Источник света. Страница 4

Но если Виталий позволил отпрыску жить так, как ему вздумается, то Григорий не готов был сделать то же самое. Первая крупная ссора между любящими друг друга искренне, но на большом расстоянии родственниками случилась лет пять назад, когда у Виталия появилась сожительница.

– Там все с этой Оксаной было ясно с первого взгляда! – заявил Григорий, когда Гарик все-таки вызвал его на видеочат. По-русски он все еще разговаривал свободно, но с уже закрепившимся акцентом.

– И сильно ты ее разглядел из-за океана? – заинтересовался Гарик.

– Нечего было разглядывать! Значительно моложе отца, из бывшей Советской республики… Понятно, что за деньгами явилась!

– У него было так много денег?

– Нормально, и наверняка он рассказал ей про мои!

Григорий был до сих пор убежден, что рука Оксаны дотянулась бы до его кармана даже с другого континента. Ну а в ту пору он и вовсе сразу поставил себе цель: убрать из жизни отца предполагаемую мошенницу. Казалось, что такая идея обречена на провал, но это если не учитывать особенности личности обоих Чарушиных. Отец в этой семье привык плыть по течению, а сын направлял это течение плотинами туда, куда ему нужно.

В итоге Оксану из жизни отца он все-таки вытравил. Примерно в тот же период у Виталия диагностировали рак, однако его сын эти события между собой никак не связал.

– Я тогда предлагал ему переехать в нормальную страну с нормальной медициной! – заявил Григорий.

– Еще один такой выпад, и будешь своего отца сам разыскивать, с растерянной мордочкой ежика в тумане, – предупредил Гарик.

– Да я не в том смысле…

– Есть слова, у которых много смыслов и не бывает. Давай по делу.

– Он меня послал, – вздохнул Григорий. – Не сказал, почему, но, скорее всего, из-за бабки.

Гарик предполагал, что Чарушин-старший послал бы сына в любом случае, но старушка и правда оказалась весомым аргументом. О том, чтобы везти мать Виталия и, что логично, бабушку Григория на другой континент, и речи не шло. Дело было даже не в возрасте, а в том, что женщина страдала от тяжелой формы деменции и нуждалась в постоянном уходе.

– Я не знаю, зачем папе это нужно, – гневно хмыкнул Григорий. – Она давно уже ни черта не понимает! Овощ – и тот живет более насыщенной жизнью. Я предлагал сдать ее в больницу, а папа пусть бы ехал ко мне… Но он уперся, а я никак не мог на него повлиять.

Виталий заявил, что хочет провести последние годы с матерью – свои или ее, это уж как пойдет, при таком наборе диагнозов всякое возможно. Чарушин-старший продал свою городскую квартиру и переехал в дом Надежды Геннадьевны. От лечения он не отказывался, но здраво относился к прогнозам врачей, которые, отводя взгляд, признавали, что выздороветь уже не получится.

И все же Виталию обещали не месяцы, а годы. Этим его сын успокоил свою совесть, убедил себя, что время все исправить еще есть. Особенно при том, что отец никогда ни в чем его не винил, ничего не требовал. Они общались раз в неделю, обменивались новостями, и Виталий неизменно заверял сына, что все хорошо.

Так продолжалось годами, перемен Григорий не ожидал, однако все равно получил их.

– Примерно шесть месяцев назад многое изменилось, – признал он. – Не могу сказать, что папа стал меньше со мной общаться, но характер общения точно сделался другим! Мы теперь переписывались каждый день, он мне слал текст, фото… А вот звонков больше не было, ни видео, ни голосовых. Он не хотел, ну а я… Я даже не сразу заметил эту новую манеру. Потом все-таки спросил, он сказал, что занят, у него новое лечение, бабушка ведет себя шумно… Это теперь я понимаю, что оправдания какие-то… не очень. Тогда, в моменте, все казалось мне вполне естественным.

– Переписку с ним мне скинешь, когда договорим, – велел Гарик. – Когда начались перемены не по форме, а по сути?

– Да где-то с неделю назад… Сначала папа написал, что устал так жить, что ему нужна свобода… Его собственная жизнь заканчивается, он ничего толком не видел, хочет попутешествовать напоследок…

– Старушку он куда деть при этом собирался?

– Я так и не понял… Хотел уточнить у него, но он от звонка снова отказался. Я психанул, признаюсь, пару дней молчал… И он молчал. Когда я написал ему снова, он уже не ответил.

Тогда до Григория и дошел крайне неприятный факт: у него не было никакой возможности проверить, как дела у отца. Контакты со старыми друзьями он растерял, с соседями бабушки знаком не был. Ему только и оставалось, что нанять кого-то – откупиться от собственной совести, хотя сам он вряд ли признал бы, что дела обстоят именно так.

Вариантов было не так уж мало: социальный работник, частный детектив, даже полицейский. Григорий предлагал деньги, в которые многие вцепились бы мертвой хваткой. Но сам он, помня Оксану, допускал, что отец мог снова попасть под чье-то влияние. Григорию требовался тот, кто хорошо разбирается и в психологии, и в делах преступных. Он, уже привыкший к жизни в Америке, почти сразу подумал о профайлерах и с удивлением обнаружил, что в России их не так много.

Однако ему все-таки удалось выйти на Форсова. В другое время тот наверняка бы послал Григория подальше… хотя куда уж дальше? Но тут Чарушину-младшему повезло в том, что у Форсова наметился новый источник расходов, и задание профайлер все-таки принял.

Теперь от Гарика требовалось наведаться к Виталию, выяснить, почему он не общается с сыном, успокоить сына, вразумить Виталия и забыть про всю эту историю на веки вечные. В то, что Чарушин-старший попал под преступное влияние, Гарик не верил, слишком сложная схема, чтобы охотиться за дедом со средним уровнем благосостояния. Скорее всего, Виталий решил проявить твердость и прекратить потакать всем капризам сына. Давно пора.

Но доказать все это Григорию на расстоянии было проблематично, и отправиться за город все-таки пришлось. Этому Гарик особо и не противился: погода баловала теплом, за пределами каменных джунглей мир давно налился зеленью и зацвел. Это можно было рассматривать как отдых от городской суеты, что Гарик и делал до последнего.

Он ожидал, что этим «последним», финальной чертой дурацкого задания, будет разговор с Виталием. Но неладное профайлер все-таки почувствовал еще до того, как шагнул на территорию двора.

Со слов всех, кто знал Виталия Чарушина, человек этот был на редкость аккуратным и внимательным к деталям. Россказням сына Гарик не особо доверял, а вот характеристика с бывшего места работы казалась правдоподобной. Чарушин был из тех, кто и в субботу в офис явится, если там больше окна помыть некому.

Теперь же двор выглядел не лучшим образом: на дорожке валяется перевернутый горшок, земля рассыпалась, и судя по тому, как засохли цветы, произошло это не сегодня и не вчера. На то, чтобы такое исправить, нужно от силы полчаса, однако Виталий этим так и не занялся. Да и траву не мешало бы скосить… Объяснения может быть два: либо он на все махнул рукой, либо по дорожке уже несколько дней никто не ходил. А с учетом того, что люди во второй половине жизни редко меняют свои привычки, Гарик делал ставку на более тревожный сценарий.

Соваться за калитку в одиночестве он теперь даже не собирался. Он припарковал машину возле дома Чарушина, но сам остался внутри, из салона он позвонил Форсову.

– Мне тут участковый нужен, – отчитался Гарик, когда учитель взял трубку.

– Насколько срочно?

– Ну… срочновато.

– Нормально объяснить можешь?

– Нет, потому что и сам пока не знаю, что увижу. Возможно, тревога ложная, тогда я готов извиниться перед уважаемым законником. Но желание входить туда без свидетелей меня резко покинуло.

Может, кто-то другой на месте Форсова начал бы задавать дополнительные вопросы, сомневаться, размышлять, а стоит ли беспокоить участкового из-за такой ерунды. Но Николай прекрасно знал, что Гарик, при всех шуточках, не попросил бы его о том, что не считал необходимым. Так что участковый появился возле дома через полчаса, взъерошенный и настороженный, явно не понимающий, зачем его сюда швырнули, но получивший приказ от достаточно высокого начальства, чтобы разговаривать с Гариком вежливо.