Магнат Пушкин (СИ). Страница 50

— Боюсь, такое недопустимо. Я нарушу все мыслимые и немыслимые правила поведения, — ответила она с явным сожалением, но на редкость твёрдо.

— Хм… А в театр… В театр я могу вас пригласить? — тут же нашёлся я, не желая признавать поражение.

— В театр можете, но завтра премьера. Если вы заранее билетами или ложей не обеспокоились, то у вас нет шансов, — мне показалось, что я даже увидел, как грустно она усмехнулась.

— Билетов и ложи нет. И всё-таки я попробую. Я вас дополнительно извещу, а вы постарайтесь быть готовой часа за два до начала.

— Зачем? — одним вопросом выразила Катенька весь спектр своих эмоций.

— Надеюсь, вы не передумали обучаться формированию перлов? Мне вот только что одна интересная мысль пришла в голову — как вы думаете, часто ли дамы в театре пользуются лорнетами?

— Очень часто, и что с того? — несколько обескураженно отозвалась Екатерина.

— Завтра я буду вас обучать, как можно сделать Перл, который будет в разы лучше любого лорнета, — уверенно заявил я в ответ, — А сейчас желаю вам спокойной ночи и подумайте на досуге, как бы вас претендентки, желающие обзавестись такой новинкой, не порвали на части.

— А ничего не выйдет, Александр Сергеевич, — слегка расстроенно сообщила моя пассия, — Мне неоткуда взять столько аурума.

— Весьма легкомысленное замечание, — тут же парировал я в ответ, — Вы не учли меня в роли делового партнёра.

Нет, а что тут такого? Я уже и так, и этак, но крепость под названием Голицына до сих пор неприступна. Значит сделаю заход с тыла.

— Вы собираетесь продать мне аурум?

— Не продать, а предоставить под наше семейн… совместное дело, — аккуратно поправил я её рассуждения, чуть было не оговорившись.

А то я не знаю, что любопытные женщины в театре не только актёров на сцене рассматривают, оттого и спрос среди фрейлин и дворян будет далеко не маленький.

— Значит, мне остаётся ждать вашего приглашения в театр, — чуть слышно хихикнула Голицына, прежде чем прервать разговор.

Вот тут-то я и задумался… Всерьёз. Нет, вовсе не над театральными биноклями, а над их более продвинутыми моделями.

Сколько тех театральных биноклей купят? От силы сотню — другую.

Но вот более серьёзные модели? Те, что с увеличением до десяти — пятнадцати раз?

Собственно, чем они будут отличаться? Мощностью и размерами перла? Так не очень значительно. Для армейских моделей и вовсе пустотелые сойдут. А теперь стоит прикинуть — сколько армии и флоту таких перлов может понадобиться? Полагаю — многие тысячи.

И значит что? Правильно — формируем Перл хорошего качества и оформляем привилегию. До этого времени откладываем идею создания армейского и морского биноклей до лучших времён. Скажем, до времени создания Великим князем Николаем его собственной структуры, которой предстоит двигать прогресс в Империи.

Почему бы не нынешнему Императору с Аракчеевым? Так отчего-то не верю я им.

Знаете, к бизнесу нужен талант. Один на производстве обычных гвоздей способен стать миллионером, а другой с богатым золотым рудником через год — другой в банкротах окажется.

Вот и оценил я эту парочку руководителей, как не слишком способную управлять таким сложным предприятием, как Российская Империя.

Признаюсь, не сразу дошёл. Требовалось понять и принять непривычный масштаб, расценив страну, как отдельно взятое предприятие.

Зато, когда всё проанализировал, то понял — проблемы стали обретать свои черты и персоналии.

И тот Александр Первый, который в первые годы своей власти был реформатором, теперь оказался крайне неуверенным консерватором, уповающим на религиозную веру народа.

С таким каши не сваришь!

Особенно с его отношением к армии, где хвастливое: — «Да мы их шапками закидаем», — принимается за догму.

Я уже понимаю, что маховик Истории сдвинулся, причём, в сторону ускорения. Мои Перлы и магия тому свидетели.

Но государство, и его первые лица, словно не от мира сего. Живут воображаемой жизнью, до сих пор надеясь, что, победив армию французов они стали неприкосновенны.

И как мне убеждать гордых победителей Наполеона, что нужно не количество солдат увеличивать, отрывая мужиков от земли и промышленности, а саму армию реформировать?

Нужен не экстенсивный, а интенсивный уровень её развития?

Никак. Не услышат и не поймут.

В одночасье эту махину, даже будь я Императором, и то не подвинуть.

Впрочем, стоит ввязаться в бой, а дальше война покажет…

И пусть в моих предстоящих сражениях не будет прямого мордобоя и крови, но они от этого не станут более значимыми.

Глава 22

В Малом театре давали «Отелло». Со знаменитой Екатериной Семёновой в роли Дездемоны.

Ложу я достал через Дельвига, пусть и дорого, но оно того стоило. Катенька зачла мне этот маленький подвиг.

К сожалению, за час, проведённый в кафе нашего доходного дома, я не успел её научить формировать Перл, предназначенный выполнять роль театрального бинокля. Однако так даже лучше вышло. Смущаясь, она попросила о дополнительном уроке. Улыбаясь, пообещал. В любое удобное для неё время.

А потом мы поехали в театр.

Екатерина Дмитриевна, закутанная в бархатную шаль, с нетерпением ждала начала спектакля. Ложи бенуара, где мы расположились, давали прекрасный обзор сцены, но при этом скрывали нас от любопытных взглядов.

— Говорят, Семёнова сегодня в ударе, — шепнула она, поправляя перчатки. — В прошлый раз, когда я видела её в «Федре», она довела половину зала до слёз.

Занавес дрогнул, и в зале воцарилась тишина.

Отелло — могучий, страстный — уже ревновал, ещё не зная причины. А Дездемона… Ах, эта Дездемона! Семёнова вышла на сцену — и казалось, будто сама невинность сошла с полотен старых мастеров. Её голос, то нежный, то полный отчаяния, проникал в самое сердце.

— Боже, как она играет, — прошептала Катенька, сжимая веер. — Смотри, как дрожит её рука, когда Отелло приближается…

Я украдкой взглянул на Голицыну — её глаза блестели в полумраке. Она дышала в такт происходящему на сцене, словно сама переживала каждое слово.

Когда в финале Дездемона замерла в последнем вздохе, в зале кто-то вскрикнул. Голицына схватила меня за руку.

— Я не могу… Это слишком… — её голос дрогнул.

Занавес упал. Аплодисменты грохотали на весь зал, как гром. Семёнова вышла на поклон — бледная, почти невесомая, словно ещё не вернувшаяся из мира, где только что погибла её героиня.

— Хочешь, заедем куда-нибудь перекусить? — предложил я.

Голицына покачала головой.

— Нет… Не сейчас. Мне нужно прийти в себя.

Помолчали, давая улечься впечатлениям.

— Странно, — наконец сказала она. — Чем прекраснее искусство, тем больнее после.

И, вздохнув, взяла меня под руку, чтобы идти домой.

— Александр Сергеевич, здравствуйте. Можно вас на пару слов? — услышал я знакомый голос из-за спины.

Оглянулся. Ба, какие люди! Сам Великий князь Николай со свитой из трёх молодых людей и пары девушек. Мы чуть отошли в сторону и остановились у одной из колонн.

— Я знаю, что вы встречались с государем, и сумели произвести на него впечатление, — негромко сказал Николай, — Ваши идеи мы ним дважды обсуждали, и если коротко, то я получил карт-бланш на большинство наших начинаний. Предлагаю встретиться в Царском Селе послезавтра в полдень. Обсудим, с чего начнём. Надеюсь, у вас имеется план. А сейчас пойдёмте, представлю вас своей супруге.

— План имеется. А обе дамы выглядят великолепно, сочту за честь, — машинально сказал я дежурные фразы, пытаясь сообразить, что именно было одобрено государем.

Что могу сказать. Александра Фёдоровна, до принятия православия Фридерика Шарлотта Вильгельмина, отличалась грациозностью, любезностью и весёлостью. Компанию ей составляла близкая подруга детства, графиня Цецилия Гуровская, ставшая женой русского офицера Фредерикса. Изъясняться вся компания предпочитала на французском.