Проклятие прабабки. Книга 1 (СИ). Страница 34

— Спи, глаз не спущу, — пошутил он и хрустнул чипсами.

Я улеглась обратно, отвернулась к стене и закрыла глаза. Тут же ощущение компресса на горле усилилось. Но я усилием воли подавила панику и принялась считать вдохи.

Когда я открыла глаза, то оказалась в поезде. Элегантное купе первого класса с мягкими, обитыми бархатом сиденьями, тяжелые занавеси с бахромой, кованые светильники. Напротив меня сидела какая-то женщина и тревожно меня разглядывала. Я сдержала вскрик, готовый сорваться с губ, и начала щупать свою шею. Кроме нитки жемчужных бус, на шее ничего не было. Руки были затянуты в тонкие перчатки, платье ниспадало складками до самого пола. Кожаные чёрные туфельки, на руке намотана цепочка от крошечного ридикюльчика. Просто Хогвартс-экспресс какой-то!

— Танюша, плохой сон приснился? — ласково спросила моя соседка и похлопала меня по руке, потянувшись через небольшой проход. — Мы уже подъезжаем, скоро будет наша станция, и мы поедем домой.

Кто она? Я, прикрыв глаза и задав мысленный вопрос той, настоящей Тане, получила ответ: это тётушка по материнской линии, Елена Петровна. Я гостила у неё в Петрограде и сейчас мы возвращались в наш дом. От железнодорожной станции в Вольске до Хвалынска ещё чуть больше восьмидесяти вёрст. Это еще полдня пути на извозчике.

Пользуясь случаем, разглядывала пейзажи за окном. Ничего такого примечательного — временами поезд шел вдоль Волги, и она была видна из окна. Всё остальное время вокруг путей были то густые деревья, то меловые саратовские холмы, то лесостепь, когда глаз видит далеко-далеко вперёд. Изредка попадались деревянные избушки, и они, по правде, ничем не отличались от современной мне Саратовской области. Взгляд переместился на внутреннее убранство вагона. Поражало обилие тканей — в современных поездах их количество сокращено до минимума. И пыль, тонкими змейками носившаяся в воздухе, доказывала рациональность этого шага.

Сидевшая напротив меня тётушка тоже выглядела довольно обыденно. Лёгкая серая блузка по летнему времени была с рукавом три четверти, манжет оформлен кружевами. На вид — хлопчатобумажная, чуть прозрачная, открывающая наличие нижней сорочки или платья. Блузка заправлена в длинную тёмно-серую плотную юбку. Из-под юбки выглядывают такие же, как у меня, туфельки с острым носком, пошитые из серой замши.

Тётушка Елена Петровна сидела без перчаток, руки теребили вышитый легкий платочек, которым она то и дело утирала стекавший со лба пот. Она была из той породы женщин, которые к старости полнеют, но с удовольствием носят свои новые формы. Серый цвет необыкновенно шёл к ее светлым глазам. В пасмурную погоду они выглядели серебристыми, а в солнечную — как небо, разбавленное водой в несколько раз. Тёмные волосы были убраны под шляпку, которую она надела, готовясь к выходу. Руки её нервически что-то теребили. Вот она положила платочек в собственный жемчужный ридикюльчик и взяла с покрытого белоснежной скатертью стола веер. Обмахнулась разок-другой и снова положила на стол.

Елена Петровна отчего-то заметно нервничала, но причины её состояния я не знала. Я в принципе не участвовала в происходящем, а как будто смотрела фильм, где от меня ничего не зависело. В Танином теле хозяйничала сама Таня, а я была лишь бесправным гостем, о котором не догадываются.

Но вот поезд, наконец, начал прибывать на станцию в Вольске. Нарядный деревянный вокзал, щедро украшенный затейливой резьбой, красиво возвышался над платформой. Локомотив сбросил ход, на перроне появилось много народу. Грузчики, извозчики, крестьянки с корзинками, укрытыми чистой тканью. Наконец, вагон качнулся, отпрянул назад и мы встали. Приехали.

Служащий в железнодорожной форме открыл нам дверь, подал руку, и тётушка первая вышла на перрон.

Я вышла следом и, не сговариваясь, мы вместе вдохнули живительный деревенский воздух. После суматохи Петрограда, устрашающих слухов, громких известий об отречении императора и страха о будущем я (или Таня?) впервые с удовольствием огляделась вокруг. Провинциальный городишко жил свою жизнь так, будто и не было никакой революции, и не висела судьба огромной страны на волоске. Всё также сновали люди, грязные мальчишки, худые коты сидели то тут, то там, грея свои спины на солнышке. И удушающая жара вагона наконец-то сменилась приятным ветерком, дарящим облегчение. Тётушка пошла к начальнику станции, просить извозчика до имения. Я посеменила следом.

Спустя полчаса мы усаживались в старый дилижанс, и Елена Петровна отрывисто командовала, как получше закрепить наши чемоданы.

Наконец, мы зашли в кондитерскую напротив вокзала, чтобы запастись в дорогу перекусом. Я, признаться, итак уже была голодна, поэтому упросила тётушку взять мне порцию побольше. Дородная кумушка в чистом накрахмаленном переднике завернула нам с собой два пирога с картошкою и мясом, французские круассаны и дюжину пирожков с капустой и грибами. Подала нам по кружке лимонада, а с собой дала стеклянную бутылку с холодным чаем. Здесь всё также было изобильно и не чувствовался дефицит продуктов, который уже брал за горло жителей столицы. Никаких «хвостов» — очередей за продуктами, и цены вполне себе сносные. Я вздохнула. Так хорошо было наконец приехать домой. Тем более по такому поводу, который уже должен был ожидать меня в деревне.

Наконец, все приготовления были закончены, мы уселись в дилижанс и приготовились к долгой дороге. По пути поели вкуснейшую выпечку, а потом я опять задремала. И очнулась только тогда, когда за изгибом дороги появился родной дом в лучах закатного солнца. Золотистый свет окрашивал стволы яблонь в медовый цвет, зелёные листочки просвечивали на солнце. Весь дом, выкрашенный в янтарно-жёлтую краску с белыми наличниками окон и дверей, словно плыл в пыльном мареве тёплого майского вечера. Пахло скорым летом и ожидаемой беззаботностью.

Завидев издалека наш дилижанс, на улицу высыпали мои домашние. Я заулыбалась, потому что, пробыв у тётки три месяца, очень соскучилась! Я соскочила со ступенек, едва извозчик остановил лошадь, и, как в детстве, побежала навстречу маменьке и папеньке. Обнимая их по очереди и целуя, заметила еще две фигуры, которые вышли из дома на шум.

Первой из двери выплыла моя сестрица Варенька. Волосы непривычно уложены в высокую прическу, платье для этого времени года темновато: сочный бордовый цвет хоть и подчёркивал её природный румянец и тёмно-рыжие волосы, но был неуместен для девицы в это время года. Следом за ней вышел мой жених — Анатолий Иванович Гаврилов, с кем мы собирались пожениться этим летом. Я, собственно, и к тётеньке ездила в Петроград обновить гардероб и докупить разных мелочей, что мне понадобятся после свадьбы.

Анатолий Иванович — мой Толенька — был военный и в скором времени ожидал направления на юг, в Крым. Я собиралась ехать вместе с ним. Мои глаза засветились радостью и я, выбравшись из маменькиных объятий, поспешила к нему.

Но меня опередила Варенька — она проворно подошла к моему суженому и подхватила его под локоть жестом собственницы.

— Здравствуй, сестрица, — пропела она с широкой улыбкой на устах. — Позволь тебе представиться: я нынче Варвара Александровн Гаврилова, супруга Анатолия Ивановича.

И она издевательски присела передо мной в реверансе. Я застыла. Сердце взорвалось и рассыпалось на кусочки ровно также, как разлетается стеклянная банка, в которую папенька учил меня стрелять из ружья. Я практически воочию видела, как от сердца отлетают кровавые ошмётки и покрывают всё вокруг. Я даже опустила глаза вниз, на платье, чтобы проверить, не пробита ли у меня грудь?

Я подняла взгляд на неё и тут же отметила то, что глаз и раньше посчитал весьма странным: собранные волосы и платье замужней женщины, кольцо на безымянном пальце, виноватый взгляд Толеньки…

Не веря своим ушам, я повернулась к родителям и вопросительно посмотрела на них: «Что происходит?»

Маменька умоляюще смотрела на меня, а потом опустила глаза. Отец был непроницаем: на его лице не дрогнул ни один мускул.