Стань моим парнем. Страница 30
Хейден сел на качели, и мне стало очевидно, что он терпеливо будет ждать, когда я произнесу хоть слово. Я же не знала, что еще сказать. Никто никогда прежде не пытался вызвать меня на откровенность. Возможно, если просто начну говорить о других вещах, то он поймет, что эту тему мне не хочется обсуждать. Потому что мне трудно будет сдержать эмоции, если это произойдет. Я присела рядом с ним:
– У нас никогда не было качелей. Ты часто здесь сидишь?
– Не так часто, как может сидеть человек, у которого есть качели на крыльце его дома.
– Не думаю, что когда-либо анализировала, как часто человек, у которого есть качели на крыльце его дома, может их использовать.
– Ну, у меня они есть, и ими не пользуются.
Я улыбнулась:
– Это доска для серфинга?
Он на мгновение замер, будто пришел в замешательство, а затем кивнул:
– Да.
– Семнадцать вопросов.
– Этот был восемнадцатым.
– Нет, потому что ты не ответил на вопрос насчет соревнований. Ты просто его проанализировал.
– Верно.
Я подняла на сиденье качелей ноги, обхватив их руками:
– Тебе нравится серфить?
– Нравится.
– Я тоже серфила на днях.
– Знаю. Бек сказала, что видела тебя в тот день.
Бек рассказала ему, что видела меня в тот день. Интересно, а рассказала ли она, как плохо повели себя с ней мои подруги? Как плохо я повела себя с ней. В тот день я так гордилась собой из-за пустяка. Я ничего не сделала для нее, только для себя. Интересно, начал ли Хейден подсчитывать все мои недостатки, о которых узнал?
– Вот почему я загадал доску для серфинга, – прибавил он, словно и не обдумывал несправедливость по отношению к Бек. – Хотя знаю, что это не так впечатляюще.
Он посмотрел на мои губы и, когда я подумала, что он размышлял о других вещах, лучших вещах, которые помогут мне полностью забыть этот вечер, нахмурился и разочарованно вздохнул.
– Что?
– Ты улыбаешься.
– Это же хорошо, верно?
– Джиа. – Он замолк и взял меня за руку. – Это не то, что ты чувствуешь.
– Я не запла́чу, если ты этого ждешь.
– О чем ты думаешь?
– Я думала о серфинге. А теперь думаю о том, что у тебя теплая рука. – И что в данный момент я ее держала.
– Придумал. Ты поговоришь с моей мамой.
– Что?
Не ответив, он просто встал и вошел в дом. Он же не серьезно? Я не собиралась разговаривать с его мамой. Через пару минут вышла Оливия и уселась рядом со мной на качелях.
Я заговорила первой:
– Мне так жаль. Ваш сын проявляет излишнее участие. На самом деле мне хочется домой.
– Хорошо, давай я тебя отвезу.
– Спасибо.
Хейден будто знал, что перед его мамой мне будет легче раскрыться, потому что, как только сказала, где живу, и еще до того, как мы проехали квартал, я уже рассказывала ей о том, как повлиял на меня фрагмент фильма брата.
– Я решила, что я самый поверхностный человек на земле. Во мне совершенно нет мудрости. И я не знаю, что могу с этим сделать. У меня нормальная жизнь. Родители вместе. Они не бьют меня и все такое. Смерть никогда не отнимала у меня кого-то близкого. Я хорошо учусь в школе. Мы не бедны, но и не богаты. У меня никогда не было угрожающих жизни болезней или ран. Мне чужды трагические события, и по этой причине у меня нет ни житейской мудрости, ни знаний.
Оливия засмеялась. Ее смех прозвучал не издевательски, он был таким теплым, ласковым, что немного поднял мне настроение.
– Ох, Джиа, милая. В твоей жизни еще будет достаточно испытаний, и не надо добровольно привлекать их на свою голову.
– Но я неполноценна. Неполноценна потому, что не испытала того, что могло бы послужить для меня ценным жизненным уроком. Благодаря этому я могла бы стать лучше. И мой брат так хорошо и легко это показал.
Оливия молчала, и я была уверена: причина в том, что я – безнадежный случай. Ей было нечего посоветовать наивной, поверхностной девочке. Но затем она тихо хмыкнула и сказала:
– Мы редко находим мудрость, когда ищем ее в себе. Мудрость характеризуется тем, что мы можем познать от людей и вещей, окружающих нас. У всех и у всего есть история, Джиа. Когда узнаешь эти истории, ты получишь опыт, который наполнит тебя, расширит твои познания. Этим ты обогащаешь свою душу.
Я кивнула, несмотря на то что она вела машину и, возможно, не могла меня видеть.
Она подъехала к моему дому и повернулась ко мне:
– А что сделал твой брат? Это было неправильно. Он должен был спросить у тебя разрешения.
– Он вроде как спросил. На самом видео.
– Мы обе знаем, что ему стоило спросить по-другому. Когда высмеиваешь кого-то, желая казаться сильным и умным, ты доказываешь прямо противоположное.
– Он знал, что это меня смутит. И вряд ли он считал, что я восприму это хорошо. Иначе не отговаривал бы меня от поездки.
– Мне жаль, Джиа. И я знаю, что ты сбита с толку. Надеюсь, ты поговоришь об этом с родителями. Расскажи им, что ты чувствуешь по этому поводу. Позволь им сплотиться, чтобы это пережить.
Я рассмеялась:
– Наша семья не похожа на вашу. Мы поверхностны. Или совершенно зажаты.
– Ну, может, ты именно та, кто изменит это с помощью неожиданно обретенной мудрости.
– Может. – Я улыбнулась и потянулась к дверной ручке.
– И Джиа?
– Да?
– Моему сыну не нравятся поверхностные девушки, поэтому в тебе, должно быть, есть нечто большее, чем ты думаешь.
– Я не нравлюсь Хейдену. Просто между нами была взаимовыгодная договоренность, которая теперь, к сожалению, себя исчерпала. – Ему казалось, что после вечеринки он у меня в долгу. Но теперь долг был возмещен. Мы равны.
И после проведенного вместе с ним дня я поняла, что это меня расстроило. Мне хотелось, чтобы я ему нравилась, так как, сколько бы ни пыталась, больше не могла отрицать тот факт, что он мне нравился.
Я слегка улыбнулась Оливии и вышла из машины:
– Большое спасибо, что подвезли.
Глава двадцать четвертая
Родители ожидали меня, когда я вошла в дом.
– Как все прошло? – с надеждой на лице спросил папа. И мне захотелось поступить именно так, как предложила миссис Рейнолдс, – рассказать все ему с мамой. Но в то же время мне хотелось дать Дрю возможность объясниться первым. Потому что я не желала причинять боль родителям и до сих пор надеялась, что видела, возможно, самую худшую часть фильма и что если зайду на сайт, то уверюсь, что автор этой работы в действительности не насмехается над всей моей семьей.
– Нормально. Можем поговорить об этом завтра? Я немного устала с дороги.
– Конечно. Я так рада, что ты была там ради брата, – сказала мама. – Теперь я жалею, что мы не поехали.
– Нет. Пожалуй, к лучшему, что вы не поехали. Он был занят. – Я замолчала, а потом посмотрела на маму: – Ты до сих пор накрашена.
Смена темы разговора, казалось, на мгновение ее озадачила. Она поднесла руку к своей щеке:
– Да, конечно.
– Уже поздно.
– Я еще не готовилась ко сну.
– Извините, что заставила вас ждать.
Когда я шла к себе в комнату, завибрировал мой смартфон, и я его достала из сумочки.
«Не смотри фильм. Он неприятный».
Сообщение Хейдена меня не остановило. Я должна была посмотреть. И должна была знать, что мог увидеть весь мир в Интернете. Переодевшись в пижаму, я взяла ноутбук. И попыталась смотреть фильм так, будто на экране была не я, а какая-то незнакомая семнадцатилетняя девушка. Даже если бы мне удалось это сделать – и хотя бы на короткий момент представить, что вижу не себя, – то я бы все равно испытывала стыд за девушку с зависимостью от социальных сетей. С зависимостью от мнения посторонних людей. Не имеющую собственной точки зрения, но слушающую других. Не знающую, что она представляет собой на самом деле. Меня убивало, что Хейден посмотрел фильм.
Я с силой захлопнула ноутбук и спрятала голову под подушку. Хейден был прав: мне не следовало это смотреть. Мне следовало остановиться после трехминутного фрагмента, который я уже видела.