Ковчег Времени, или Большой побег Рафала из Когда-то в Сейчас через Тогда — и обратно. Страница 29

Слышно, как подъезжает трамвай — он со скрежетом тормозит. Я бегу к краю тротуара. Идет!

Трамвай приближается, покачиваясь и звеня. Сейчас запрыгну сзади. Это наверняка нетрудно. Он уже совсем рядом, я сжимаюсь перед прыжком и… вагон не останавливается! Проезжает мимо остановки, как будто ее и нет вовсе! Я смотрю на женщину на скамейке — она сидит, прикрыв глаза, даже не встала. Видно, так надо. Наверно, скоро подъедет следующий. Пока я бежал, хлеб под рубашкой сполз, я пытаюсь его поправить. Опускаю голову.

— Что ты здесь делаешь? — раздается вдруг у меня над ухом мужской голос.

Я подскакиваю с перепугу и отступаю назад. Мужчина с газетой смотрит на меня суровым взглядом. Я поднимаю лицо, и он удивленно таращит глаза, а затем стремительно протягивает руку и хватает меня за воротник.

— Ты что здесь делаешь, я тебя спрашиваю! — гневно рявкает он.

— Ничего не делаю, — дрожащим голосом отвечаю я и пытаюсь улыбнуться, чтобы он увидел, что я — веселый.

Стелла ведь говорила, что, когда ребенок веселый, никому не придет в голову, что он из Квартала, потому что в Квартале все дети грустные. Как я мог об этом забыть? Надо было все время улыбаться, все время! Тогда меня никто бы не трогал, даже внимания бы не обратили. Какой же я дурак!

— Ты пойдешь со мной, — заявляет мужчина с газетой.

— Отпустите! — воплю я, все еще пытаясь улыбаться. — Мне надо идти!

Изо всех сил стараюсь вырваться, но он держит крепко. Хлеб под рубашкой снова сползает.

— Оставьте мальчика в покое, — неожиданно говорит женщина с корзиной.

Я даже не заметил, когда она встала. Стоит рядом с нами, но смотрит не на меня, а на церковь на другой стороне улицы.

— Да вы что?! — кричит мужчина с газетой. — Это ведь жиденок! У него же на лбу написано! Вы что, слепая! Надо жандарма позвать!

— А я вам говорю: оставьте его в покое, — спокойно повторяет она.

Поворачивает голову, скользит по мне словно бы равнодушным взглядом. Потом смотрит в лицо мужчине.

— Или что? — грозно спрашивает он.

— Как вы думаете, за кого они возьмутся, когда с ними покончат? — холодно спрашивает женщина с корзиной. — Вам так не терпится?

— Да вы знаете, кто я такой? — захлебывается он от возмущения.

— Я отлично вижу, кто вы. Но все еще надеюсь, что ошиблась. Отпустите ребенка.

Мужчина с газетой сопит от злости. Подъезжает второй трамвай, со скрежетом тормозит. Женщина перекладывает корзину в другую руку и идет к трамваю. Я вдруг чувствую, что хватка на моем воротнике слабеет. Мужчина убирает руку, вытирает ладонь об штаны и, не глядя в мою сторону, по ступенькам поднимается в трамвай. Ноги подо мной подгибаются, но времени нет… Раздается звонок, трамвай вот-вот поедет. Я, недолго думая, подбегаю к нему, запрыгиваю на «колбасу» сзади, придерживаясь за поручни. Вагон трогается с сильным рывком, набирает скорость. Лучше бы мне вернуться в зоопарк, в отчаянии думаю я, судорожно стискивая пальцы на поручне. Но уже поздно.

Мы приближаемся к мосту. Очередная остановка. Еще есть шанс, если я сейчас спрыгну… Поздно, трамвай трогается. Мы въезжаем на мост, тени от решеток бегут по моему лицу. Я опускаю голову и не гляжу по сторонам. Что дальше?

Решетки моста расступаются, я уже на другом берегу Вислы. Остановка, еще остановка… А может, трамвай проедет по Хлодной? Под мостом, соединяющим обе части Квартала? Но даже если так, я все равно не смогу попасть внутрь Квартала! Я совсем об этом не подумал, мысли были заняты только трамваем и мостом! Удастся ли мне добраться до дома на углу Лешна и Желязной? А если да — получится ли оттуда пробраться в Квартал?

Трамвай поворачивает на Замковой площади. Очередная остановка. Звонок, трогаемся. Вдруг я вижу голубую косынку женщины с корзиной и моментально принимаю решение. Спрыгиваю с «колбасы», трамвай уже едет. Я теряю равновесие, падаю на мостовую и больно обдираю ладонь о камни. Кто-то громко смеется, но я не смотрю в его сторону. Где эта женщина? Вон она! Я пускаюсь следом и вскоре догоняю — она идет не очень быстро. Окликнуть? Вся храбрость вдруг куда-то девается. Она, конечно, помогла мне, но…

Мы идем между домов со светлыми стенами и красными черепичными крышами. Некоторые дома стоят пустые, окна выбиты. Но в других виднеются белые занавески и цветы в горшках. Женщина поворачивает за угол, я подбегаю и…

— Уйди! — шипит она.

А ведь она не шла, а стояла за углом. Ждала меня. Я останавливаюсь и растерянно смотрю на нее. Красивое лицо, хотя брови грозно нахмурены.

— Хочешь беду на меня накликать? — спрашивает женщина. — Уходи! Немедленно!

— Извините, — бормочу я себе под нос.

— Мало я тебе помогла? — Она озирается, проверяя, не смотрит ли кто на нас. — Оставь меня в покое! А не то я сама жандарма позову…

— Я только хотел спросить…

— О чем?

— Как добраться до Квартала.

— До какого квар… — Она замолкает на полуслове и, догадавшись, поднимает брови. — До гетто?

— Да. Потому что там Дедушка, а я…

— Не ходи туда. Беги как можно дальше, — говорит женщина.

— Там мой дед! Мне надо узнать, как он.

Женщина перекладывает корзину в другую руку, снова беспокойно оглядывается. Она очень нервничает.

— С какой стороны? — тихо спрашивает она.

— Что с какой стороны?

— С какой стороны ты хочешь зайти?

— Возле Лешна и Желязной, — быстро говорю я.

— Это очень далеко. Я тебе здесь не объясню! Пойдем. — Она отворачивается, подходит к ближайшей арке.

Снова озирается, заходит внутрь. В арке прохладно. Я вижу украшенную цветами часовенку посреди двора. Женщина останавливается за выступом стены, у входа в парадное, ослабляет узел косынки под подбородком.

— Как тебя зовут?

— Рафал Гживинский, — послушно отвечаю я, и вдруг меня бросает в жар: — Рафал Мортысь!

Она качает головой, сует руку в корзину и вынимает из-под салфетки большую желтую грушу.

— На.

— Спасибо, — отвечаю я и смотрю на грушу.

Она огромная и наверняка очень сладкая. На огородах в зоопарке нет фруктовых деревьев — точнее, есть несколько, но они еще маленькие.

— Я не голоден, — говорю я, хотя ужасно хочу съесть эту грушу. — Вы только скажите, как дойти до Квартала.

— Бери, не говори глупостей. — Она втискивает грушу мне в руку. — Сейчас улицы очень опасны для таких, как ты. Всюду патрули. Вылавливают беглецов.

— Я справлюсь. Мне надо знать, что с Дедушкой.

Женщина тихо вздыхает, снова качает головой. Груша гладкая, холодная и тяжелая. Не буду есть, отнесу Дедушке. Он обрадуется, я знаю.

— На какой улице он живет?

— На Сенной. То есть это мы раньше жили на Сенной. А теперь на Хлодной.

— Сенная теперь на «арийской стороне», там будут жить поляки, — медленно говорит она. — Пока что дома стоят пустые. По улице ходит много немцев, но там легко спрятаться. Можешь попробовать зайти со стороны Сенной, если тебе так уж надо. Но это самоубийство.

— А как дойти до Сенной?

Женщина начинает объяснять. Я слушаю так внимательно, что даже голова начинает болеть, но запоминаю все до последнего слова.

— Дойдешь? — спрашивает она.

Я киваю и быстро повторяю про себя все детали.

— Не дойдешь, — машет рукой женщина в косынке. — Но делай как знаешь. Деньги у тебя есть?

— Есть. — Я быстро лезу в карман и вынимаю банкноту. — Вот, пожалуйста.

Она в ужасе отшатывается:

— Господи, да я не о том! Ты что, с ума сошел? Я хотела тебе дать несколько злотых. У меня самой не так много, но…

— У меня есть, Дедушка дал, — говорю я. — Спасибо.

Она пристально смотрит на меня, потом пожимает плечами:

— Я пойду. А ты подожди немного, не выходи вместе со мной. Посчитай хотя бы до двадцати. Понял?

Я киваю. Женщина поправляет косынку, затягивает узелок под подбородком, а потом неловким жестом похлопывает меня по плечу.

— А сколько тебе, собственно говоря, лет? — спрашивает она.

— Уже почти восемь.