Мастера (СИ). Страница 2

— О чём?

— Увы, ни о чём! У Шлезера было слишком мало времени, чтобы тратить его на беседу. Ваши люди висели у него на хвосте. Он попросил стакан воды, выпил и немедленно ускакал.

— Куда?

— Это вы знаете лучше, чем я. Шестеро тех, кто сопровождал вас, пустились за ним по горячим следам. Спросите у них.

— Ты поил его водой и даже не попытался задержать.

— За что? Он не сделал ничего плохого, он всего лишь просил воды и уехал, не пытаясь пройти, куда запрещено.

— И ты ему поверил?

— Я верю даже вам, хотя вы впятером впёрлись в зал, где играют маленькие тобторы.

— Вот как? Мне нельзя, а какому-то тобтору можно? Боюсь, отсюда ты отправишься прямиком в мои подвалы.

— Где эти подвалы? Здесь — Розовая усадьба, и тюрем здесь нет. Тут оговоренная граница между владениями людей и тобторов, а вы напрашиваетесь на то, чтобы развязать войну между двумя народами.

— Не пугай! С тех пор, как твой домишко получил особый статус, прошла прорва лет. Войны не получится. Сегодня я со своими четырьмя молодцами могу превратить этот край в пепелище.

— Ты, ваше богоравное величество, забыл, что тобторы все эти годы тоже не сидели, сложа руки. На тебе доспехи из стального шёлка, и ты полагаешь себя неуязвимым, — Вотен протянул руку и поднял с пустого стола маленький чёрный ножик, — но что ты скажешь, если я ткну этой игрушкой в твоё божественное брюхо? Спасёт ли тебя стальной шёлк?

— Дай сюда!

Но Вотен кинул нож на стол и, коснувшись полированной столешницы, ножичек исчез.

— Я поклялся, что не отдам эту вещь никому и, значит, её никто не получит. Кстати, я не испытывал клинок на стальном шёлке и, насколько мне известно, тобторы тоже этого не делали. А было бы любопытно узнать, что получится в таком случае. Ножик-то не простой.

— У тебя была прекрасная возможность испытать клинок на шкуре Шлезера.

— Я уже говорил, он не сделал ничего дурного. В отличие от вас, ваше величество.

— На что ты намекаешь, негодяй?

— Вы влезли в соседний зал, и там кто-то из вас наступил на новорожденного тобтора.

— Подумаешь, какая ерунда!

— Если он умрёт, вы тоже умрёте, все пятеро. Тобторы не станут разбираться, кто из вас виноват, и убьют всех.

— Посмотрю, как это у них получится. Я тоже не стану разбираться, кто виноват.

— То есть, вы хотите развязать войну…

— Я хочу, чтобы ты поехал туда, где тебя научат, как следует отвечать повелителю. Но сначала ты скажешь, куда Шлезер дел ребёнка.

— У безумных всадников бывают дети? Не знал. Хотя, свойства мужчин они сохраняют, значит, дети могут быть, и жена может быть, и даже, — О, великие боги! — тёща.

— Не паясничай.

— Как можно? Я всего лишь делаю выводы. Шёлковую накидку мастер Шлезер не снимал, и что у него в сумке, я не знаю. Воды, во всяком случае, там не было, иначе он не просил бы её у меня. Кажется, я всё сказал. Последнее: кто, куда и с кем поедет… — Вотен почесал за ухом. — Мне только что сообщили: малыш, которого вы покалечили, жив и его вылечат. Поэтому вы, все пятеро, уедете отсюда живыми и в следующий раз будете знать, как себя вести в Розовой усадьбе.

В большом зале никого не было, все дети спали, но мастер Вотен нарочно произнёс серьёзные слова, чтобы незваные гости знали, что здесь можно и что нельзя делать.

Цвир и Вотен следом за ним вышли из кабинета. Аулле, как и раньше, стоял у входа в большой зал.

— После моего удара человек не может стоять на ногах, — произнёс Цвир.

— Как видите, он стоит. До свидания, ваше величество.

Глава 2

Аюбинская марка формально считалась независимой, но лишь потому, что никому её унылые просторы были не нужны. Неплодородные земли, которые убогие селяне ковыряли сохой, не могли прокормить сколько-нибудь многочисленное население. Убогие стада с трудом поддерживали существование пастухов и никого больше. Здесь не протекало судоходных рек и не проходило торговых путей. Откуда и куда могли бы вести эти дороги? На пологих холмах не возвышалось ни одной крепости, которые могли бы кого-нибудь защищать.

Последнее, впрочем, не совсем верно. Среди аюбинских мальчишек процветало состязание: кто больше назовёт крепостей, выстроенных в марке и никем не взятых. К сожалению, или к счастью, ни одна из этих твердынь и получаса не продержалась бы против сколько-то многочисленного войска. Глиняные стены поднимались чуть выше человеческого роста и защищали дома, кучившиеся под их охраной, только от степного пала. По счастью (на этот раз, действительно — по счастью), травостой в степи был такой, что перемахнуть через стену огонь не мог.

Каждый год крепостные стены поновляли, обмазывая глиняной болтушкой.

Так Аюбинская марка и процветала, никем не покорённая и никому не нужная.

В один неясный день возле запертых ворот глиняной крепости Бусер появились чужие солдаты. Удары по воротам перебудили всё население. Было неясно, пришельцы мирно стучатся или ломают ворота. Сломать ворота им не позволили, они распахнулись сами.

— Мы требуем, чтобы нам выдали беглого преступника Шлезера! — объявил командир пришедших.

Входить в город солдаты не стали, понимая, что среди домов бешеный всадник уйдёт от них, и не пешему отряду гнаться следом. Не подумали об одном: бешеному всаднику не нужны ворота, которые перекрыло войско, он может перескочить через стену в любом месте. Однако мастер Шлезер не собирался бежать. Чёрная фигура выросла в проёме распахнутых ворот.

— Я к вашим услугам.

Солдаты попятились, ощетинившись протазанами, которые в иных подразделениях давно были сняты с вооружения. Что может сделать протазан с волшебной бронёй? Но зато перед строем вышел человек вовсе безоружный. На нём был цветастый кафтан и высоченная шляпа, какие носят ярмарочные фигляры и чародеи средней руки. Этот и впрямь был чародеем, потому что вокруг тульи разгорелось голубое пламя, и оттуда послышался голос богоподобного Цвира:

— Ну что, мастер, нагулялся?

— Вроде бы ещё — нет. Отсюда я могу уйти в две минуты. Не этим воякам меня останавливать.

— Что же, погуляй. На плаху всегда успеешь. Ребёнка только отдай и можешь гулять.

— Какого ребёнка?

— Того, которого ты у меня из-под носа увёл. Зачем он тебе?

— Мало ли, пригодится… Ребёнок из хорошей семьи…

— Нет у него никакой семьи!

— Знаю. Ты всех убил. Тем меньше причин отдавать его. У меня он цел, а ты хочешь его убить.

— Что ты с ним будешь делать? Хорошая семья ему не помогла. С младенцем на руках ты не отобьёшься от моих всадников.

— Пока мне это удаётся.

— Это временно, — прогудела шляпа. — Ребёнок должен не только скакать на коне, но кушать и всё остальное. Если поесть он может на ходу, то, чтобы покакать, придётся остановиться.

— Ваше величество, вы только что произнесли слова, достойные живого человека. Мне это нравится.

— Я привык просчитывать все варианты, в том числе — и такие, которые могут тебе понравиться. Так что ты собираешься делать со своим захребетником, после того, как он поест и покакает?

— Он вырастет, возмужает и, например, станет великим государем. Хорошая семья такое позволяет.

Богоподобный Цвир расхохотался. Голубое пламя над застывшем волшебником полыхнуло зелёным.

— Ты всерьёз полагаешь, что сможешь меня свергнуть? Пока результата от твоей беготни нет. Ты спасаешься от меня словно курица от хорька. Кудахтанья много, толку нет.

— Богоравный, я не ставлю перед собой недостижимых задач. Спихнуть тебя с трона — полдела. Куда сложнее там усидеть. Зато стать повелителем Аюбинской марки вполне возможно. И там повелителя будет некому свергать. Как хорошо звучит: Аюбинский маркиз! Жители марки будут счастливы.

На этот раз Цвир расхохотался так, что волшебник, транслировавший его голос, принялся судорожно ощупывать свою голову и шляпу, которые окончательно позеленели.

— Он просидит на троне не больше двух дней! Крепость, слепленная из грязи, развалится от первого же плевка!