Отморозок 5 (СИ). Страница 22
Отдельная песня, это подшивка подворотничков. Это дома мы можем менять рубашки хоть каждый день, хоть два раза в день. Армейская форма предназначена для многодневного ношения и чтобы воротник не засаливался, и не пачкался от долгой носки, нужно ежедневно «подшиваться» — то есть менять подворотнички. К тому же ткань армейской формы весьма жесткая, а правильная «подшива» щадит кожу и не натирает ее при активной и долгой носке. Использование «подшивы» позволяет носить форму не меняя в течении длительного времени, даже в жаркое время года. Ткань для «подшивы» годится не всякая. Она должна быть белоснежная, а ее мягкость и структура мало кого заботит кроме самого солдата. Обычно «подшиву» выдает ротный старшина, и она полностью подходит для своих целей. Если подшиваться в 4 слоя и регулярно мыть шею, то этого хватает на день, а то и на два, если не будут сильно придираться. «Подшивы» в два сложения точно не хватит на день, и на ней по любому будут заметны следы грязи. Перед тем как нашить подворотничек, сама ткань и воротник тщательно проглаживаются утюгом. Затем берется приблизительно метровая тонкая белая нить и иголка с тонким игольным ушком. Стежки накладываются таким образом, чтобы с внешней стороны воротника нить не была видна, то есть игла втыкается с внешней стороны практически в то же место, откуда вышла. Желательно пришивать подворотничок 12 стежками длиной 2—3 см сверху и 6 стежками снизу так, чтобы сверху и спереди он выступал примерно на 2 мм. Выступать подворотничок должен по уставу на спичечную головку. Использованные подворотнички можно стирать и использовать повторно, но белоснежными, как новые, они уже не будут. Поэтому солдаты стараются всегда подшивать новую ткань. «Подшиву» привозят из дома, покупают или отрывают куски от свежевыданных простыней, что строжайше карается начальством. Обычно военнослужащие пришивают ткань сложенную вдвое, у «дедов» особым шиком считается подшивать ткань сложенную в 4–6 слоев. Перед самым дембелем «деды» иногда подшиваются нитками черного цвета. Ну и отдельный вопрос это штабные: писаря, водители и секретчик. Тем простую «подшиву» подшивать вообще западло. Тут уже в дело идет офицерский сатин или шелк, которые приобретаются в чипке.
А вообще, чем меньше у новобранца свободного времени, тем меньше он думает о всяких глупостях. Чем бы солдат не занимался, лишь бы посильнее заебался — вот это главный девиз для новобранцев. Сейчас сержанты гоняют нас каждый день, готовя к принятию присяги, которое уже не за горами. Текст присяги мы учим наизусть, хотя, на самой присяге будем ее читать с листа. За ошибку любого, из нас отвечает весь взвод. Коллективная ответственность здорово дисциплинирует. Никто не хочет, чтобы твои же товарищи злобно косились на тебя потому, что им в десятый раз приходится выполнять одно и то же. И это самое безобидное из, того что может быть. К особо непонятливым, или неловким, могут быть применены и меры физического воздействия всего коллектива, задолбавшегося в двадцатый раз на время выполнять команду «Подъем!» или маршировать еще несколько кругов по плацу.
Лично для меня все эти армейские премудрости не внове, но я стараюсь сильно не выделяться, чтобы не вызывать зависти соседей по казарме. В настоящее время у меня с сержантами установился вооруженный нейтралитет. По службе никаких поблажек нет, меня гоняют так же как всех, но ничего сверх того не требуют, все строго по уставу. Я, со своей стороны, все законные приказы непосредственного начальства выполняю неукоснительно и со всем рвением, но ни чего за пределами устава делать не стану. Это все уже поняли и оставили меня в покое.
В тот самый первый вечер в учебке за мной пришли ближе к двенадцати ночи. Я почувствовал приближение чужого и открыл глаза, упершись взглядом в незнакомое восточное лицо.
— Иды, тэбя там на разгавор завут! — Бесстрастно сказал мне младший сержант, с немного согнутой и небрежно висящей на пузе до блеска начищенной бляхой ремня.
Я не спеша поднялся с койки, взял с табуретки и так же не спеша одел штаны, сверху так и оставшись в майке. Потом сел, чтобы обуться. В этот момент Рома вскинулся на койке сверху.
— Юр, мне с тобой пойти?
— Не надо, сам разберусь, — ответил я, неторопливо наматывая на ногу портянку.
Посыльный все это время упрямо буровил меня взглядом, но не торопил. На Бергмана он вообще не обратил никакого внимания. Увидев, что я готов, он, все также, не говоря ни слова, развернулся и двинулся на выход. Я тоже, молча, пошел следом за ним. Наши шаги гулко отдавались в пустом коридоре. Я понял, что мы идем в умывалку, которая находилась в самом конце. Ну что же, место для ночного «разговора по душам» выбрано самое типичное. Мой проводник вошел внутрь, а я остановился на пороге, оглядывая видимую часть помещения. В умывалке, вместе с моим проводником, всего было пятеро сержантов. Они полукругом стояли на проходе, между рядами облупленных жестяных раковин. Тусклый свет из матового светильника под самым потолком, делал лица ожидавших меня сержантов какими-то землисто серыми и от этого еще более угрожающими. В одну из раковин из поломанного крана тонкой струйкой текла вода, распространяя противный дребезжащий звук по всему помещению. Чувствовался едкий запах хлорки.
Среди всех моих оппонентов по центру горой возвышался тот самый увалень, которого я сегодня уложил в бане. Он не, говоря ни слова, угрожающе смотрел на меня. «Этот самый опасный, надо бы его рубить в первую очередь», — мелькнула мысль. Никто не двигался, и ничего не говорил, все ждали пока я зайду в умывалку. А я не торопился входить. Толстая деревянная дверь открывалась внутрь, и что-то мне подсказывало, что сейчас там за ней кто-то притаился, чтобы напасть со спины, когда я попробую войти и окажусь к нему спиной. Дверь стояла примерно под сорок пять градусов к внутренней стене умывалки, как раз так, чтобы за ней мог спрятаться средней комплекции олух с чем-нибудь тяжелым в руках. У меня от нехорошего предчувствия даже голова зачесалась в том самом месте, куда меня звезданул гаденыш Тима.
— Слышь ты, «борзый запах», ты чего, бля, там стоишь? Давай, не стесняйся, заходи сюда, потолкуем малеха. — Презрительно усмехнулся увалень. — Сегодня днем в бане ты был порешительней. Или что, сразу зассал, как жареным запахло?
— Конечно же зассал, ну а как же иначе. Вас вон ведь сколько, а я один. — Соглашаясь, кивнул я, добавив. — А ты всегда разговариваешь с группой поддержки за спиной, или можешь со мной, в виде исключения, по пацански, один на один потолковать?
— Мне, «запах», чтобы тебя на место поставить никакой поддержки не надо, я тебе в любой момент твой наглый глаз на жопу натяну и моргать заставлю. — Злобно ощерился переросток.
— Так зачем мне спешить, если ты такой весь грозный? — Усмехнулся я, все же шагая внутрь, — Мне и так неплохо моргается.
Сержанты стоят не двигаясь, ожидая пока я сам к ним подойду. Делаю еще два шага вперед, и буквально спиной чувствую, как дверь позади меня уходит в сторону. Бью левой ногой назад как конь копытом со смещением на опорной правой, обрушиваясь буквально всей своей массой на полотно двери. Чувствую, как дверь бьет кого-то, кто находится за ней, жестко впечатывая в стену. Слышится сдавленный крик, а я уже влетаю в толпу, которая охватывает меня как подковой. Показав удар коленом, бью на скачке супермэн-панчем прямой правой точно в челюсть бычку-переростку и сразу добавляю туда же боковичок слева. Ах как хорошо пошло! Всегда хотел опробовать супермэн-панч в реале, когда одновременно с выбросом дальней руки, показавшая удар коленом одноименная нога, выстреливает назад, как бы отталкиваясь от воздуха и придавая удару дополнительно реактивное ускорение. Увалень, закатив глаза, падает и на этом мой первый успех заканчивается.
Оставшиеся на ногах четверо сержантов, наваливаются со всех сторон, осыпая меня довольно чувствительными ударами. Перекрываюсь локтями, пропускаю, уклоняюсь, бью в ответ и снова закрываюсь. Мои противники крепко насели на меня. А они весьма неплохо работают в группе, чувствуется богатый опыт подобных «воспитательных процедур». Мне, в общей свалке, очень трудно нанести прицельный удар. Все идет как-то смазано и коряво. По мне тоже попадают но так же вскользь, и я не чувствую особой боли. Только тупые толчки, больше сбивающие и не дающие точно попасть, чем приносящие ощутимый ущерб. В умывалке мало пространства, вырваться из круга месящих меня старослужащих быстро не получается. Верчусь, раздавая удары в разные стороны, словно белка в колесе. Наконец, улучив момент, всаживаю кому-то ногой жесткий проносящий фронт кик в живот, и его уносит куда-то в сторону. Сразу же расплачиваюсь за это тем, что меня подсечкой сшибают на пол и начинают дружно окучивать ногами в тяжелых кирзачах. Противников снова четверо. Наверное, кто-то из вырубленных мной ранее сержантов уже очухался, и присоединился к общему веселью. Лежа на спине, подтягиваю колени и локти к себе перекрываюсь, активно защищая ребра и голову, кручусь на полу и пинаю своих противников обутыми в кирзачи ногами куда могу дотянуться. Им это не очень нравится, круг становится шире, но и мне совсем не здорово. Я уже пропустил пару-тройку прямо таки тяжелых ударов. Голова гудит, и так дальше нельзя, забьют ведь гады. Выбираю момент и делаю резкий накат назад, выходя задним кувырком на ноги.