Кулачник (СИ). Страница 41

Звякнул замок, бабка закрыла дверь за моей спиной и, не дожидаясь вопросов, махнула рукой.

— Кухня направо. Проходи, только разувайся! Тебе тут не проходной двор, а то быстро швабру в руки вручу!

Планировка здесь была любопытная. Квартира имела две комнаты по левую и правую сторону от коридора. Сам коридор упирался в санузел, а по сторонам от него — кухня и кладовка.

Я шел по коридору, шаги глухо отзывались по линолеуму, вздутому от времени и влаги. Дверь в комнату слева была чуть приоткрыта. Мимоходом я заглянул внутрь и замер. На полке, между пластиковыми цветами и иконой, стояла фоторамка. Простая, деревянная, покрытая мелкими трещинами. В ней поместилась старая фотография.

Со снимка на меня смотрела Светлана…

Я узнал ее сразу. Рядом с ней стоял мальчишка лет семи, белобрысый, с характерной упрямой складкой бровей, такая была только у его матери. Сердце ухнуло вниз. Непрошеное воспоминание полоснуло изнутри, как лезвие.

Я отвел взгляд, пошёл дальше за старухой, которая прихрамывала на одну ногу.

Кухня встретила тусклым светом от старой лампы, давно требовавшей замены. На деревянном облупленном окне, подгнившем у рамы, висела занавеска с лимонами, выцветшая почти до серого. У стены стол, накрытый почти истертой скатертью. Перекошенные табуретки…

Бабка захлопотала у стола, поставила кружки. Зажгла газовую конфорку с чайником, таким же старым, как и все остальное тут.

— Садись, милок. Щас чайку попьем. Расскажешь, что у тебя приключилось.

Я коротко кивнул, осторожно сел на табуретку. Чашка, выделенная мне была облупленной, в трещинку, но чистой. Старуха достала рассыпной чай, бросила в заварочный чайник. Потом из кухонного шкафа с перекошенной дверцей появилась тарелка с конфетами «Каракум».

— Милок, — сказала бабка, глядя поверх очков. — Слушай, а можно тебя попросить одно дело сделать, пока чайник закипает? А то у меня уже и спина, и руки… тяжело в общем, а ты вон какой — конь здоровый.

— Конечно, — согласился я. — Что нужно?

— Воду бы слить, — она вздохнула.

Подошла к окну, одернула занавеску. Там у стены был старый стояк, краска давно облезла, металл почернел от ржавчины. Из маленькой дырки у основания медленно, но упрямо капала вода в подставленное пластиковое ведро, по самое горлышко налитое мутной жидкостью.

— Течёт ведь, зараза. Денег нет трубу менять, они такие цены за это ломят, будто стояк из золота! — старуха вздохнула.

— А как вы ночью справляетесь? — спросил я, осторожно вытаскивая полное ведро, стараясь не пролить. — Оно же не перестаёт течь.

Бабка усмехнулась с какой-то горечью, кинула тряпку, что капли капали на нее в отсутствие ведра.

— А я будильник ставлю. Через каждые три часа встаю. Сплю урывками… Привыкла уж, милок. Ты только осторожно не разлей…

Старуха села на табурет, обхватив кружку обеими руками, зашевелила ноздрями, и в глазах появился блеск сдерживаемых слез.

— Ты не смотри, что я вот так… — продолжила она после паузы. — Я ведь всю жизнь работала. На «Алмазе» заводе токарем, потом контроллером… почти сорок лет отпахала от звонка до звонка. Но потом архив сгорел и все документы к чёртовой бабушке. А в пенсионном фонде мне говорят — восстанавливайте! Им основание для зачисления пенсии нужны. Говорят — нет подтверждения, значит, нет стажа.

Старуха принялась смахивать крошки со стола тряпкой.

— А я, милок, сорок лет работала. Сорок. И теперь пенсия, как подачка… считай ее и нет.

Я знал, как тяжело бывает одиноким старикам. Речь порой шла не о том, чтобы жить, а в принципе выжить. Хотелось верить, что в будущем ситуация измениться… но вот оно будущее — через тридцать лет. Многое поменялось в лучшую сторону, но увы далеко не все.

Ведро было наполнено до краев. Я аккуратно его понес в санузел, чтобы там спустить в унитаз.

Ванная была крошечной. Руки расставишь и коснешься стен. Кафеля не было, вместо него на стенах висела приклеенная клеенка с облезшим цветочным узором, такая была в моей первой квартире много лет тому назад. В 90-х далеко не каждый мог позволить себе плитку.

Слив унитаза не работал, крышка держалась на добром слове. Я поднял сидушку, вылил воду, глядя, как она уходит в мрак.

В этот момент снизу резко раздалась:

Тук-тук-тук. Кто-то зло бил по трубам, как будто молотком.

Я вернулся на кухню, когда в санузле продолжали стучать.

— Это у вас тут дятел завёлся? Или соседи нервные?

Бабка махнула рукой, будто отгоняя муху.

— Да не бери в голову. Сосед снизу. Он всё по трубам лупит. Думает, я специально ему воду пускаю, когда сливаю в унитаз, — объяснила она. — Говорит сливай в ванную или на улицу ведро выноси! Я ему объясняю, что у меня и раковина и ванна забилась, а на улицу каждый раз ходить, так ноги уже не те…

— Так если течет, то это уже с трубы в его квартире? — заметил я. — Вы то тут причем, пусть трубы меняет.

В глазах у неё появилось смущение. Стариковское, почти детское.

— Ладно, — сказала она, глядя в свою пока еще пустую чашку. — Не будем об этом, милок. Скажи лучше… как тебя звать? Меня вот Тамара Павловна.

— Саша, — представился я.

Внутри сидело странное чувство… если Света жила здесь, то… мысли лезли не самые приятные. Не жизнь, а ад…

— Ты Светку и Сашку давно знал? — спросила старуха.

Я посмотрел на нее, прикидывая, что ответить. Но слова сами «нашли дорогу».

— Мы с ними когда-то были как родные, — сказал я.

В этот момент засвистел чайник на плите. Старуха встала, пошла заливать заварочный чайник. А я покосился на подоконник, где в аккуратной стопке, перевязанные бечёвкой лежали старые выпуски «Крокодила».

Чай был простой, заваренный крепко, с горчинкой. Но он мне понравился гораздо больше чаевых «смесей», которые продавали в пакетиках.

Бабка, глядя теперь уже в полную чашку, как в колодец, заговорила.

— Светка у меня жила… Долго. Почти десять лет. Комнату снимала. Я тогда только пенсию начала получать, а её, сам понимаешь, коту на корму не хватит. Вот и пустила. Тихая она была, аккуратная. Платила вовремя, лишнего не просила и по хозяйству помогала всегда.

Она помолчала, провела пальцем по ободу чашки.

— Хорошая была девочка. Но все какая-то… запуганная. Всё в окно смотрела и как только машина подъедет, сразу в сторону, будто пряталась. А как телефон зазвонит, так вся дергалась. Я сначала думала, что с долгами проблемы какие или с кем судится. Но потом поняла — там что-то другое. Даже телефон отключила… ну чтобы ее нервы уберечь.

Я внимательно слушал, не перебивал, чувствуя как по спине пробегает холодок.

— Она мне про свою прошлую жизнь ничего не рассказывала, молчала. Ни про родителей, ни про прошлое. Как будто ее до этой квартиры и не было вовсе. И она… — старуха вздохнула. — По ночам плакала. Я ей — Свет, что стряслось, а она — все в порядке баб Том.

— А где она теперь? — спросил я, стараясь держать голос ровным. — Вы знаете ее новый адрес?

Глава 17

Тамара Павловна не сразу ответила. Прежде чем заговорить, снова сделала глоток чая. Руки у нее чуть дрожали.

— Умерла она… — произнесла она тихо. — Перенервничала сильно. Ей из армии пришло письмо, что сына ранило. Не пережила. Сердце, знаешь ли, штука капризная. А она его очень любила. Сашеньку своего. Все им жила, у нее ведь и мужиков отродясь не было…

Меня будто обухом по голове ударило. Затянуло пол ложечкой, а в горле встал липкий ком. Я закашлялся, прикрыв рот рукой, будто от чая поперхнулся. Тамара Павловна посмотрела с сочувствием, но промолчала. Видимо, решила, что меня тронула история.

А ко мне медленно приходило понимание — Света назвала своего сына в честь меня. Теперь моей названной сестры больше нет.

— Сашка, сослуживец твой, говорят, герой. Орден получил. Но как вернулся, так и съехал почти сразу.

— А вам он помогает? — спросил я, кивнув на мокрый стояк в углу. — Сын?