заулыбался.

– Милая мушка, ты, кажется, прожужжала последние мозги. Разве похоже, что мы на рынке, торгуемся? Борис, включай паяльник…

– Посмотри на меня, дядя, – осклабился Штырь в ответ. – Разве похоже, что я боюсь боли, а?.. И я не торгуюсь. Я хочу устроится на работу. Там, за периметром, еще пятеро. Три мужика и две бабы. Одна беременная – свежее мясо.

– Гнида, не смей!! – Я рванулся к нему из своих пут, грохнулся на бок, попытался доползти до паскуды в надежде вцепиться зубами в глотку.

– Ответ неверный, – послышалось сверху. – Борис, успокой скотинку.

На мою многострадальную голову обрушился удар, затем еще один – в лицо. Тяжелыми солдатскими берцами амбал пинал меня в живот, топтал череп, крошил зубы и кости. Боли не было. Я не почувствовал ее, я забыл о ней, потому что милосердная темнота вернулась, накрыла…

– Плешивого покормите. Дикого – оставим на утро… – Губер раздавал деловитые указания примерно в тысяче километров от меня.

И хронометр снова перестал щелкать.

Второе пробуждение оказалось куда хуже первого, потому что на этот раз меня били по щекам – не сильно, но теперь и легких шлепков было достаточно, чтоб разбитое лицо отозвалось вопящими вспышками. Ныла грудь, тупая боль (о, понятие боли ко мне вернулось, вот ведь радость-то) отзывалась в ребрах и спине. Очнувшись от очередного шлепка, я повернул голову вбок, и меня вывернуло желудочным соком на пол.

– Тише, тише, Миша… – прошептал в темноте знакомый голос.

– Штырь… сука, падла, сволочь…

– Тихо, дурак! Заткни пасть и не издавай ни звука, если хочешь жить, – состоящие лишь из костей и кожи руки, как костыли, воткнулись мне под мышки и осторожно потянули вверх, поднимая на ноги. Пришлось сжать изо всех сил остатки зубов, чтобы не заорать от боли.

– Стоишь? Держишься? Обопрись о стену пока.

Штырь куда-то исчез. Я привалился боком к холодной шершавой поверхности, чтоб не рухнуть, и попробовал оглядеться. С этим у меня возникли проблемы – один глаз совсем заплыл, на его месте набухала, как я чувствовал, солидная шишка, другой я смог разлепить лишь узенькой щелочкой, в которую увидал перед собой коридор на тот свет, каким его описывали в желтых газетенках из прошлой жизни. Черные стены, пол, потолок – и сияние впереди, в конце пресловутого тоннеля. Впрочем, светом этот квадрат темно-синей зыбкой материи назвать было сложно, он просто оказался не столь темным, как все остальное, на тон слабее.

Распахнутые гаражные ворота. Выход. Свобода.

Цепкие пальцы стиснули локоть.

– Стоишь? Нормально? – Штырь говорил тихо, отрывисто. В темноте его пятнистая черепушка с хаотично рассыпанными по ней клоками белых волос плыла, как луна среди туч. – Сам идти как, сможешь?

– Куда… идти? – Я утер губы тыльной стороной ладони, чтобы содрать запекшуюся на них кровь. – Куда ты меня тянешь?

– К своим. К нашим.

– Какие они тебе «свои»? Ты же, гнида, сдать всех решил… за огурцы, тварь…

– Тэк-с! Тебе еще пощечину дать? Приди в себя уже, Миша, я тебя сейчас спасти пытаюсь.

– Спасти?.. А где эти…

– Спят. Обожрались шашлыков, водяра у них тут есть… На вот, держи, – Штырь сунул мне в руки большой разводной ключ, добытый, очевидно, с верстака в другом конце гаража. Сам он тоже вооружился – сжимал кусок арматуры. И свой учебник не забыл прихватить, сунул под куртку. – Давай, Миша, соберись. По шли домой, – тощая рука снова нырнула мне под локоть.

Мы двинулись. Каждый шаг отзывался болью в левом колене – видимо, какие-то удары пришлись в ногу, – поэтому хромали мы уже оба. Но терпеть, а значит, и ковылять кое-как я мог. Когда выбрались наружу, сумел даже отпихнуть помогавшего мне Штыря:

– Сам справлюсь… спасибо.

– Сам так сам. Только тише, тише.

Ночной воздух обтекал, как ледяная водица из ручья. Остужал раны, приводя в чувство. Удалось раскрыть уцелевший глаз чуть шире и осмотреться. Мы были у Губера в имении, где ж еще. Впрочем, лично я здесь оказался впервые. Сюда и до Войны-то даже журналистов не пускали, не то что простой люд. Увидел рядом громадный трехэтажный коттедж, почти дворец, с мраморными статуями у высоких витражных окон, широкими низкими ступеньками, убегающими в два пролета к высоченным стеклянным дверям, перед которыми каменным цветком распустился не работающий фонтан. По бортику расселись изваяния крылатых младенцев с луками и стрелами в маленьких ручках. Возможно, при свете дня все это выглядело заброшенным памятником былой роскоши, но сейчас, в ночной темноте, смотрелось как королевский замок из сказки. С другой стороны от гаража я разглядел три низких, вытянутых по длине и накрытых пленкой сооружения – теплицы, которыми хвастал Губер. Чуть впереди, среди деревьев – бляха-муха, у них тут живые деревья растут! – угадывалось что-то вроде маленькой ротонды. Внутри едва заметно чадил на тонких ножках мангал. Сладкий запах жареного мяса плевать хотел на мой разбитый и сломанный нос: проник внутрь, закружил голову.

– Не стой, Миша, не стой, некогда, – Штырь схватил за рукав, потянул в сторону ротонды. В слабых просветах между колоннами белела бетонная стена ограды. И ворота, через которые губерские выезжали на охоту или чтобы расставить ловушки для любопытных дураков вроде нас.

В тени ротонды лежало тело – давешний амбал, уже без паяльной лампы, зато с копьем шампура, торчащим из горла.

– Этот у них за сторожа остался. Меня охранял, – коротко пояснил Штырь, продолжая тянуть мою руку.

Он торопился, и на то были причины, но я все равно заметил ржавое ведро в паре метров от мангала. Глянул внутрь, когда проходили мимо, – и меня едва вновь не вывернуло наизнанку. На дне ведра змеились ленты кишок, на которых, как вишенка на торте, возлежала человеческая голова. По дырам на месте глаз я узнал ту девчонку с отрезанными ногами, которую бандиты использовали в качестве приманки, когда поймали нас. На живца – кажется, так это называется.