Маленький лорд Фаунтлерой. Страница 9

– Хорош заливать-то!

Его милость немного смутился, но не потерял присутствия духа.

–Все сперва думают, что это неправда,– сказал он.– Мистер Хоббс решил, что у меня солнечный удар. Я и сам сначала не обрадовался, но теперь, когда привык, уже намного лучше. Сейчасний граф – мой дедушка, и он говорит, чтобы я делал все, что захочу. Он очень добрый, хоть и граф, и прислал мне с мистером Хэвишемом много денег, вот я и принес тебе столько, чтобы хватило выкупить долю Джейка.

Позднее Дик действительно ее выкупил и сделался владельцем предприятия – а также нескольких новых щеток, совершенно восхитительной вывески и рабочей одежды. Он, как и торговка яблоками с впечатляющей родословной, едва мог поверить своей удаче; вид у него был такой, будто он грезит наяву; он пялился на своего юного благодетеля во все глаза, словно боялся проснуться от этого великолепного сна. Возможно, он так и не поверил бы до конца, но тут Седрик протянул ладошку для прощального рукопожатия.

– Что ж, до свидания, – сказал он, стараясь говорить твердо, но его голос слегка дрогнул, а большие карие глаза часто заморгали. – Надеюсь, теперь дела пойдут хорошо. Мне жаль, что приходится уезжать так далеко от тебя, но я, может, еще вернусь, когда стану графом. И мне бы хотелось, чтобы ты мне написал, ведь мы всегда были с тобой добрыми друзьями. Если напишешь, то письмо надо отсылать по этому адресу. – Он подал ему листок бумаги. – И меня теперь зовут не Седрик Эррол, а лорд Фаунтлерой, и… и прощай, Дик.

Дик тоже захлопал глазами, но все-таки не смог прогнать влагу с ресниц. Он был необразованный чистильщик обуви и, даже пытаясь изо всех сил, пожалуй, не сумел бы разобраться, что именно чувствует, – возможно, поэтому он и не стал пытаться, а просто поморгал и сглотнул ком в горле.

– Досадно это, что ты уезжаешь, – хрипло проговорил он. Потом еще сморгнул. Потом поглядел на мистера Хэвишема и коснулся ладонью кепки. – Благодарствую, сэр, что привели его сюда, и за всю вашу помощь. Он… он мировой малец, – добавил Дик. – Завсегда мне нравился. И веселый такой… ну, в общем, мировой малец.

Когда они откланялись, он еще долго стоял и глядел, словно завороженный, вслед тоненькому силуэту малыша, который жизнерадостно вышагивал подле своего высокого чопорного сопровождающего. На глазах Дика блестели слезы, а в горле все так же стоял ком.

До самого дня своего отплытия его милость каждую свободную минуту проводил в бакалейной лавке с мистером Хоббсом. Атмосфера там царила мрачная: хозяин был заметно подавлен. Когда его маленький друг с торжественным видом преподнес ему прощальный подарок в виде золотых часов с цепочкой, бакалейщик даже не сумел выразить должной благодарности. Он положил коробочку себе на колено и несколько раз оглушительно высморкался.

– Там надпись есть, – сказал Седрик, – внутри. Я сам придумал, что написать. «Мистеру Хоббсу от его старейшего друга лорда Фаунтлероя. Пусть другу про меня всегда напоминает этот дар». Я не хочу, чтоб вы меня забыли.

Мистер Хоббс еще раз громко высморкался.

– Не забуду, – обещал он таким же хрипловатым голосом, каким говорил Дик. – Но и ты гляди не позабудь меня, когда окажешься у британских ристакратов.

– У кого бы я ни оказался, я вас не забуду, – ответил его милость. – Я провел с вами самые счастливые часы в своей жизни – или точно одни из самых счастливых. Надеюсь, вы когда-нибудь приедете меня навестить. Я уверен, дедушка будет очень рад. Может, он даже напишет вам, когда я ему про вас расскажу. Вы… вы же не возражаете, что он граф, правда? В смысле, вы бы не отказались из-за этого приехать, если бы он вас пригласил?

– Я бы приехал навестить тебя, – великодушно ответил мистер Хоббс.

Сошлись они на том, что, получив горячую просьбу графа приехать и погостить несколько месяцев в замке Доринкорт, он отставит в сторону свои республиканские предубеждения и сразу же возьмется собирать саквояж.

Наконец все приготовления были завершены; настал день, когда чемоданы отправились на пароход, а потом Седрику с мамой пришла пора садиться в ожидавшую у двери коляску. И вот тогда мальчика охватило странное чувство потерянности. Его мама довольно долгое время провела, запершись в своей комнате; когда она спустилась, глаза ее казались огромными и влажными, прелестные губы подрагивали. Седрик бросился к ней, а она наклонилась к нему; они обнялись и расцеловали друг друга. Он знал, что им обоим отчего-то грустно, но едва ли мог понять, в чем причина. И все же одну ласковую мысль ему удалось облечь в слова.

– Мы любили этот домик, правда ведь, Душенька? – сказал он. – И всегда будем его любить, правда?

– Да… да, – ответила она с тихой нежностью. – Да, мой хороший.

После этого они сошли в экипаж. Седрик сел близко-близко к ней, и, пока она смотрела в окошко на удаляющийся дом, он смотрел на маму, гладя и прижимая к сердцу ее ладонь.

А потом, казалось, почти в одночасье, они очутились на пароходе, среди невообразимой давки и суматохи: к сходням подъезжали кареты, высаживали пассажиров; пассажиры бурно переживали из-за багажа, который еще не приехал и теперь рисковал опоздать; повсюду грузчики таскали и перебрасывали огромные чемоданы и ящики; матросы разворачивали канаты и ловко сновали туда-сюда; отдавали приказания офицеры; на борт поднимались леди, джентльмены, дети и няньки – одни смеялись и были веселы, другие шли молча и печально, двое или трое даже плакали, промокая глаза платками. Куда бы Седрик ни поворачивал голову, всюду ему попадалось что-нибудь интересное – он разглядывал сложенные грудами канаты, свернутые паруса, длинные-длинные мачты, которые, казалось, почти упираются в высокое жаркое небо, и строил планы о том, как завести знакомство с матросами и раздобыть побольше сведений о пиратах.

Уже перед самым отплытием, когда он стоял у фальшборта на верхней палубе и наблюдал за последними приготовлениями, наслаждаясь суетой и криками моряков и портовых рабочих, его внимание привлек небольшой переполох среди стоявших неподалеку пассажиров. Кто-то торопливо прокладывал себе путь сквозь толпу, направляясь в его сторону. Между пассажиров показался юноша, в руке его мелькало что-то ярко-красное. Это был Дик, и до Седрика он добрался, совершенно запыхавшись.

– Я всю дорогу бежал, – сказал он. – Пришел тебя проводить. Дела идут отменно! Вот, купил тебе со вчерашней выручки. Возьмешь с собой, когда будешь со всякими франтами вращаться. Обертку я, правда, потерял, пока внизу через матросиков продирался. Вышвырнуть меня хотели. Это платок носовой.

Свою тираду Дик выпалил на одном дыхании. Тут послышался звон колокола, и он припустил обратно раньше, чем Седрик успел раскрыть рот.

– Покедова! – крикнул Дик напоследок. – Покрасуйся там перед франтами. – И исчез из виду.

Через несколько секунд они увидели, как он пробрался через толпу на нижней палубе и спрыгнул на землю за мгновение до отплытия. Уже на пристани парень обернулся и помахал им кепкой.

Седрик посмотрел на платок, который крепко сжимал в руке. Тот был из ярко-красного шелка, с узором из фиолетовых подковок и лошадиных голов.

Вокруг поднялся оглушительный гул, скрип и галдеж. Люди на пристани кричали друзьям, а те с парохода – обратно.

– До свидания! Прощайте! Прощай, старина! – повторяли, казалось, все до единого. – Не забывайте нас! Напиши, как доберешься до Ливерпуля. До свидания! Прощайте!

Маленький лорд Фаунтлерой перегнулся через фальшборт и замахал красным платком.

– Прощай, Дик! – что есть мочи крикнул он. – Спасибо! Прощай, Дик!

Огромное судно стало удаляться, люди снова загалдели, а мать Седрика опустила вуаль на глаза. На берегу продолжалась неописуемая сутолока, но Дик не видел ничего, кроме ясного детского личика и сияющих на солнце светлых волос, которыми поигрывал ветерок, и ничего не слышал, кроме сердечного юного голоса, кричавшего: «Прощай, Дик!» И вот уже неторопливый, степенный пароход увозил маленького лорда Фаунтлероя все дальше от родных мест – увозил в неведомую страну его предков.