Тень правды (СИ). Страница 33

— Кирилл, ты что творишь⁈ — воскликнул я. — Тебя, считай, с того света достали, а ты опять взялся себя нагружать.

— Я выписываюсь, — заявил он. — Пора возвращаться в Санкт-Петербург. Я даже не в курсе, что сейчас с моими товарищами. Где они сейчас? С кем воюют? И живы ли они? Эти вопросы не дают мне спать по ночам. Я быстрее выздоровею там.

— Где? На фронте? Сильно в этом сомневаюсь, — хмыкнул я.

Кирилл поднялся с пола, хрустнул пальцами рук и шеей, затем посмотрел мне в глаза и произнёс:

— Знаешь, брат, может, когда-нибудь слышал, что пожилых людей лучше никуда не перевозить с того места, где они прожили всю жизнь? Им может стать от этого только хуже.

— Это ты к чему? — нахмурился я.

— У меня то же самое. Для меня служба — это дом родной. Я не могу надолго покидать своих людей. Как только возвращаюсь к отцу, чтобы передохнуть и зализать раны, начинаю чувствовать, как всё тело ноет. Каждый шрам болит, как в тот день, когда я только их получил, — объяснил он.

М-да, это уже особенность психики. Её так просто не исправить. Да и не нужно её исправлять, раз Кирилла всё устраивает. Наверное, он прав. Пусть отношения у нас с ним напряжённые, но я рад, что у нас в Империи есть такие люди. Он помешан на войне, а я на лекарском ремесле. В этом фанатизме мы похожи.

— Тогда не буду с тобой спорить, — кивнул я. — Только не сбегай без предупреждения. Скажи Александру Ивановичу, что уходишь. Он много сил потратил, чтобы тебя восстановить. Кстати… — я осмотрел палату и понял, что кое-кого не хватает. — А где Синицын? Я же просил его присмотреть за тобой!

— Он и присматривал, пока я его не прогнал, — усмехнулся Кирилл. — Славный парень с хорошей родословной. Но я не люблю, когда со мной нянчатся. И мне, если честно, до сих пор стыдно, что я так облажался. Дожил. Мне жизнь спас мой изгнанный младший брат.

Видимо, для него это унизительно.

— Но я тебе благодарен, Алексей. Обязательно расскажу отцу, чего ты успел достичь, — добавил он.

— Только не начинайте снова агитировать меня вернуться в семью. Я восстановил титул и планирую начать всё с чистого листа. Создам другое ответвление рода Мечниковых, — рассказал я.

Наверное, впервые за всю жизнь у нас с Кириллом завязался откровенный разговор. Мы болтали целый час. Без ссор, агрессии и прочих взаимодействий, которым не место в семье.

Вскоре Кирилл начал собираться, а меня позвал к себе Разумовский. Главный лекарь был встревожен. Я прошёл в кабинет Александра Ивановича, тот запер дверь, а затем заявил:

— У нас проблемы. Понимаю, что я уже много раз просил вас о помощи, но на этот раз мне точно без вас не справиться. Сюда везут Углова.

— Которого из? — уточнил я.

— Старшего. Главу нашего ордена. Всеволода Валерьевича, — сказал он. — Его переводят из другого города. Лекари там так и не смогли ему помочь. Планируется, что он пробудет в моём госпитале сутки, и если мы не найдём способ его вылечить, его повезут в Санкт-Петербург.

Точно, а ведь незадолго до начала судебного заседания по делу Мансуровых Всеволод Углов неожиданно заболел, и его увезли за пределы Саратовской губернии. Тогда мне это показалось особенно подозрительным, поскольку Всеволод Валерьевич должен был выступать на суде. И он точно поддержал бы меня, а не Мансуровых.

Я был уверен, что ему уже помогли. Но теперь мне начинает казаться, что всё это было тщательно спланировано моим врагом. Стоп…

В моей голове начала складываться цельная картинка. Если учесть, что его сын Андрей Углов является личным юристом Мансуровых, а их союзники ликвидировали Всеволода как свидетеля…

Получается, что Андрей знал об этом? Знал, что его отцу навредят, и ничего не предпринял? Нет, возможно, ситуация даже хуже. Он мог лично причинить ему вред и договориться о переводе отца за пределы губернии, чтобы я не мог экстренно ему помочь.

Тот этап моей личной «войны» уже закончился, а его отголоски до сих пор меня нагоняют. Я бы в любом случае согласился помочь Разумовскому в лечении Углова, но теперь я уверен в этом решении вдвойне. Это — мой долг. Ведь он пострадал из-за интриг, которые сплелись вокруг меня.

— Можете не сомневаться, я останусь здесь и займусь лечением Углова, — сказал я. — Есть какая-нибудь информация о том, в каком он сейчас состоянии? Жалобы, симптомы, диагноз?

— Лекари, которые его наблюдали, выслали мне краткую историю его заболевания, — произнёс Разумовский. — Поначалу у Всеволода Валерьевича болела грудная клетка. Вскоре он потерял сознание и несколько дней не приходил в себя. Скорее всего, у него был сердечный приступ, который благодаря помощи способных лекарей удалось купировать…

Сердечным приступом в девятнадцатом веке называли инфаркт миокарда. Да и по описанию похоже. Скорее всего, они были правы.

— Однако боли так и не прошли. Сейчас его состояние ухудшилось, а лекарская магия помогать перестала, — произнёс Разумовский.

— А лекарственные препараты пытались использовать? Те, которые я изобрёл? — уточнил я.

— Да, сосудорасширяющие и кроверазжижающие ему давали. Первое время они поддерживали его состояние, но затем вновь началось ухудшение, — объяснил главный лекарь.

Возможно, повторный инфаркт? Сложно сказать. Нужно обследовать его.

Думаю, диагноз я поставлю быстро. В кардиологии я всегда хорошо разбирался.

— Он здесь! — крикнул из коридора один из практикантов. — Александр Иванович, господина Углова привезли!

Мы без лишних слов сразу же рванули в коридор к той палате, куда пронесли Всеволода Валерьевича. И первое, что меня смутило — это икота. Углов был в сознании, и пока его располагали на кушетке, он несколько раз звучно икнул.

Ох и нехороший признак! Так проявляет себя инфаркт миокарда. Неужто всё-таки намечается повторный?

— Всеволод Валерьевич, расскажите, что сейчас чувствуете? Соберитесь, перечислите все симптомы, — попросил я, затем повернулся к Разумовскому и произнёс: — А вы, пожалуйста, попросите студентов, чтобы принесли сюда мой аппарат ЭКГ. Сейчас мы быстро определим, что с ним происходит.

— Боль в груди, Алексей Александрович, — прохрипел Углов, а затем сглотнул, поморщившись. — Всю дорогу тошнило. Так, будто я чем-то отравился. Во мне уже жидкость не держится. Даже пить не могу… И тело сильно ломит.

Я положил руку на лоб старика и понял, что тот горит.

Лихорадка. Температура точно поднялась выше тридцати восьми. Такое тоже бывает при инфаркте. Вот только происходит это, как правило, в самом начале. Если ухудшение началось вчера, значит, здесь есть серьёзное противоречие. Не могут признаки острого периода инфаркта тянуться так долго. За это время они бы его уже убили.

Вскоре студенты притащили ЭКГ, мы сняли с Углова рубашку, и я подключил электроды. Затем принялся изучать плёнку, выходящую из аппарата.

Так… Инфаркт был. Явно был, но сейчас не его острая фаза. Такое ощущение, что перенёс он этот инфаркт неделю назад. Всё совпадает с анамнезом заболевания. Но что же тогда происходит сейчас?

Стоп… Есть несколько специфических изменений на плёнке. И я знаю, при каком заболевании они бывают.

Я быстро раскрыл свою сумку и достал оттуда фонендоскоп, затем приложил его к груди Всеволода Валерьевича и принялся вслушиваться в тоны сердца.

И услышал тихий скрежет. Вот оно! Шум трения перикарда.

— Я знаю, что происходит, господа, — сообщил я Углову и Разумовскому. — Это — перикардит. Осложнение инфаркта миокарда. Воспаление «мешка», в котором находится сердце. Все симптомы совпадают.

Окружающие уже привыкли к моим непонятным словам, а потому стали сразу задавать наводящие вопросы.

— И что будем делать? Получится справиться лекарской магией? — поинтересовался главный лекарь.

— Да, я займусь лечением, а вы поищите противовоспалительные препараты. Господин Углов должен принимать их ещё несколько недель, — объяснил я.

Разумовский ушёл, а я направил лекарскую магию на листки перикарда. Заставил образовавшиеся между ними спайки исчезнуть, затем ускорил кровоток, чтобы вывести липкую жидкость, из-за которой нарушилось качество сокращения сердца.