Проклятие прабабки. Книга 1 (СИ). Страница 20

«Спасибо, Дим. Я заберу позже, это дорожный набор, дома есть ещё. Как твоё лицо?»

«Нормально. Но если увижу его ещё раз — разукрашу. Прабабка больше не снилась?»

«Нет) Но я сегодня пыталась по фото наслать понос на одного мужика. Не знаю, получилось или нет. Наверное, нет»

«Это не я?»

«А у тебя был понос?) У меня нет твоего фото, забыл?»

В ответ пришёл смайлик. Хорошо, что Дима не держит на меня зла.

В итоге, Татьяна Евгеньевна, мы имеем с тобой трёх мужиков. Один считает тебя сукой, но ты его любишь. Второй прекрасен, как Джордж Клуни, но он в возрасте и твой новый босс. Третий свой в доску, но каши с ним не сваришь. Капитан дальнего плавания — три месяца в море, три с тобой. И, если честно, два из них никак не трогают моё сердце. Я хочу только к Роме. Целый день я прячу боль от расставания и не признаюсь себе в том, как мне хреново.

Открываю соцсети, нахожу его профиль. Ни одной новой фотки. Зато я выложу свою — пусть смотрит, гад. И кусает локти.

Быстренько редактирую фото, делаю цветокоррекцию и выкладываю. Вот тебе, козлина ревнивая.

Между тем закат уже догорел и с Волги подул холодный ветер. Мне стало зябко, и я поспешила прочь с пляжа. Мокрые ноги покрылись песком, но я отряхну их позже, когда он высохнет. Пока же я шла по каменной набережной босиком, не торопясь влезать в босоножки. Ждала, пока приедет такси и отвезёт меня домой. Завтра буду спать до упаду.

***

Проснулась я от запаха гари. Огляделась — я снова была в лесу в Васильевке. Сквозь сосны виднелись костры, слышалась музыка. Люди веселились, прыгали через пламя, слышались заунывные песни. Вдруг я услышала какой-то шорох справа. Повернула голову и увидела её. Смеясь, рыжеволосая красавица с тёмными косами, собранными на затылке в тяжелый жгут, увлекала за собой мужчину. Длинная юбка извивалась по ногам и подметала сосновые иголки. Аляпистый платок сполз с одного плеча, по шее змеились тонкие кудрявые прядки. Она смеялась и то и дело поворачивалась к мужчине, а он шёл по её следу, как привязанный.

Внезапно она развернулась, прислонилась спиной к шершавому стволу. Шальные глаза уставились прямо на него. Расхохотавшись, проговорила низким грудным голосом:

— Что, милый, хочешь меня?

Мужчина прижал её к дереву и стал осыпать с готовностью подставленную шею поцелуями. Его тяжёлое дыхание доносилось до меня вперемешку с её грудным смехом. Тяжёлые мужские руки шарили по женскому телу, оттягивали ворот полосатой шёлковой блузы.

— А нельзя! — вынырнула она из-под его жадного тела и отбежала к следующей сосне и издевательски рассмеялась. — Нельзя! Нельзя! Нельзя! Нельзяяяяяя…

Я проснулась и открыла глаза. В ушах эхом раздавались отголоски её голоса и слово «нельзя». Оглядевшись, я убедилась, что нахожусь в своей комнате, в кровати в нашей с мамой двушке в спальном районе.

Я больше не могла игнорировать странные видения, которые отрывками посещали меня. Одна и та же женщина с нахальным взглядом, которая кричит мне «Берегись!» Её облик так сильно не вязался с женщинами моей семьи — милыми, трогательными, беспомощными. Бабушка и мама с опаской смотрели на жизнь, с подобострастием — на мужчин, с недоверием — на людей. Эта же вертела мужчиной, как хотела, издевалась, вела себя уверенно. Кто она? Почему я так уверенна, что она моя прабабка? Она — темноволосая, резкая. Бабушка и мама — блондинки, бабушка рыжая, а мама русая. Мягкие, податливые. Неужели гены могут так перекрыться?

Я вспомнила, что Настя скинула мне контакт регрессолога — специалиста по путешествию в Род. Пускаться в такую авантюру было страшно. Но и дальше видеть странные сны было невыносимо. Почему-то они стали появляться тогда, когда я стала задавать вопросы, строить семейное древо, интересоваться семейными историями.

Не думая, чтобы не пойти на попятный, я набрала контакт регрессолога и договорилась на сеанс. А потом набрала в Интернете запрос и принялась изучать то, что имелось на тему регрессивного гипноза.

Оказалось, что первые опыты проводились гипнотерапевтами еще в 1960-70-х годах двадцатого века. И путешествия в прошлые жизни были открыты случайно. Людей в гипнозе забрасывало не просто в детство или травмирующие ситуации, а в обстановку, далекую от современности. Пациенты описывали средневековые деревни, старинную одежду, в которую они были одеты. Люди обнаруживали себя в телах мужчин, хотя в обычной жизни были женщинами, и наоборот. Это были удивительные факты, и некоторые гипнологи занялись изучением этой стороны погружений. Дальше была открыта жизнь между жизнями — когда человек в гипнозе погружался в период, когда уже покинул земное тело, но ещё не родился в новом и в виде свободного духа парил во Вселенной.

Я почувствовала мурашки по коже. Оказывается, на западе были созданы целые институты по изучению регрессологии, а в России она уже практиковалась больше тридцати лет.

Вот это да! Я перевела дух. С одной стороны, читать о таком было невероятно, а с другой — жутко интересно. Почему бы и не поверить в такое, если я сама то и дело переношусь в какие-то непонятные временные отрезки, где бродит непонятная тётка в одежде начала века?

Лара — так звали регрессолога — рассказала, что погружения в гипноз не происходит. Всё будет происходить в лёгком трансе, где я буду полностью себя контролировать. Замечательно, что я всё-таки на это решилась. Сеанс был назначен на вечер, а сегодня я решила заняться уборкой и расхламлением.

Николашина кража показала, что я не знаю многое из того, что лежит у меня дома. Никогда не интересовалась ни фотографиями, ни документами. Когда мама сказала, что папа нас бросил сразу же после моего рождения, я ей поверила и вопросов больше не задавала. Видела, что ей неприятно о нём говорить, и просто молчала.

Сейчас же мне не терпелось покопаться в документах, бабушкиных письмах, поискать фотографии, где мои родственники были молодыми. Но сделать это надо было как-то аккуратно, и я придумала повод — уборку.

В итоге задуманное мною генеральное расхламление затянулось на весь день. Я с упоением выкидывала старую одежду, обувь, нашла у себя ещё институтские тетрадки. Перебрала посуду и выкинула всё старье с щербинками, отколотыми краями, отбитыми частями. Перебрала косметику и аптечку, выбросив просрочку. Устала.

Под конец — на сладкое — полезла в мамин чемодан с документами. Он пылился на самом верху её шкафа в зале и никогда при мне не доставался. Мама была на работе, у неё на сегодня выпала смена. Поэтому я достала пыльный деревянный короб, обитый коричневым кожзамом, протёрла его тряпкой и с благоговением открыла.

Внутри лежали стопки писем. Пожелтевшие конверты, перевязанные красной атласной ленточкой, где бабушкиным высоким почерком были прописаны адреса и имена неизвестных мне людей. Рядом стопкой лежали два небольших фотоальбома. Их я уже видела раз или два в жизни, но мне они были неинтересны тогда — там были мамины детские фотографии, а во втором — студенческие фото, которые оформляла уже она сама. Дальше лежала коробочка, где хранились две крохотные бирочки из роддома. Мои. На коричневой прорезиненной ткани шариковой ручкой была написана мамина фамилия и пол ребёнка — девочка. А рядом рост, вес, дата и время рождения.

Тут же лежала моя прядка волос, серебряный крестик и первый выпавший зуб. Эту коробочку я тоже видела, мама мне показывала, когда складывала туда это хранилище моих ДНК. Трогательно.

Дальше шли документы — свидетельство на квартиру, какие-то бумаги из нотариальной конторы о бабушкином наследстве, свидетельство на участок и дом в Васильевке. Мамин диплом, мой аттестат и диплом, моё свидетельство о рождении.

А в самом низу, в неприметной папочке, лежало нераспечатанное письмо от Евгения Куприна. Я внимательно осмотрела конверт — он был надёжно заклеен, штампы и печати того же города, что и мой. Обратного адреса нет. Евгений — так зовут моего отца. Неужели письмо от него?

Сердце тревожно забилось, но вскрыть конверт я так и не решилась. Сфотографировала на телефон и решила спросить о нём маму. Заодно взяла свой диплом, чтобы завтра официально оформиться у Глеба в офисе. Вот и причина, по которой я залезла в заветный чемодан.