Ковчег Времени, или Большой побег Рафала из Когда-то в Сейчас через Тогда — и обратно. Страница 21

— И?..

— И ничего.

— Вы хотите здесь остаться навсегда?

— Да нет, ты что. Сейчас хорошо, потому что весна. Потом будет лето. Жить можно. Осенью продержимся до первых заморозков, но потом, ясное дело, уже никак.

— И что вы будете делать?

— Кое-что, — загадочно отвечает Эмек. — А ты не будь таким любопытным. Съешь хлеб и морковку, а потом поспи еще немного. Под вечер, когда огородницы пойдут домой, я тебя выведу ненадолго, воздухом подышать. Все, до скорого!

Он взбирается по ступенькам и исчезает. Крышка падает с глухим стуком.

Значит, все это приключение с машиной мне просто приснилось… Крокодил, Аська со странными проводами в ушах. И хот-доги, и цветные автомобили. И мальчики, пинающие хлеб, как футбольный мяч. Ну конечно, приснилось, и дураку ясно. Не может же такого быть, чтобы люди пинали хлеб ногами…

Я съедаю все, что принес Эмек, — до последней крошки. В углу за постелью обнаруживаю старую банку из-под молока; теперь она наполнена чистой водой. Делаю несколько пробных шагов. Ноги подгибаются и дрожат, как холодец, по лбу ползут капельки пота, но я сжимаю зубы и пытаюсь любой ценой расходиться. Наконец, запыхавшийся и мокрый как мышь, я возвращаюсь на свой ящик. Ладони у меня узкие и белые. За эту неделю я еще сильнее похудел. Надо как можно скорее набраться сил, ведь Стелла может в любую минуту вернуться. А когда она вернется, я уже должен быть в состоянии идти.

Вечером, точнее, под вечер, Эмек выводит меня в вольер для зебр. Солнце висит низко и уже начинает краснеть. Интересно, который час? А, не важно. Я сажусь, прислоняюсь спиной к разрушенной стенке, подставляю лицо теплым лучам. Воздух пахнет травой и цветами. Только теперь я понимаю, какая ужасная духота была в погребе.

— О! Ты вышел! — тихо восклицает Лидка. — Вот хорошо!

Я приоткрываю глаза и улыбаюсь ей.

На Лидке темно-синее платье с кружевами, дырявые белые чулки и черные лакированные полуботинки на ремешках. Волосы она заплела в две короткие косички и перевязала обрывками лент. Она осторожно садится на землю рядом со мной, но перед этим очень тщательно подметает ее веткой. Мне немножко смешно, но я из уважения сдерживаюсь. Мы прячемся в зоопарке, а она боится запачкать платье!

— У тебя волосы оранжевые, — говорит она.

— Я знаю.

— А почему?

— Их хотели осветлить, чтобы я был не так сильно «похож». Но ничего не вышло.

— Ну ты и правда теперь не такой.

— Не какой?

— Непохожий. Ни на кого. Я никогда в жизни не видела человека с оранжевыми волосами — ни еврея, ни поляка, ни даже немца.

— Это верно, — киваю я и смеюсь, но тут же начинаю задыхаться, и смех превращается в кашель.

— Ничего, вот поправишься — увидишь. — Лидка похлопывает меня по плечу. — Ой, ты же еще должен кое с кем познакомиться!

— С кем? — хриплю я, наконец справившись с кашлем.

Лидка загадочно улыбается, а потом вытягивает губы трубочкой и коротко свищет. Поначалу ничего не происходит, но вдруг я вижу, что через кусты за деревянной оградой пробирается какой-то серый зверек.

— Это Микся, — гордо говорит Лидка и протягивает к существу руки.

Я с удивлением разглядываю его. Значит, зоопарк все-таки не пустой, по крайней мере, не совсем. Морлокам не удалось украсть всех животных!

— Кто он такой? — шепотом спрашиваю я.

— Енот, — объясняет Лидка. — Енот-полоскун. Родом из Америки. Правда, он милый?

Я никогда не видел таких зверей. У него забавная короткая мордочка, вокруг глаз черные пятна, похожие на маску или очки. Он пушистый и кругленький, а лапки кажутся неестественно тонкими и миниатюрными по сравнению с туловищем. Енот замирает у забора, поднимает переднюю лапку и нерешительно поглядывает то на Лидку, то на меня.

— Он, наверно, немножко боится тебя, — говорит девочка. — Но именно благодаря ему мы тебя здесь нашли. Микся привел меня к погребу. Это было невероятно. Он как будто знал, что тебе нужна помощь. Если бы не он, мы бы в жизни сюда не полезли, потому что Эмек думал, что это дух стонет, я тебе говорила. Знаешь, я сама сначала пряталась в погребе. Мне там не очень нравилось. И вообще Эмек говорит, что о бункере знает слишком много людей. Ну, как бы то ни было, скажи спасибо Миксе.

Я с уважением гляжу на пушистого зверька, который впивается в меня глазами, черными как угольки.

— Спасибо, Микся! — торжественно говорю я, хотя мне немножко смешно.

В ответ енот фыркает, но я мог бы поклясться, что он понимает меня, — кажется, будто он кивнул. Потом Микся принимается копаться в траве в поисках лакомств и теряет к нам интерес.

— А тебя он не боится? — спрашиваю я.

— Уже почти что нет. Но он осторожный и редко разрешает себя трогать.

— Стелла сказала, что в зоопарке больше нет зверей, — говорю я, разглядывая енота, который принюхивается к нам издали.

— Несколько осталось.

— Несколько?

— Да. Я видела такого странного коричневого пса, немного похожего на лису. Эмек нашел в траве табличку, на которой он был нарисован. Называется шакал. И еще я видела выдру, — перечисляет Лидка. — И змею. Страшную.

— Но они не сидят в клетках?

— Ой, нет. Они сбежали. Наверно, еще во время бомбежек в начале войны. А, еще, конечно, есть несколько котов, но коты же везде есть.

Солнце садится. Воздух теплый и пахнет травой. И так тихо. Я даже не думал, что бывает так тихо. Ясное дело, в Квартале ночью по улицам почти никто не ходил. Не ездили авто, люди должны были сидеть дома после семи часов вечера. Но в такой ранний час никому еще не хотелось спать, поэтому обычно жильцы запирали ворота и собирались во дворе. Иногда кто-то пел, иногда играл, если был под рукой инструмент. Бывало, что такие посиделки затягивались до поздней ночи. Разговаривали как можно тише, но все равно было слышно.

А здесь так пусто. И столько растений вокруг, что даже голова кружится. У деревьев мощные стволы, намного толще, чем фонарные столбы. Деревья шумят, шелестят. Стрекочут кузнечики, поет птица. На самом деле здесь вовсе не тихо. Просто людей не слышно — будто их уже нет. У меня по коже бегут мурашки. Я обхватываю колени и изо всех сил сцепляю руки.

— Я, наверно, уже пойду.

— В погреб? — спрашивает Лидка. — Со мной тоже так было. Поначалу.

— Как «так»?

— Ну странно было без улиц, домов и людей. Я боялась выходить из убежища. Но теперь мне здесь нравится.

— И не скучаешь?

— Ну конечно, скучаю! Какой ты глупый. Но за мной уже скоро приедут, и мы снова будем жить все вместе. Я точно знаю.

— Тебе кто-то сказал?

— Нет. Просто я чувствую.

— Стелла обещала, что вернется за мной через два дня, — говорю я, и внезапно мне ужасно хочется плакать.

— Наверно, ее что-то задержало, — Лидка неожиданно обнимает меня за плечи, — но она обязательно вернется, раз пообещала.

Я сижу неподвижно, внутри становится как-то мягко и горячо. Теперь уж точно разревусь!

— Не надо. — Я резко отодвигаюсь от нее.

— Что не надо? Обнимать тебя? Почему?

— Не надо, и все!

Я вскакиваю на ноги и убегаю в безопасный темный погреб.

— Ты уже совсем здоров, — заявляет Эмек, зайдя проведать меня на следующий день.

Нам надо придумать специальный сигнал, чтобы я знал, что это Эмек идет, — потому что, когда он неожиданно забарабанил по крышке люка, я так перепугался, что аж красные пятна перед глазами заплясали. Я в тот момент как раз перетряхивал сено, на котором сплю, а то посреди постели уже образовалась ямка — из-под сена вылезли голые доски.

— Ага, здоров, — киваю я, хотя все еще чувствую слабость. Надо поскорее прийти в себя. А вдруг Стелла вернется сегодня или завтра? Мне же нужны силы, чтобы идти с ней. Я все утро ходил по погребу туда-сюда.

Эмек вынимает из-за пазухи три морковки, зеленоватый помидор и кусочек хлеба, кладет на ящик. Помидор еще слегка незрелый, но я не выдерживаю — хватаю его и быстро съедаю.