Ленька-активист (СИ). Страница 28

— Рискованно, Ленька, — сказал он наконец. — Очень рискованно. Если бандиты их раскусят — живыми не оставят. Я думал, ты чего еще подскажешь.

— Рискованно, — согласился я. — Но другого выхода я не вижу. А ребята у меня — тертые калачи. Не пропадут.

На следующий день операция началась. Костик Грушевой, как самый бойкий, возглавил «учетную группу» на станции. А для «деревенской разведки» я выбрал Митьку и Ваську. Мы нашли для них самые рваные штаны и рубахи, измазали сажей лица. Они снова стали похожи на тех затравленных волчат, какими были год назад.

Их «агентурная работа» была настоящим искусством выживания и наблюдения. Днем они плелись от села к селу, заходя в каждый двор с одной и той же заученной, жалобной песней: «Дядечка, тетечка, подайте Христа ради кусочек хлебушка сиротинушке голодному…» Их гнали, на них спускали собак, но иногда какая-нибудь сердобольная баба выносила им огрызок черствого хлеба или вареную картофелину.

Ребята оказались наблюдательными и сметливыми. Их глаза, привыкшие к жизни на улице, подмечали все. Есть ли у хозяйки на руках свежие мозоли от работы в поле, или они белые и холеные? Пахнет ли из хаты сытным борщом или только кислой капустой? Новая ли на мужике рубаха или латаная-перелатаная?

Самым главным источником информации были, конечно, деревенские пацаны. Митька и Васька были мастерами втираться к ним в доверие. Увидев ватагу мальчишек, гоняющих палкой тряпичный мяч, они не подходили сразу. Сначала садились поодаль, на завалинку, и просто смотрели. Потом, когда игра заканчивалась, Митька подходил к самому задиристому и предлагал сыграть в «чижика» или «в пристенок» на какой-нибудь трофейный патрон или блестящую пуговицу.

— А вы чьи будете? — спрашивали местные, с любопытством разглядывая пришлых.

— Да ничьи мы, — вздыхал Васька, мастерски изображая вселенскую скорбь. — Сироты. Из-под Полтавы идем, от голода бежим. Говорят, у вас тут посытнее.

И начинался разговор. За игрой в ножички, за ловлей пескарей в местной речке, они выуживали из деревенских ребят все новости.

— А у вас тут чужие не появлялись? — как бы невзначай спрашивал Митька.

— Да были тут одни, — отвечал какой-нибудь местный паренек. — На хуторе у Петро Нечипорука останавливались. Дядьки такие, с ружьями. Страшные. Тот им самогон носил, а они ему — банки железные, с мясом. Батька мой пробовал, говорит, вкусно, не то, что наша солонина.

Васька, сидя рядом и выстругивая палочку, запоминал: «Хутор Петро Нечипорука. Село Диброва. Консервы».

Они ночевали, где придется — в стогах сена, в пустых сараях, под навесами. И даже ночью их работа не прекращалась. Они смотрели и слушали, как скрипят по ночной дороге несмазанные колеса телеги, когда все честные люди уже спят. Наблюдали, как в чьей-то хате на отшибе до утра идет пьяная гульба, хотя в селе нет ни капли самогона. Подсматривали, как кто-то поздно ночью закапывает что-то тяжелое в саду.

Каждая деталь, каждый слух, каждое подозрение складывались в общую мозаику.

В одном из сел, под названием Кринички, они, как обычно, прибились к ватаге местных мальчишек. Играли в «бабки», купались в заросшем ряской пруду, воровали в старом барском саду зеленые, кислые яблоки. И, как это часто бывает у мальчишек, дело дошло до ссоры. Не поделили то ли самый красивый голыш, найденный на берегу, то ли право первому лезть на самую высокую вербу.

Слово за слово, и вот уже Митька, хоть и был меньше ростом, но закаленный уличной жизнью, сцепился с местным заводилой, рыжим, конопатым пареньком по имени Степан.

— Ах ты, бродяга! Приблуда! — визжал Степан, пытаясь достать Митьку кулаком. — Я тебе сейчас покажу, как с нашими связываться!

— Сам ты… — отбивался Митька. — Я, хоть и голыдьба, но за Советскую власть!

Упоминание Советской власти, видимо, особенно взбесило Степана.

— Ах ты, сволочь краснопузая! — взвизгнул он. — Да плевал я на вашу Советскую власть с ее комиссарами! Вот погоди, приедет мой дядько, он вам всем покажет! Он вам всем кирдык устроит! У него наган есть, он никого не боится, даже ваших чекистов!

Эта фраза, брошенная в запале мальчишеской драки, прозвучала для Митьки и Васьки, которые стояли рядом, как удар грома. Дядька с наганом, который не боится Советов…

Вечером, когда страсти улеглись, Васька, как бы невзначай, подсел к Степану.

— А что, Степка, твой дядько и вправду такой смелый? — спросил он, выковыривая из кармана замусоленную конфету-подушечку. — На, угощайся.

Степан, польщенный вниманием и угощением, тут же заважничал.

— Еще бы! Мой дядько Опанас — он ого-го какой! Он и красных бил, и белых. Он сейчас в городе живет, делами важными занимается, хоть сам и из Диброва. А как приедет, так всегда мне гостинцы привозит — то конфеты, то пряники. А недавно даже банку сгущенки привез, американскую!

Банка сгущенки. Американская. Та самая, из «хлебного» поезда. Все слухи, собранные до этого, словно всплыли в голове мальчишки, складываясь в единое полотно. Круг начал замыкаться.

В ту же ночь Митька прибежал на старую мельницу. Он был грязный, уставший, но глаза его горели от возбуждения.

— Дядя Леня, — задыхаясь, прошептал он. — Кажется, есть кое-что. В селе Диброва, это верст пятнадцать отсюда, есть хутор. Стоит на отшибе. Хозяин там — мужик хмурый, нелюдимый, зовут его Петро. Так вот, у этого типа, говорят, на днях консервы американские появились. Он их на самогон меняет. А еще… я сам видел… вчера ночью к нему на хутор две подводы приезжали. Тихо так, без скрипа. Колеса тряпками обмотаны. И люди с ружьями. Они из сарая мешки таскали. Тяжелые! А еще…

И он рассказал про этого Опанаса с наганом. У меня внутри все замерло. Вот оно. Ниточка… ведущая очень далеко.

— Молодец, Митька, — сказал я, с трудом сдерживая волнение. — Ты просто молодец. А теперь беги в коммуну, отдохни. А я — к Захарченко. Похоже, сегодня ночью у нас снова будет работа.

Весть, принесенная Митькой, всколыхнула наше сонное болото.

На следующий день Захарченко, взяв с собой двух парней из ячейки Петра Остапенко, отряд ЧОНовцев и самых надежных милиционеров, уже ехал в Диброво. Они не стали устраивать облаву. Разыскав этого Опанаса, устроили обыск. Нашли муку в мешках с маркировкой на английском языке, консервы. На допросе он быстро раскололся и сдал всю цепочку.

Оказалось, банда была не такая уж и большая — всего семь человек, в основном бывшие махновцы, не пожелавшие сложить оружие. А наводчиком на станции был один из грузчиков, которого они подкупили самогоном и обещанием доли. Награбленное они прятали по разным хуторам, у своих дальних родственников, таких как Петро из Дибровы.

Всю банду повязали в течение недели. Часть украденного продовольствия удалось вернуть. Это была наша общая, большая победа.

Но эта история лишь подтвердила мои самые худшие опасения. Наше Каменское мы кое-как очистили. Но по всей Украине, по всей стране, таких банд были сотни. Голод и разруха порождали преступность, а преступность усугубляла голод. Это был замкнутый, порочный круг.

И власти, кажется, тоже это поняли. Только успели мы с ребятами отпраздновать нашу победу над бандитами, как уже через десять дней на Украину снова хлынули эшелоны с красноармейцами. Но теперь им ставили двойную задачу. Первая, официальная, — помощь в сборе урожая и его отправка в голодающие районы центральной России. Вторая, негласная, — борьба с бандитизмом и контроль за крестьянами. Об этом я узнал случайно, когда возвращался от нашей коммуны домой через станцию вокзала.

— Смотреть в оба, товарищи! — говорил на инструктаже командир одного из таких отрядов. — Не только помогать, но и следить, чтобы кулачье не утаивало хлеб. По закону, тридцать процентов урожая они должны сдать государству по продналогу. А они, гады, норовят припрятать, да на рынке потом втридорога продать. Ваша задача — обеспечить выполнение плана хлебозаготовок. Любой ценой.

И снова в села пошли вооруженные люди.