Соло золотого ключика (СИ). Страница 3

Оружие прощально блеснуло на зимнем солнце черным боком и, со спокойным оружейным сердцем, опустилось в свою теплую трехместную кобуру. Соседствующий с ним нож приветственно звякнул, зацепив еще одного соседа — маленький золотой ключик.

— Значит так, детишки, планы меняются. Мы выезжаем сейчас. Медик, ты свободен до понедельника. Развлекайся. Но помни, в декрет не отпущу! — Карл Моисеевич громогласно рассмеялся, придерживая ладонью пузо, видимо, опасался начала чайно-коньячного шторма от излишнего сотрясания «трудового мозоля», и вся процессия, возглавляемая Глебом и на время исключившая из своего состава Пашку, двинулась к машине. Пора.

Постояв пару секунд, дабы не вызвать у сослуживцев приступа истерического смеха от собственных глупых подколок и плоских шуток, Пашка не спеша спустился по лестнице, в то время, как сердце разрывалось от представшей перед глазами картины и желания сменить неспешный шаг на самый быстрый бег из всех возможных. Гепард. Кажется, именно этот лютый зверь является самым быстрым на планете, но в этот момент Пашка был готов перегнать даже его. Черт, ведь это же ради нее он рвался обратно через сотни и тысячи километров. Это же из-за нее он уехал к черту на рога и сутками напролет торчал в лаборатории или библиотеке. Это же ее он забыл. Вернее, думал, что забыл, до тех самых пор, пока не шагнул за эту чертову дверь.

— Вставай, Мальвина, опасность миновала. — Пашка галантно подал руку дрожащему сугробчику, ловя взглядом каждое движение.

Вот она вскинулась, как испуганный воробушек и, на какую-то секунду, замерла в нерешительности. Вот она несмело подняла голову, явив миру красный нос и огромные омуты голубых глаз, с застывшими на склеенных ресницах слезинками. Вот, совершенно по-цыплячьи, вытянула шею и заглянула Пашке за спину, туда, где еще недавно стоял Карабасов со своей вооруженной свитой. А вот презрительно скривила губы и глядя на него снизу вверх весьма высокомерно заявила:

— Я не МальвИна, я МАльвина. Цветок такой, знаете ли, существует. Но вам, с вашим образованием, узнавать это было неоткуда да и некогда. Вам бы только мышцы качать, бургеры жевать и всячески издеваться над несчастными животными!

Пашка с сомнением оглядел ту часть себя, которая была доступна его взору и едва заметно ухмыльнулся — фигурка-то у него была достаточно крепенькая, но уж точно не от занятий спортом, а скорее исключительно от бургеров, так как львиная доля крепости приходилась именно на упитанность. А вот тот факт, что Танька эту самую крепость отметила, просто не мог не радовать.

— А про животных можно поподробнее? — Уточнил он, все-таки подхватывая Таньку под руки, с целью оказания помощи в принятии вертикального положения.

Но, как водится, все оказалось не так-то просто. За то время, которое девушка провела в позе эмбриона на шпильках, у нее порядком затекли и замерзли ноги, и попытка стоять, а уж тем более ходить, вызывала крайне неприятные ощущения, заставляя бедолагу поочередно поднимать то одну, то другую «ледышку», при этом тихонько поскуливая.

— Да что тут, уййй, говорить? Вы же сами, сссс-ай, все знаете! Знаете, и, ооой, покрываете! Мясоеды!

— Так ты еще и вегетарианка? — Пашка удивленно вылупил глаза и скуксил недовольную физиономию. — А раньше, помнится, за милую душу котлеты уплетала.

— А вам-то откуда знать?

Танька внимательнее присмотрелась к незнакомцу. Приятное лицо, легкая небритость, с намеком на отрастающую бороду, рыжие волосы, торчащие уши, наверняка уже звенящие от холода, добрая открытая улыбка и такой грустный взгляд… Такой она только у одного человека встречала, вот только… А что, если да?

— Пашка? Бурый?

— Ага! Бурее и быть не может. — Пашка расплылся в самодовольной улыбке, и, поднял легкую, как пушинку, Таньку на руки.

— Я заметила. На пол поставь!

— Вот на пол и поставлю. Тут, недалеко, в кафе за углом. А ты по дороге можешь рассказать, что за глупости себе придумала и что за единичный пикет ты здесь устроила.

— Бить будешь? — С сомнением спросила девушка, пытаясь понять настроение того, чьи руки ее сейчас в буквальном смысле слова обнимали. Чего от него ждать? Ведь вроде бы и на бандита не похож, и там, возле двери, вместе с ними стоял, с Шутом шептался. Это они думают, что Таня ничего не видела, но Таня умная, она за ними аккуратно в зеркальце подглядывала и на телефон все записывала, на случай если в нее действительно выстрелят.

— Нет, Мальвина, бить не буду, но в угол поставлю.

Глава третья

Открывать тяжелые двери кафе «Страна Д», с пыхтящей, как старый самовар, Танькой на руках было не очень удобно, но Пашка все-таки справился, невзирая на ее слабые и весьма неубедительные протесты. Подумаешь, полдороги ныла, повествуя о своих невероятных способностях в сфере пеших переходов и царапалась, как дикая кошка, когда Пашка пытался подхватить ее поудобнее и совершенно случайно, не помышляя ни о чем дурном или хоть сколько-нибудь нехорошем, поддерживал ладошкой пятую точку. Все это мелочи. Глаза-то не выцарапала и на ультразвук не переходила, а значит — ее все устраивало.

Пашка улыбнулся своим мыслям и, в очередной раз покрепче обхватив Таньку чуть пониже спины, что называется одной левой, правой распахнул любимые всеми студентами двери.

Да, такого эффекта его появления не создавали даже в более молодые годы! Гомон, привычно царивший в полутемном помещении, стих едва только Бурый перешагнул порог. Полтора десятка пар девичьих глаз с завистью смотрели на Таньку, попутно вздыхая по ее сегодняшнему кавалеру — высокому, статному, рыжему красавцу. Именно таковым считал себя Пашка, с тех самых пор, как перерос подростковые прыщи и обзавелся золотой щетиной — красавцем в самом расцвете сил.

Парни же, в свою очередь, смотрели на него с явной неприязнью. «Выскочка», читалась в глазах тех, кто смотрел Пашке в лицо, «везунчик» кричали те, что смотрели на его руки.

— Зависть, ребята, ужасно нехорошее чувство. — Криво улыбнувшись, констатировал факт Бурый и понес свою драгоценную ношу в дальний угол, на местные места «для поцелуев».

— Нет, Пашка, ты не Бурый, ты обуревший. Знал об этом? — Разрезая тишину, нарушаемую только лишь гулом работающих холодильников, заявила Танька.

— Догадывался. А теперь об этом узнают и все остальные. Ты только посмотри, сколько ушей нацелены на волну нашего общения! И если всю полученную ими информацию, помноженную на коэффициент любопытства возведенный в третью степень, умножить на среднюю скорость воспроизведения речи, то получится, что к вечеру нас с тобой уже поженят.

— Что-то я не припомню, чтобы мне делали предложение при всех этих…ушах! — Язвительно заметила Танька, чуть покраснев.

Вообще-то Пашка ей нравился. Да что там говорить, в пятом классе она влюбилась в него по уши и буквально проходу не давала, вырастая на каждом повороте, где должен был пройти предмет ее воздыханий! Но, в плане принятия ухаживаний совсем еще юной красавицы, Пашка оказался бревном бесчувственным. Однажды даже вывалил на нее столовские котлеты с макаронами, чтоб под ногами не путалась.

С тех пор прошло одиннадцать лет. Ровно половина Танькиной жизни.

— Так зачем же дело стало? — Пашка плотоядно улыбнулся, поиграл бровями и со всем своим врожденным артистизмом припал на одно колено. — Моя Мальвина, я прошу вас, будьте моей женой!

Да, было время в годы крайне молодые, когда Танька мечтала только об этих словах, конфетах сердечками и совместном выгуле любимой собачки, но, время истребляет подобные мечты, залечивая раны и оставляя зияющую пустоту там, где когда-то был целый мир. Сейчас в душе девушки ничего не дрогнуло, мир не окрасился розовым и по периметру не заскакали радужные пони. Все осталось серым, унылым и безрадостным. Тем более на фоне судьбы ни в чем неповинных кроликов.

— А не пошел бы ты, Буратино.

— Нет Тань, я уже ходил, и, более того, даже бегал. — Пашка уселся в плетеное кресло напротив и подозвал официанта, — и знаешь, устал я от этой беготни. Я же восемь лет сам от себя бегаю, как заяц подстреленный, а все равно назад тянет, к девочке с голубыми волосами.