Проклятие прабабки. Книга 1 (СИ). Страница 31

И самое главное — смогу ли я вернуться в свой сон? Получится ли?

Я закрыла глаза и загадала, что снова хочу очутиться в теле Танечки, сестры Вареньки, в том волшебном светлом доме. Хочу, хочу, хочу, пожалуйста, пусть у меня получится!

Я открыла глаза и обрадованно вскрикнула. Я в прошлом! Получилось! Я лежала в кровати под светлым пологом и разглядывала комнату. Два высоких окна, открытых по жаркому времени. Колышатся светлые занавески, которые свисают до самого пола. Сама комната выкрашена в нежно-салатовый цвет, а нижняя часть стены отделана светлыми ореховыми панелями. По потолку пущены белёные известью молдинги и цветочные барельефы по углам. Потолок высок и создаёт светлое и полное воздуха пространство.

В комнате две кровати — но неугомонной Вареньки уже нет. Я одна, поэтому могу встать и не спеша оглядеться. Вот комод на изогнутых ножках, где хранится… А что там хранится? Я вскочила голыми ногами на тёплый деревянный пол и дёрнула верхний ящичек. В выдвижном ящичке ровными рядами лежали разноцветные ленты, пара щёток для волос, шкатулка со шпильками и заколками. Тут же стопочкой были сложены льняные салфетки. На комоде сидели две фарфоровые куклы в панталонах и длинных платьицах. Кудрявые головы их были заплетены и подвязаны ленточками. Одна голова светлая, другая красноватая — прям как у Тани с Варей.

Рядом с комодом стоял красиво разрисованный сундук. На нём красовались цветочки, выведенные неверной детской рукой. Моей? Варенькиной?

На полу красовался обычный русский деревенский половик, сплетённый из шерстяных разноцветных ниток. У Томы в доме тоже такой лежал. На противоположной стене стоял шкаф с детскими книгами. Сразу у шкафа красовалось бархатное удобное кресло, в котором спала нянюшка в мой прошлый приход сюда.

Я не увидела ни письменного стола, ни каких-то бумаг, где можно было порыться. Нужно было срочно найти кого-то, кто сможет ответить на мои вопросы.

Я нащупала тонкие полотняные туфельки и накинула поверх белой ночной сорочки и платьице, приготовленное на стуле возле моей кровати. У выхода обернулась — надо запомнить, какая из кроватей моя, чтобы ненароком не ошибиться.

Перепрыгивая через две ступеньки, я споткнулась на последней и растянулась бы прямо у лестницы, если бы меня не подхватила надёжная мужская рука.

— Танечка, а я думал, что это Варенька так несётся, а это ты! — с удивлением воскликнул папенька и расхохотался. Я отстранилась и посмотрела на него взрослыми глазами. Высокий медно-рыжий мужчина с короткой красноватой бородой, в светлой рубахе, спокойно спускающейся до колен, под рубахой штаны, заправленные в сапоги. Хм, не франт, а просто человек в расслабленной одежде, на отдыхе. Кто ты? Дворянин? Служащий?

— Папенька!!! — от всей души вцепилась я в его шею и повисла на нём. Странным образом во мне жили чувства и реакции девочки, в чьём теле я себя внезапно обнаружила. Я поняла, как люблю этого рыжего незнакомца, и как рада любому проявлению его внимания.

— А я проснулась и никого не увидела, вот и помчалась вас искать, — проговорила я и пока он не передумал, решила брать быка за рога: — А вы сегодня никуда не поедете? Сегодня же воскресенье?

— Какое же сегодня воскресенье, когда вторник? — удивился он. — Ты в числах потерялась что ли, егоза? Но я сегодня уезжаю после обеда, который Дуняша уже готовит.

Он поставил меня на пол, но я вцепилась в его руку и затараторила:

— А какой у нас год, папенька? — задала я в лоб, не успев придумать причину подобной амнезии.

— Год? Да ты здорова ли? — забеспокоился отец.

— Я считала, сколько осталось до моего дня рождения, и сбилась, — начала оправдываться и на ходу придумывать объяснение. — Поэтому решила у тебя спросить. Ты ведь знаешь, что я хочу получить в подарок?

— Год, Танюша, у нас одна тысяча девятьсот девятый от Рождества Христова. И до твоего десятого дня рождения еще целых десять месяцев, потому что мы праздновали твои именины пятого марта, — улыбнулся папенька. — Но ты запомни, что хочешь получить, и расскажешь мне, как обычно, за месяц. Хорошо?

— Да! — запищала я от восторга. Лихорадочно соображая, как бы выяснить, где мы находимся, я проследовала за отцом в его кабинет. Там, не привлекая к себе внимания, начала рассматривать фотографии, выставленные за стеклом в книжном шкафу.

Потом, заложив руки за спину, со скучающим видом переместилась к папенькиному столу и нырнула ему под руку. На столе лежала газета «Биржевые ведомости», лупа с длинной полированной ручкой и карандаш, которым папенька что-то подчеркивал в колонке на первой полосе. Мой взгляд скользнул дальше по столу, пока я вертела в руках занятную вещицу — массивную сургучную печать из жёлтого металла, с вытесненными кучерявыми инициалами «АМ».

И тут я увидела конверт, надписанный аккуратным каллиграфическим почерком: «Господину Александру Ивановичу Мухину от г-на Дорохова М.Г., Саратовская губерния, Хвалынский уезд, г. Хвалынск». Бинго! Мухины из Саратовской губернии! 1909 год! Умница, Танечка! Теперь я знаю, откуда можно начать поиски. В порыве радости я обняла папеньку, поцеловала его в щёку и прижалась к нему всем телом, впитывая тепло и ласку.

А потом проснулась.

Глава 16

На этот раз в доме что-то изменилось. Я почувствовала посторонние запахи и шум. Подняв голову, тут же охнула и опустила, потому что затылок прострелила острая боль. Пришлось спешно закрывать глаза и напрягать слух.

— Да я вижу же, что не спишь, — в комнату заглянул Дима и ухмыльнулся. — Ты чего это посреди бела дня валяешься? Опять Тамарину наливку пробовала?

Я не отвечала, пытаясь погасить боль в голове и больше не шевелиться. Но Дима сам подошёл, положил руку мне на лоб и присвистнул.

— Да ты горячая штучка, Таня, — пошутил он. — И давно болеешь?

Я подняла руку с двумя пальцами и обозначила, что два дня.

— Нормально ты приехала — день всего отдохнула и на два свалилась. Ты просто профессионал в поиске неприятностей на свою голову.

Я попыталась что-то просипеть, но не смогла издать ни звука. Горло болело, особенно неприятно было глотать и разговаривать.

— Тааак, понятно, — заключил Дима и вышел в комнату. Я слышала, как он наливал воды в чайник, потом шуршал пакетами. А затем до меня донеслись звуки его голоса — он разговаривал по телефону.

Спустя какое-то время он принёс мне тарелку с горячими макаронами, смазанными сливочным маслом, и тёплый чай с малиной. Я обрадовалась еде, потому что уже пару дней у меня не было во рту ни крошки. А на малину в чае посмотрела с удивлением — где он её взял?

— Прошлогодняя баночка стояла в холодильнике, — пояснил Дима. — Свежая только-только поспевает. Ты её лучше сама поешь, как оклемаешься. И я вызвал местного врача, пусть тебя посмотрят. Ещё кому-то надо сообщить, что ты заболела?

Я мотнула головой. А потом подумала и начала шарить вокруг себя в поисках телефона. Дима понял, и подал мне его со столика — видимо, поставил заряжаться.

Я открыла мессенджер и задумалась. Глеб, наверное, уже понял, что я так себе сотрудница. Во вторую неделю работы свалила за город, а потом вообще перестала выходить на связь. Но сообщить о себе надо было. Я быстро напечатала сообщение, описав ситуацию, и понадеялась на лучшее.

Потом подтянула к себе тарелку с горячей едой и начала осторожно есть. Глотать еду было больно, но желудок просил пищи. Дима возился на кухне, что-то раскладывал, иногда ронял крышки от посуды и тихо, под нос, матерился. Я допила чай с малиной и моментально вспотела, как в детстве. Потом меня потянуло в сон и я, укрывшись с головой, провалилась в беспамятство.

Из сна меня выдернула чья-то прохладная рука, которая уверенно взяла меня за запястье и положила на пульс тонкие пальцы. Я открыла один глаз и уставилась на сухонькую старушку, которая была одета в белоснежный врачебный халат и на шее носила чёрный стетоскоп.

— Проснулись, Танечка? — улыбнулась старушка. — Я Мария Фёдоровна, фельдшер. Ваш молодой человек просил приехать и осмотреть вас. Давайте откроем ротик, и я посмотрю, что же там у вас такое приключилось.