Антибол. Сбитый летчик (СИ). Страница 31

Я покрутил в голове его последнюю фразу…

— Ты имеешь в виду визигу? Это что-то из рыб. К визгу отношения не имеет.

— Да ну ты брось, — Руперт допил пиво и постучал по стойке. Амалия тут же наполнила ещё одну кружку и пустила её к дракону. — Очень даже имеет. Ты слыхал, как поют рыбы? Хоть уши затыкай. Одно слово: визг.

Помолчали.

Я пытался представить визжащих рыб. Дракон, судя по блаженной физиономии, вспоминал сахарных петушков.

— Так значит, ты теперь должен придумать эти самые правила, — нарушил молчание Руперт. — И успеть до следующей игры…

— Не придётся ничего придумывать, — я повертел кружку в руках. Пена осела, и пиво, как никогда, напоминало густые синие чернила. — Там, откуда я родом, эти правила каждый пацан знает. Всё зашибись, Руперт. У меня есть план.

Дракон усмехнулся.

— Чисто по опыту, — сказал он. — Ни один план военной компании ещё не выдержал проверку боем.

— Сколько тебе лет, Руперт? — вопрос вырвался случайно. Я и сам не думал, что спрошу…

— Полторы тысячи сто тридцать два. А что?

Я потряс головой.

Ну не могу я осмыслить такие числа.

По крайней мере, применительно к возрасту.

— И сколько военных компаний ты прошел? Ведь твои шрамы — это война, а? Сорри, если это личное, — поспешно добавил я.

— Шрамы — это любовь, — с неожиданной мягкостью ответил Руперт. — И это — действительно личное. А война… — он пожал плечами. — Что наша жизнь — как ни череда побед и поражений? Встал вечером с кровати — победа. Получил по морде — поражение. Не смог забить гол — смерть.

— Погнали, — я соскочил с высокого табурета и кивнул Амалии. Минотавриха величественно наклонила рогатую голову с белой звездой во лбу. — Ну давай, шевели булками.

— До тренировки ещё час, — упёрся Руперт.

— Отлично. Значит, на стадионе сейчас никого нет.

Ступив на поле, я сразу почувствовал себя лучше.

Не знаю, как так.

Трава ведь оранжевая! Но ощущение её упругости, её запах, то, что вокруг были трибуны… Всё это давало ощущение, что я — дома.

— Идём, выберем мяч, — позвал я Руперта, направляясь к загонам.

— Что ты задумал? — дракон мрачнел на глазах.

Казалось, простым приглашением на футбольное поле я похерил всё доверие, которое между нами установилось.

Но я упрямо сжал челюсти.

Каждый мужик имеет какой-нибудь тайный, стыдный страх. Для одних это — драка. Для других — большая собака. Или взять на руки младенца. Прыгнуть в ледяную прорубь. Я знавал одного парня, который до смерти боялся перечить бабушке…

А вот Руперт боялся забивать.

Если не решить эту проблему радикально, то он так и останется сидеть на скамейке запасных, а у меня не будет классного бомбардира.

— Выбирай, — предложил я.

Руперт с опаской посмотрел на мячи…

Загон был большим. И высоким. По-сути, это была исполинская, в пятиэтажный дом высотой, клетка. Пол её устилал крупный чёрный песок — мне говорили, что его регулярно подогревают, мячи обожают жаркий климат.

Загон был набит оборудованием для лазания, прыганья и других видов воздушной акробатики — я был в шоке, узнав в некоторых из приспособ тракторные шины от «Кировца».

В загоне клубились, резвились, метались, летали и крутились волчком несколько десятков мячей. Они походили на лохматые хэллоуинские тыквы. Невольно возникал вопрос: а чем вдохновлялись те, кто придумал рисовать на тыквах злобные рожи?..

— Зачем это, тренер? — Руперт перешел на тот пренебрежительно — снисходительный тон, который использовал для общения со мной на поле.

— Давай-давай, — я подтолкнул его к раздаточному окошку и нажал кнопку.

Как объяснил мне Кунг-Пао, всё делалось очень просто.

При нажатии кнопки в садок падала прессованная порция излюбленного мячами корма. По-моему, в составе упоминались толченые жуки, огненные пчёлы и песчаные блохи. Те, что были ближе к садку, чуяли корм — и стремились его заполучить.

Как только в садок залетал мяч, крышка захлопывалась и его можно было тащить…

Сытый мяч некоторое время пребывал в благодушном настроении, и милостиво соглашался поиграть — вместо того, чтобы жевать всё, что окажется в досягаемости его зубов.

— Играть можно только хорошо накормленным мячом, — наставлял меня Кунг-Пао, когда привёл к загону в первый раз. — Одной порции хватает часа на полтора-два, потом надо унести усталый и проголодавшийся мяч и снова накормить…

Смотрел цыплёнок на них так же, как бабушка смотрит на любимого внука.

Мяч, почуяв корм, мгновенно залетел в садок и принялся с аппетитом хрустеть.

Руперт демонстративно спрятал руки в карманы джинс и отвернулся.

— Ящер твердолобый, — буркнул я и сам потянулся за садком.

Главный прикол — не дать мячу сбежать. Поле огорожено специальной, тончайшей и практически невидимой сеткой, которая не даёт мячам вырваться и на радостях пуститься терроризировать город.

Хотя инциденты время от времени случаются, — признался Кунг-Пао. — Байкеры, например, принципиально не признают сеток, и их мячи кусают всех, до кого могут дотянуться.

А Законникам просто жалко денег. Они и на собственный стадион не раскошеливаются из жадности…

Держа садок с мячом на вытянутых руках, я повернулся к Руперту и кивнул в сторону поля.

Закатив единственный глаз, тот пошел впереди.

— Сначала я думал, что тебе не даёт нормально прицелиться увечье, — сказал я ему в спину.

Дракон на миг остановился — мне показалось, что затылок его пронзил меня свирепым взглядом.

Громко посопев, он всё-таки пошел дальше.

— Но Лилит сказала, что ты играл за Сынов. И был лучшим бомбардиром команды.

Он не обернулся. Пёр, как бульдозер на поле ромашек… Пока не дошел до ворот. Там дракон резко развернулся и уставился на меня.

На мяч он смотреть избегал.

— Что ты от меня хочешь? — рявкнул Руперт. — Я старался! На изнанку выворачивался. Я не понимаю, почему…

Я молча открыл крышку садка, и мяч, рыча, как рассерженный шмель, вылетел на свободу.

— БОЕЦ КОММОД, СМИРРНА! — заорал я во всю силу лёгких.

Руперт, не раздумывая, вытянул руки по швам и задрал подбородок так высоко, что на виду остались одни ноздри.

— Боец Коммод! Через пять секунд мяч должен оказаться в сетке противника. Приступить к выполнению задачи.

Мой дед был большим любителем собак. Больше других он почитал туркменских алабаев.

Ошибаются те, кто считает алабаев тупыми, — говорил он. — Просто они не любят выполнять команды, в которых нет смысла.

«Сидеть», «Лежать» — это для простаков, вроде немецких овчарок. Честных служак, для которых голос хозяина — истина в последней инстанции.

Другое дело, команда «взять», — говорил дед. — К этой команде можно подойти творчески, с огоньком…

В данный конкретный момент меня интересует, кто такой Руперт: алабай, или овчарка?

Руперт нацелился на мяч так, словно тот являлся вражеским перебежчиком. Его единственный глаз светился, зубы сверкали в жестоком оскале, пальцы на руках вытянулись, а ногти обратились в чёрные кривые когти.