По следам мистера Волка (СИ). Страница 33

— Оставлю вас, — шепчет блондинка.

Но Герберт её уже не слушает. Он опускается на диванчик и тут же поднимается в нетерпении, принимаясь мерить шагами пол.

— Долго я, но ждать заставляешь ты, — хмыкает он.

— О, мне же нужно припудрить носик… — тянет она, впрочем, никаких шевелений не слышно, а стены здесь на удивление тонкие.

Чтобы раззадоривать остальных?

— Давай же скорее, Мэрайя! Я… — он замолкает и присаживается вновь, будто передумав говорить что-то важное.

В ответ доносится красивый смех.

— Ладно, — выдыхает она, — заходи. Нельзя старой женщине пококетничать?

— Какой старой женщине, где она? — заходит к ней Герберт и с напускной заинтересованностью обводит комнату взглядом.

Не у всех такие покои в публичном доме, но она заслужила.

Тем более, учитывая, какие гости сюда иногда захаживают.

Она лежит в красном, будто бы шёлковом нижнем платье на огромной кровати. Чёрные волосы волнами разбросаны по покрывалу. Красивая, соблазнительная, горячая — хоть прямо сейчас бери.

Граф, растеряв всю свою шутливость, с замиранием сердца подходит ближе и опускается рядом с ней, невесомо проводя пальцами по её плечу.

— Я соскучился…

Не то, чтобы он часто вспоминал о ней, сидя в тюрьме, а будучи женатым и вовсе забыл сюда дорогу, но сейчас у Герберта щемит сердце от тоски и желания ощутить её тепло и увидеть хотя бы каплю радости в её глазах от их встречи.

Он истосковался не только по ней. По отношению, подобному тому, что она даёт ему, в том числе. И сейчас ему кажется, будто он смог повернуть время вспять и оказался в прошлом.

— Такая красивая… — выдыхает тихо. — Словно ничуть не изменилась.

— Ты мне льстишь… Ещё пару лет и меня выгонят отсюда. Думала, смогу найти себе покровителя. Это ведь я. Но не срослось…

Мэрайи касается его щеки тёплой ладонью. Пальцы у неё красивые, длинные, тонкие, словно у аристократки.

И быстро становится понятно, что эти годы не были радостными и для неё.

Впрочем, зябкость души, стылость мыслей — дело обыденное.

Кому на это не плевать?

Мэрайя вглядывается в Герберта так, будто бы влюблена. А, быть может, и не будто.

Кто знает, что в голове у женщины без надежды?

— И я соскучилась.

Он склоняется, чтобы подарить ей нежный поцелуй, и обещает, заглядывая Мэрайе в глаза:

— Я улажу свои дела. И заберу тебя отсюда сам. Найду тебе мужа.

И так странно после этих слов целовать её вновь, но уже иначе, с жаром, который будто расцветает внутри и с каждым мгновением грозит сжечь не только Герберта, но и перекинуться на неё.

Она стонет так, будто её действительно что-то может вогнать в дрожь, взбудоражить, сбить дыхание…

— Не глупи, мой хороший… Что на тебе надето? — оглядывает придирчиво.

— Эм, — нехотя, с некой растерянностью, отстраняется он, — свитер? — и отчего-то смеётся заразительно, но странно. — Я ведь… Мэрайя, верь мне! Не веришь? Заберу тебя отсюда, будешь жить так, как захочешь. Я слово своё держу, — и снова, растерянно, как-то глупо и будто бы пьяно: — Не нравится мой свитер?

— Я говорю, — усмехается она, одаривая его блеском чудесных глаз, — снимай, дубина!

***

Герберт прижимает Мэрайю к себе, задумчиво и расслабленно поглаживая её по волосам, сонным взглядом, лениво обводя комнату.

Ему кажется, что уже рассвет, но проверять не хочется, как и уходить, хотя ему и стоило бы. Как-никак, а дел собралось достаточно, чтобы они мешали ему расслабиться надолго.

— Это была прекрасная ночь, — шепчет он и тяжело вздыхает. — Скоро мне уходить… Я так хотел бы забрать тебя с собой. Как жаль, что придётся подождать… Я не шучу ведь, дорогая. Но не спорь, не смейся, не будем пока об этом. Просто… ты жди. А пока… — глаза его мерцают, он опрокидывает Мэрайю на кровать и вновь нависает сверху, чтобы в следующую секунду поцеловать жарко и глубоко, а затем вглядеться в её глаза. — Ты ведь мне… Расскажешь что-нибудь интересное, правда?

— Многие против тебя, ты взбаламутил воду, — улыбается она так, будто рассказывает отвлечённую историю, которая его не касается. — Ричард как-то проговорился о том, что планируется какой-то новый закон. Чтобы окончательно запретить оборотней. И ты всё усугубляешь. Так что не знаю, кому из нас больше нужна помощь…

Герберт отстраняется от неё, садится и потягивается, зевая в локоть.

— Новый закон? Как я могу что-то усугублять? Знаешь подробности, хоть какие-нибудь? — внимательно смотрит на Мэрайю, можно даже сказать с затаённой надеждой в волчьем взгляде.

— Не уверена, и не хочу думать о Ричарде, он мне так некрасиво нагрубил недавно…

Она целует Герберта в шею и усмехается:

— Что-то об истреблении. Или запрете заводить детей. Я так и не поняла. Он полсловечка сказал и заткнулся, хоть и пьяный был.

Герберт хмурится, мрачнеет ещё больше, представляя градоначальника здесь, возможно, буквально здесь, в этой постели. И рука его сама собой сжимаются в кулак.

— Если он обидит тебя ещё раз, скажи мне, — в голосе его проскальзывает рычание. — А насчёт закона, странно… Ума не приложу, зачем и кому это может быть нужно. Но, — вдруг шутливо целует её в нос и поднимается, — спасибо тебе за информацию.

Он начинает одеваться, а после чуть медлит и переводит на неё вопросительный взгляд.

— Хочешь ещё какую-то услугу? — она облизывается.

— Да нет же, — и будто боясь оскорбить, хотя здесь и уместны такие вопросы, усмехается: — Сколько? — и вынимает из кошелька целого льва…

— И волка, — усмехается Мэрайя, закусив губу. — Цены поднялись с тех пор, как ты был здесь в последний раз.

Герберт не спорит, пусть и не особо ей верит (но спрашивал то, сколько ей надо, а не как там на самом деле) и оставляет монеты на столике у кровати.

— Приятно, — не удерживается он от смешка, — что волка желаешь… Я приду на днях ещё. Береги себя.

Она улыбается с теплотой и толикой грусти.

— Береги себя.

***Элис так и не нашла Курта, а потому половину ночи самостоятельно убирала замок после гостей. Вымыть посуду — одно дело. А вот разобраться с легионом кастрюль и в целом перевёрнутой с ног на голову кухней — другое.

Упыхавшись, но получив удовольствие от уборки и — самое главное — завершённого дела, она, дрожа, ополаскивается холодной водой, выпивает травяной чай и спешит к себе, чтобы урвать у ночи два-три часа сна.

Утром у неё намечается учёба. Граф против этого, а потому нужно успеть приготовить завтрак и навести уют, чтобы не казалось, что домашние дела задвигаются в пользу её причуды.

Для Элис никогда ничего не будет важнее этого замка. А шить уметь — полезно. Им ещё пригодиться.

Ранним утром она уже колет дрова во дворе, пыхтя и кряхтя, но не унывая.

Рана её зажила благодаря целебной мази, но об этом никто не должен узнать.

Граф подходит бесшумно, наблюдает за ней с мрачным видом, и шумно вздыхает.

— Элис… Меня в прошлый раз смутил тяжёлый поднос. Ты считаешь, что вид того, как ты машешь топором, меня обрадует? Где, — изгибает бровь, — твой брат, будь он неладен?!

— Я же говорила, что он — ваш слуга, а не мой. И ваша проблема, — хрипит Элис. — И вы ведь знаете, что ему пока лучше не выходить, так кто ещё это будет делать… Завтрак скоро будет готов, — тут же улыбается. — Как прошла ночь?

Герберт слегка теряется и отступает на шаг, но в следующую секунду выхватывает из рук Элис топор.

— Иди, я доделаю всё сам! И брат твой — твоя забота. Я не говорил разве, что ты сейчас отвечаешь за него? — и вдруг улыбается ей, растеряв всю свою строгость. — Я голоден, как волк… Накрывай на стол. Ступай, милая.

— Чтобы приготовить есть, нужно растопить печь, чтобы растопить печь нужны двора, — она бросает взгляд на топор.

А граф хмурится.

— Сейчас принесу, ступай, я сказал! Или хочешь, чтобы сюда снова явился какой-нибудь страж с проверкой и застал меня с топором в руках над тобой?!

Глава 8. Третья девушка

Миссис Джонс проворно снуёт по своей мастерской между длинных столов, которые на первый взгляд завалены тканью, какой-то бумагой, нитками, ножницами и прочими вещами. На самом же деле в этом небольшом помещении при таком многочислии вещей царит порядок. Всё на своих местах, нитка к ниточке, иголки и булавки вколоты в разные подушечки, что-то спрятано в футлярах, пуговицы рассортированы по цвету и размеру.