Избранник Газового космоса. Страница 27

Что за хренотень? Этого еще не хватало… Неужто так проявляется моя избранность?

Я увидел восхищенный взгляд Нилы и не сразу сообразил, что обращен он вовсе не на меня. Светились не только мои пальцы, но и охватывающая шар сетка, и края корзины, и оболочка пузыря.

Как безумный рассмеялся я над своим заблуждением.

Тоже мне, Избранник задрипанный… Возомнил себя чудотворцем, придурок!

Холодное пламя, объявшее несчастный наш монгольфьер и нас самих, действительно было чудом. Обыкновенным чудом природы, с которым знаком каждый моряк Мира: огнями добрых духов, покровителей путешественников, что зажигались на верхушках мачт.

Глава 10

Мы погружались в дыхание Брахмы.

Наверху звуков было не меньше, чем над поверхностью. Гул, от которого некуда деться, – голос Глаза. Почему-то на Целлионе его не услышать, но здесь он вездесущ, как шум от принудительной вентиляции на космическом корабле. Рокот, порождаемый штормами Вишала, пугал меня куда сильнее, потому что Глаз был далеко, а газовый гигант – вот он, сияет над выгнутым горизонтом Целлиона, озаренный грозами и светом раскаленных газов, булькающих в области ядра.

Время от времени в пустоте вспыхивали молнии, контрастно высвечивая рисунок туч. От яростного грома монгольфьер вздрагивал, как испуганный бактр.

– Ветер усиливается! – в который раз прокричал я Ниле. – Надо что-то делать!

Хотя – что мы могли?.. Вишал тянул в себя воздух, словно гигантский кондиционер, прогонял его через горячие внутренности, а потом, скорее всего, выбрасывал обратно.

Этот мир, этот котел космических масштабов, бурлил и трещал от переполняющих его энергий. Наш несчастный воздушный шар был даже не соломинкой, угодившей в водоворот, а мушкой-дрозофилой, очутившейся внутри одной из камер сгорания ракеты-носителя.

Нила не отвечала. Она висела, вцепившись в сеть, и напряженно вглядывалась во мглу этого ненормального космоса. Бакхи, сверкая глазами, глядел то на нее, то на меня. Рядом с ним под рогожей сидела, схватившись за ременные петли, Сита. Им вместе было теплее. И не так страшно.

Фррр!

Серая туча выстрелила в нас стаей ромбовидных созданий, каждое из которых было облеплено серебристыми газовыми пузырями. Вращая жгутиками метровой длины, создания ловко ушли от столкновения с монгольфьером и нырнули в атмосферу Целлиона. Что это за животные? Рыбы-прилипалы газового океана? Все может быть. Ох, сколько мне еще предстоит узнать…

Нила вдруг закричала. Я пополз к ней по сети – большой, толстобрюхий паук. Летчица просунула руку между веревок и указала на тучу, что двумя секундами раньше метнула в нас живую шрапнель.

Из надвигающейся мглистой стены вынырнул нос мирохода. Сотни огней освещали обшитую металлом оболочку и гондолы. Мироход шел прямо на нас, нагоняя. Его винты медленно, даже вальяжно, рубили тучу в клочья.

«Спасены! – подумал я. – Глаз зрит, дыхание Брахмы велико и холодно, и затеряться среди туч в межпланетной пустыне – легче легкого. Все-таки асуры способны на многое; поучиться бы у них нашим космопроходцам».

Мироход был уже близко. Я почему-то представил, что внизу гондолы откроется люк, и титаническая машина поглотит нас. Однако все произошло по-другому.

Мироход уравнял скорость относительно монгольфьера. Лег на параллельный курс и вырубил двигатели, чтобы воздушный шар не намотало на какой-нибудь винт. Затем сквозь доменный гул Глаза и Вишала, сквозь вой ветра прорезался стрекот дизелей самолета.

Это была особая, предназначенная для полетов в дыхании Брахмы модель. Одинарные крылья, длинный фонарь, под которым виднелись головы трех пилотов, сидящих в ряд, двигатели и сопла, направленные назад и вперед. Раздваивающийся, как у стрижа, хвост тоже был утяжелен винтами, похожими на вертолетные. Крылья и фюзеляж имели осиную раскраску, благодаря которой самолет можно было увидеть издалека в светлой мути газовой среды.

И снова здесь было чему изумиться: эти глазопоклонники, оказывается, знали толк в гироскопах. Маленький и невесомый летательный аппарат вел себя на удивление устойчиво. Он уверенно скользил по воздушным потокам, гарцуя на них, как молодой бактр.

Асуры без особых церемоний всадили в шар крюк-кошку. Оболочка порвалась, обмякла, но самолет уже лег на крыло, разворачивая монгольфьер за собою.

Наверное, мы кричали. Я, конечно, ничего не слышал из-за свиста ветра и завываний двигателей. Когда корзина перевернулась, я, Бакхи и девушки оказались ногами над кучевыми облаками Целлиона. На Мире меня, конечно, готовили ко всякому, и умирать довелось дважды… но в те мгновения мне было страшно до исступления. Мы цеплялись за ременные петли и сетку с обреченным отчаянием котят, которых стаскивают с верхних ветвей. А самолет тем временем подтягивал нас к мироходу.

Глядя, как болтаются свободные петли, я подумал, что Исчадие должны были опутать ими с голов и до пят, дабы драгоценный груз не сорвался болидом на стойбища туземных почитателей. То-то удивятся асуры, когда обнаружат в корзине не единого в четырех лицах, а четырех по одному.

Вскоре мы оказались под брюхом мирохода. Каким образом желто-черный самолет пристыковался, я не видел: не до того было, ведь мы продолжали биться в сети мелкой рыбешкой. С мирохода на нас направили прожекторы. Почти сразу же я увидел силуэты, которые скользили на тросах вниз.

Большие, зазубренные лезвия раскромсали сеть. Кого-то вытянули из пут, и вот уже два силуэта отправились вверх. Сеть разошлась и надо мной. Сначала я увидел руку, обтянутую толстой, армированной железом резиной. Потом передо мною возник шлем, похожий одновременно на допотопный батискаф и на казан для плова. Меня схватили за шкирку и потянули вверх. Я подался навстречу, обхватил асура двумя руками. Тот оказался холодным и скользким, как тюлень. Вокруг был хаос, глаза слезились от ветра, а слезы норовили тут же замерзнуть, но я все же видел, как несется мимо холодный туман, как трепещут обрывки оболочки монгольфьера и разрезанные веревки. Асур дал отмашку. Трос, прикрепленный к его поясу, натянулся струной, и мы рванули вверх.

Сквозь яркий свет прожекторов, наперекор ветру, который, не желая отдавать жертву, напустился на нас что было мочи. Мелькнула обшивка мирохода; она была покрыта рыже-зеленой слизью, в которой копошился целый зоопарк паразитов и личинок.

А потом я словно ослеп и оглох.

Я поплыл в невесомости, не ощущая ничего, кроме боли в обмороженных руках и лице. А боль становилась ощутимее и ощутимее, неуклонно вытесняя прочие ощущения.

Меня притянули к палубе, накинули на плечи что-то мягкое и теплое. Спросили о чем-то. Поскольку я не ответил, спросили еще раз, обдав запахом не очень здоровых зубов.

Толку от меня все равно не было. Тогда мне вручили теплый бурдюк, помогли поймать мундштук губами. Я хлебнул подогретого вина со специями. Хлебнул раз, другой, ну и потом – сколько хватило дыхания, столько и выпил.

Постепенно в голове прояснилось.

Асуры, участвовавшие в захвате монгольфьера, стягивали скафандры. Под сводом болтались вниз головой вооруженные акинаками бойцы. Они готовы были потрошить нас, как селедок, вздумай мы что-нибудь учудить. Нила, кутаясь в шерстяное одеяло, уже докладывала двум посвященным. Те слушали с каменными лицами.

Бакхи и Сита тоже были здесь. Слуга прижимал к животу сундучок с деньгами. Клешнею он расправлял мокрые волосы, и с них срывались мутные капли. Сита громко стучала зубами и с мольбой глядела на меня. Я передал ей бурдюк.

Нила, продолжая отчитываться, указала в мою сторону. Двое бойцов сейчас же подплыли ко мне, схватили за плечи и толкнули к посвященным. Один акинаком разрезал пояс халата, второй приказал оголить грудь. Хочешь не хочешь, пришлось подчиниться.

– Оно выбрало очередного несчастного, – сказал первый посвященный.

– И снова – никакой уверенности… – пожаловался второй.

Нет ничего приятного в том, что два кретина с татуированными лбами пялятся на тебя, как на картину, и беседуют о чем-то своем, понятном не всякому.