Новая жизнь (СИ). Страница 32

Он вновь всхлипнул.

— Мы на вас вон как… и злобой, и силой, и кражей. А вы все равно по-доброму ко мне обошлись. Не понимаю. Ей-богу не понимаю!

— Ну, тише, — сказал Артём мягко, накладывая последнюю повязку. — Чего тут понимать? Долг у меня такой — помогать людям. И не важно кто они такие. Если нужна им помощь врача — он должен ее оказать, каким бы он не был.

— И даже убийцам?

— И даже им. Я не судья, чтобы судить их. Я — доктор. Земский доктор. И мой долг помогать людям. Вот и все. ну всё, зашил. Теперь не таскай тяжести, не дёргайся, чтобы швы не разошлись. Аглая завтра перевязку новую сделает, я ей скажу. Придешь, как получится. Но обязательно приди.

Аристотель поднял глаза, его взгляд был мутным, полным смеси стыда и благодарности. Он шмыгнул носом, вытер лицо рукавом и пробормотал, едва слышно:

— Все равно не понимаю. Иван Палыч… ты… зачем? Я ж… я к тебе с морфием лез, угрожал… А ты… — его голос сорвался, и он снова уткнулся в ладони, пряча слёзы. — Никто так не делал. Никто.

Артём положил руку ему на плечо, пытаясь хоть как-то утешить. Вспомнил, как сам, в своём времени, будучи подростком, порой терялся от боли и одиночества, и как чья-то доброта — даже случайная — могла вытащить из пропасти.

— Аристотель, — сказал он. — Ты не зверь, хоть и ведёшь себя так. Если ты сын Субботина, то это не значит, что нужно вести себя так же, как он. Будь человеком. А морфий… — он покачал головой, глядя на свёрток с монетами, — ответ ты уже знаешь. Не продам. Ни тебе, ни твоему отцу. Ему не морфий нужен, а лечение. А тебе, и матери твоей — жить без его кулаков. Пойми это. Если продам — он завтра тебя еще сильнее отхлещет, требуя новой дозы.

Аристотель кивнул, его плечи всё ещё дрожали, но слёзы уже высыхали. Он потянулся за рубахой, осторожно, чтобы не задеть повязки, и пробормотал:

— Я… попробую, Иван Палыч. С матерью поговорю… может, уедем. Подальше. Есть у нас тетка одна, может к ней… А батя… он не человек уже. Ты прав.

Артём встал, убирая инструменты.

— Если хочешь, можешь остаться тут на ночь.

— Спасибо, но я лучше в коровнике — там у меня уже место есть. Не первый раз из дома уже сбегаю.

— Уверен? Тут тепло и сухо.

— Уверен. Спасибо!

— Ну как знаешь. Запомни — держи раны в чистоте. Если что, приходи. Понял?

Аристотель кивнул, его глаза, всё ещё красные, встретились с взглядом Артёма, и в них мелькнула искра надежды. Он шагнул к двери, но обернулся, тихо сказав:

— Спасибо, Иван Палыч. Я… не забуду.

Дверь скрипнула, впуская холодный воздух. Аристотель кивнул и исчез в ночи. И только когда Артем пошел убирать инструмент, то увидел мешочек с деньгами, который парень нарочно оставил на столе.

* * *

Ранним утром к больнице подкатила лёгкая бричка, запряжённая гнедой кобылой. Из брички, поправляя шляпку, вышла девушка — молодая, лет двадцати. Красивая. Не симпатичная, не милая, не приятная. Именно красивая. Красота холодная, породистая, какая бывает только у аристократов.

Тёмные локоны выбивались из-под модной шляпки с вуалью, а небесно-голубые глаза, большие, детские, с любопытством осматривали пункт прибытия. Платье цвета морской волны, приталенное, с кружевным воротом, подчёркивало стройную фигурку незнакомки, а лёгкий плащ защищал от утреннего холода.

Аглая, суетившаяся у крыльца, даже на мгновение замерла, осматривая гостью. Девушка что-то шепнула ей и Аглая зашла в больницу.

— Иван Палыч, доброе утро! Там к вам пришли. Сестра той, крикливой француженки.

— Веры Николаевны?

— Ага, ее самой. так это сестра ее.

— Она же о знакомой спрашивала…

— Ну, мне сказала — сестра… Но, кажется, не родная. Я такие вещи остро вижу. Наверное, двоюродная. Ох, и красавица! Не в сравнение той. Впрочем, та тоже ничего, когда спит и молчит.

— Ну пусть войдет.

Вошла гостья, принося с собой легкий аромат цветочных духов.

— Доброе утро, — сказал Артем. — Иван Павлович Петров, земский доктор. Проходите, присаживайтесь. Чем могу быть полезен?

Девушка улыбнулась. Она сняла перчатки, обнажив тонкие пальцы, и слегка наклонила голову, поправляя шляпку.

— Доброе утро, Иван Павлович, — ответила она, голос был мелодичным. — Я Ксения Николаевна, сводная сестра Веры Ростовцевой. Вы ее сына лечите, Юру.

— Да, Юрий у нас на лечении. Состояние у парня хорошее, думаю к следующим выходным уже выпишу его. А вы…

— Вера Николаевна настояла, чтобы я к вам приехала. Говорит, вы в этой… — она замялась, оглядывая хибарку, — деревне единственный, кто смыслит в докторском деле. Очень хвалила вас.

— Правда? — улыбнулся Артем. — Ну, раз она хвалила, значит и в самом деле чего-то стою! Только я не совсем понимаю… Вы ведь с города приехали?

— С города, — кивнула девушка.

— Разве там нет больниц и докторов?

— Вера Николаевна говорит, что они все escrocs et tricheurs (мошенники и обманщики). Сказала, что только вы можете мне помочь.

— Х-м-м… интересно. Так что же вас беспокоит?

— Мигрени, — совсем тихо произнесла девушка, потупив взор, — они у меня вот уже как два года. Сначала редко были, а теперь почти каждую неделю. Голова словно раскалывается, особенно справа, — она коснулась виска тонкими пальцами. — Свет режет глаза, шум раздражает, иногда тошнит. В такие моменты даже сидеть больно, вот весь день и лежу. Ничего не сделать, не пошевелиться. В городе доктор давал порошки, но они мало помогают.

Гостья сделала паузу, а потом, глянув на доктора, повторила:

— Вера настояла, чтобы я к вам приехала.

Артём кивнул, записывая. Уточнил анамнез: нет ли травм головы, не было ли обмороков, как она спит, что ест, есть ли стрессы. Ксения отвечала охотно, упомянув, что в городе много работает — вышивает для модисток, помогает сестре с делами.

— А ещё, — добавила она с лёгкой улыбкой, — нервы, знаете ли, от суеты.

Артем понял, что вышивание — это, конечно же, больше для души, нежели необходимость — одно золотое кольцо с камней на мизинце Ксении стоило как вся эта больница. А нервы… ну да, у всех они, и у бедных, и у богатых.

— Пульс ровный, неврологических отклонений не видно, — произнес Артем, осмотрев пациентку. — Мигрень, скорее всего, сосудистая, вызванная переутомлением и, возможно, наследственная. Вера Николаевна сводная вам сестра по какой линии?

— По отцовой.

— У него или у его деда имеются похожие симптомы?

Ксения задумалась.

— У папеньки… Он, бывало, страдал от головной боли, когда жив был.

— Понятно. Мигрень — штука упрямая, лечению тяжело поддается.

— И что же, ничего не поможет?

—ну почему же? Перво-наперво — покой. Меньше шума, света, суеты. Спите в тёмной комнате, занавески плотные. Пейте отвар валерианы — успокаивает нервы. В уездной аптеке спросите бромид калия, по чайной ложке порошка на ночь, разводите в воде. Если боль сильная, можно кофеин — он сосуды сужает, но не чаще раза в неделю, иначе хуже станет.

— Кофеин? — непонимающе переспросила девушка.

— Кофе.

— Ах, кофий! Кофий я люблю. Так он лечит головную боль?

— Не лечит в прямом смысле, но… кофеин, который содержится в кофе, сужает сосуды головного мозга. Этим объясняется эффект «таблетки», когда после крепкого кофе головная боль становится меньше или вовсе проходит. Но надо помнить, что сосуды периферийной системы под влиянием кофеина расширяются. Отсюда на какое-то время у гипотоников повышается артериальное давление. Вы давлением не страдаете?

— Нет, — растеряно ответила девушка, для которой все сказанное показалось каким-то непонятным заклинанием, что только прибавило авторитета Артему в ее глазах.

— Ну вот и хорошо. пейте кофе когда совсем невмоготу станет. И ещё — компрессы холодные на лоб, помогают.

Ксения слушала внимательно.

— Вот, я тут все вам записал.

Он протянул бумажку с рецептом и рекомендациями.

— Какой интересный слог, — произнесла Ксения, внимательно вглядываясь в слова. — Вы из другой страны приехали?